Страж - Алексей Пехов

Пауль, словно чувствуя мои мысли, посмотрел на меня с подозрением и спросил:

– Считаешь меня виноватым?

Я спрятал руки в карманы легкой куртки, обошел труп толстяка с раздувшимся животом и усмехнулся:

– Тебя больше должно заботить, что считает Шуко.

– Меня не слишком интересует мнение вспыльчивого цыгана. В отличие от твоего.

– Да, я считаю, что ты виноват. – Я не видел причин лгать. – Ты не должен был оставлять ее одну.

– Рози – опытный страж.

– Который уже больше десяти лет работает плечом к плечу с мужем и всегда может рассчитывать на поддержку напарника. Ты же знаешь, что те, кто долго работает в паре, в одиночку частенько теряются. Инстинкты заточены совершенно под другие действия.

– Я оставил с ней Тигра.

– Позволь, я не буду это комментировать. Ты совершил глупость, отправив девушку одну. Сделал то, чего никогда бы не сделал Шуко, и если она умрет – это будет на твоей совести.

– Она не умрет!

– Буду на это надеяться.

Кафедральный собор Санта-Мария-дель-Фиоре уже накрыли густые тени, и лишь на шпилях его парных колоколен угасали блики солнечного света.

– Там есть люди? – спросил я, разглядывая массивное здание.

– Здесь проводились службы, пока не умер кардинал. – Пауль рассеянно провел рукой по щетинистому подбородку. – Затем прихожане перебрались в Санта-Мария-сопра-Авене и Санта-Мария-делла-Налетте.

– Почему?

– Люди стали говорить, что в округе слишком многие умерли странной смертью, – равнодушно ответил Пауль. – Да и смерть кардинала и почти всего высшего духовенства города на пользу не пошла. Собор заперли от греха подальше.

– И как мы туда попадем? Через окна?

– Ключи кардинала. – Страж потряс связкой. – Впрочем, тебе-то зачем беспокоиться о таких пустяках?

Его усмешка была пренеприятной.

– Не понимаю тебя.

– Я помню, как ты влез в кабинет своего учителя и уничтожил несколько бесценных свитков. Отличный взлом.

Я хмыкнул. Взлом был не отличный. Я просто вынес дверь плечом, взял со стола бумаги и швырнул их в огонь. Великое дело.

– Ты дурак, Людвиг, прости меня за эти слова.

– Если ты объяснишься.

– Ты совершил глупый поступок, лишился покровителя среди магистров. А затем умудрился поругаться с другими магистрами, хотя стоило бы промолчать.

– Я не люблю молчать, когда болваны пытаются управлять моей жизнью.

– Вот я и говорю – дурак. Ты настроил против себя многих в Братстве, хотя рядовые стражи тебя уважают и ценят. И если прошлые грехи можно было списать на молодость, то твой последний номер – перечеркнул это. Не думаю, что тебе забудут и простят неповиновение.

– Несмотря на то, что это было в плане магистров?

– Какая разница? – Пауль подошел к маленькой железной дверце возле левого нефа и сунул в скважину фигурный ключ. – Ты страж, которому до конца жизни придется бегать из города в город, выполняя приказы других.

– Звучит обнадеживающе.

– Ну да. – Он скривился, распахнул дверь, жестом показал, чтобы я заходил первым. – Мотаться до старости по странам, жить в тавернах и на постоялых дворах, месить грязь на дорогах и бесконечно рисковать. Это хорошо в пору юношеского романтизма. Тебе уже за тридцать, пора задуматься о будущем. Сдохнешь где-нибудь на проселочной дороге, вместо того чтобы жить в Арденау, грести деньги лопатой, продлевать жизнь до бесконечности и править другими.

Он убрал ключи в карман, и мы оказались в полумраке маленькой комнатки. Судя по всему – подсобного помещения, заставленного сломанными лавками и старой церковной утварью.

– Не всем нравится править, Пауль.

– Ты смог бы. Из тебя был бы толк, если бы ты умел держать язык за зубами.

– Я ни о чем не жалею. Они повели себя бездарно, в тот первый раз, когда я решился сказать об этом, – отправили на смерть не опытных стражей, а детей. Шестеро из девяти человек моего выпуска погибли. Я, Львенок и Ганс, царствие ему небесное, тогда уцелели лишь чудом.

– Выжили сильнейшие. Это была обычная проверка. Такое происходило и раньше. – Страж склонился в полумраке над масляными фонарями.

Его слова взбесили меня, и я сказал:

– А ты? Ты уже давно не молод, Пауль, но сам на побегушках и исполняешь приказы магистров, словно мальчишка.

Он рассмеялся:

– Еще не вечер. Скоро я вернусь в Арденау. Надо лишь разобраться с этой тварью и дождаться, когда в Солезино закончится эпидемия или исчезнут все души.

Сверкнули искры, зажглись фитили.

– Ты еще больший оптимист, чем я, – пробормотал я, взяв один из фонарей.

Пауль вновь звякнул ключами, открыл дверь кладовки, и мы вышли в огромный темный зал совсем рядом с алтарем. Я выкрутил фитиль на максимум, но этого было недостаточно, чтобы осветить все помещение. Массивный кинжал Пауля с тихим шелестом покинул ножны. Я достал свой, подняв фонарь в левой руке повыше.

Северный неф все еще защищала фигура, которую здесь оставил страж. Рядом с ней лежало растерзанное тело пса. Пауль отвернулся, скрывая от меня свои эмоции, я коснулся пальцами рисунка, лизнул их, почувствовал нестерпимую горечь.

– Она пыталась пройти через барьер, но неудачно. Когда вы сюда заходили утром, все двери были закрыты?

– Да.

– Тогда как она сюда проникла?

– Разбила центральный витраж. К сожалению, это не какой-нибудь бес или адова тварь, иначе бы в собор она в жизни не сунулась.

– Как знать, как знать. Она может быть еще здесь. Разделимся.

– Ты же говорил…

– Я ведь не Розалинда. Света от наших фонарей хватит, и если двигаться вдоль стен, то вполне возможно, мы ее не пропустим. Если только тварь не затаилась где-нибудь под потолком.

Пауль двинулся вдоль восточной стены, я – вдоль западной. Фонарь высвечивал из мрака острые грани квадратных колонн, разделяющих неф на две части, латинские письмена, фрески, мраморные фигуры ангелов, святых, спящих львов и поверженных драконов… Свечи в бронзовых подсвечниках давно растаяли, и белый воск застывшими наплывами лежал на темно-бордовом мраморе.

Мне крупно повезло, что рядом нет Проповедника. Вот уж кто точно сейчас бы ныл на все голоса и называл меня придурком. Как будто я без него не понимаю, сколь рискованно стало находиться в Солезино. Теперь юстирский пот опасен и для меня.

Мраморные саркофаги вдоль стен казались слишком вычурными. Я прислушался к себе, но кости епископов, покоящиеся в гробах, не излучали никакой магии. Ни светлой, ни темной. Останки спали и даже не думали как-то заявлять о себе в мире живых.

На покатом потолке парили темные крылатые силуэты серафимов. Сейчас они казались угрожающими, вот-вот готовыми ринуться вниз, с пламенными мечами и гневом божьим на устах. Мне бы их помощь точно не помешала.