Опция номер (СИ) - "FlatWhite"

Красный блик под веками — и снова дымный полумрак с привкусом пепла, запаха костра и фруктовых деревьев. Кёя проводит рукой по лицу, надеясь вырваться из захватившего внимание марева, но оно не исчезает.

Завладев обонянием, бесплотный незнакомец усиливает позиции: ему неважно, каким элементом досаждать другим, а стихия ветра оказывается куда настойчивей огня. Хибари улыбается. Узнаёт этот дерзкий дух, который не сразу признал, пока тот был вдали. Бесспорно, это он: своенравный ветер, гуляющий по коридорам его дома. Въедливый, цепкий, он оставляет следы в каждом уголке школы. Неуловимым огненным вихрем снова и снова пролетает мимо, разрывая пелену спокойствия и разрушая порядок.

Кёя вытягивает руку и хватает свой фантом за пепельные пряди. Прижимает взбалмошную голову к груди, ощущая, как её опаляет жар. Поймал.

Хибари медленно приоткрывает глаза, чтобы разглядеть добычу. Светлая чёлка закрывает половину лица Хаято, в оскале мягко очерченного рта блестят стиснутые зубы.

— Пришёл мне что-то сказать? — Большим пальцем Кёя отводит пепельную прядь, из-под которой пылко горит изумрудный глаз.

Гокудера стоит коленями на полу у дивана и напряжёнными руками упирается в обивку. Его затылок давит Хибари в руку, но недостаточно сильно, чтобы вырваться — он мог бы, но медлит.

— Ты зачастил меня затыкать, — цедит слова Хаято.

«И то правда», — отстранённо соглашается Кёя, наблюдая за ним. Ночью и утром все слова обрывались, и ему всё казалось, что времени на них нет. Оно будто заканчивается, но Хибари, вопреки чутью, уверен: ни сам Хаято, ни разговоры никуда не денутся.

Расслабив уголки рта, Хаято прячет зубы, и Хибари даже немного жаль потерять их из виду.

Костяшками пальцев он неторопливо оглаживает нежную кожу на скуле, плавно спускается к тёплым сухим губам. Кольцо облака царапает по ним, но не останавливается — это не то кольцо, которое Гокудере нужно целовать.

Кёя ведёт кончиком пальца по линии рта и слегка надавливает — вновь оголяя белые ровные зубы, которые так ему нравятся. Ныряет за нижнюю губу во влажное тепло, немного дразнит, предвкушая реакцию — сойдёт любая, от драки до секса. Главное, Гокудера не умеет быть безразличным.

Хаято сосредоточенно следит за ним, только дышит чаще, и его — незнакомая Хибари — кротость удивляет. Вместо разочарования она подстёгивает. Палец неспешно скользит глубже, за щеку, и Хаято смыкает вокруг него губы, чтобы сглотнуть слюну. Звук глотка сбивает дыхание и заставляет Хибари вздрогнуть.

Гокудера опьяняет его своей близостью, гипнотической красотой правильных черт лица, неподвижностью светлых ресниц — он почти не моргает, будто тоже чего-то ждёт. И перед глазами мутнеет, как и всегда, когда Кёя поддаётся его магнетизму.

С каждым днём всё сложнее устоять: привлекательность Хаято кричащая, требующая, набирающая силу. Она ведь даже не раскрыта до конца, и Кёя думает, каким Гокудера станет, когда немного повзрослеет и раскроет крылья. Сейчас он ещё соколёнок — не желторотый птенец, но пока и не гордый король неба.

Наверное, именно тогда будет по-настоящему интересно. Эта мысль задевает глубинные струны души и приятно щекочет нервы. Он хочет это «тогда», хотя уже сидит на крючке у любопытства.

Он позволяет Хаято прикусить свой палец, оставленный за щекой. Ему не больно, давление зубов скорее похоже на захват, чем на ожесточённое сопротивление, но это донельзя глупое движение: между рядами разомкнутых зубов остаётся зазор, и Кёя использует его, чтобы второй палец проскользнул внутрь и мягко уткнулся в горячий язык. Он ласково поглаживает его, и язык замирает.

Гокудера шумно втягивает носом воздух и на пробу толкает язык в ответ. Отзывается, хотя лицо серьёзное и настороженное.

Не безвольный, не бездумный, не следовавший инстинкту и слепой страсти — такой, каким Хибари хотел его. Хотел сильнее, чем когда приближались течки. Таким Хаято будит в нём азарт сродни тому, который охватывает Кёю в битвах.

Хибари нетерпеливо вытягивает пальцы и, обхватив его голову обеими руками, решительно подаётся вперёд. Прижимается к нижней губе, втягивает её, пробует её вкус. Оглушённый ударами своего сердца, он жаждет его всего и готов хоть в кровь растерзать ему рот.

Сдерживает себя. Пристально смотрит. Изучает неравномерную россыпь крапинок в радужной оболочке зелёных глаз. Меняет нижнюю губу на верхнюю, сравнивая их мягкость и податливость. По дуге и вверх — облизывает впадинку над губой и задевает кончик покрасневшего не от холода носа. Самому Кёе душно и жарко, он с напором сминает губы, но не ощущает ни капли удовлетворения, потому что сам по себе этот поцелуй ему не нужен.

Искушающий и желанный, Гокудера кладёт ладонь ему на грудь, дышит ему в нос, с каждой секундой пахнет всё слаще. От этого не легче. Хибари не хочет глупых лобызаний. Он требовательно втягивает язык Хаято в свой рот, ощупывает, сдавливает, и этого до смешного «мало», и до злого и яростного «не так».

Внутри ничего не разжалось и не отпустило, каменный ком не исчез в солнечном сплетении. Гокудера всё так же бесит. Он — аномально яркое пятно в его стае: её часть, но не подписывается на выполнение правил и соблюдение иерархии. Он достаточно нагл, чтобы требовать защиты любой ценой, и достаточно эгоистичен, чтобы говорить «будто я твоя омега». Брать, что ему нужно, но не быть ею. Прикрывшись «будто», пустить всё на самотёк.

Только так не пойдёт. Отсутствие ответа мешает и связывает руки, размывает границы допустимого, поэтому он требует встречный толчок, жёсткий и явный. Позволение и несопротивление — не считаются.

— Дай мне… — Тишина душит, и касания слишком слабы, нестерпимо невесомы, невозможно эфемерны. Отклик почти неуловим.

Сильнее. Он хочет вдавить Гокудеру в себя, до боли и синяков. Вытрясти, выбить, выжать из него ответ и взять своё.

Хибари хватается за свой мираж и проваливается в пугающее внезапное ничто. Руки рассекают воздух, не найдя тепла чужого тела, и Кёя резко распахивает глаза. В комнате пусто и нет никого, кто мог бы откликнуться.

Часы тикают из дальнего угла кабинета. Из открытого окна долетает новый крик. Какая-то часть Хибари готова издать такой же.

Галлюцинации… он всей своей сущностью ненавидит их.

***

Чиюки осматривает и осторожно касается запястья темноволосой марионетки: оно почти полностью содрано, и на её пальцах остаётся несколько кусочков отпавшего слоя краски. Левая щека куклы зияет оголённой основой; от первой — пока маленькой — дырочки у рта плетётся тонкая паутинка трещинок и скрывается под воротником рубашки.

— Почему он разрушается так быстро? — Она отряхивает ладонь.

— Я не знаю. — Дэким обмакивает кончик колонковой кисточки в густую, как сливки, краску и ведёт ею по пострадавшему запястью своего творения. — Марионетки всегда были очень крепкими. Наверное, требуется много сил для длительного поддержания реальности.

Девушка подворачивает рукав куклы чуть выше, чтобы Дэким не запачкал манжеты.

— Это не сильно поможет.

— Других вариантов нет. — Сидя на корточках, он чуть сдвигает ногу и поправляет свои брюки. Ткань перестаёт впиваться в колени.

В воздухе повисает лёгкий запах аммиака и клея ПВА.

— Зря ты не оставил всех в баре. Так бы могли подлатать подсудимых.

— Будем надеяться, они пострадали меньше. — Судья перемещается к другой руке куклы. — Но ты права, в баре обстановка стабильнее, и мы могли бы гарантировать невмешательство.

— Возможно, и ошибки появляются из-за того, что они не здесь, — замечает Чиюки. Дэким поднимает на неё голубые глаза. — Что?

— Ничего. — Он встаёт и откладывает кисть на подставку. Для устранения повреждений на лице понадобятся другие инструменты. — Нам уже повезло, что активация прошла.

Мужчина поворачивается к ней спиной и отходит к столу с разложенным набором шпателей разных размеров.

Чиюки в замешательстве сводит брови. Это было предположение, она не хотела обвинять его.