Белый шаман - Николай Шундик

Вапыскат налаживал бубен, осторожно проводя ладонью по его коже, ощупывая ободок. Время от времени он вздрагивал, подергивая головой, выкрикивал бессвязные слова: начинались «невнятные шаманские говорения». То Рырка, то Эттыкай протягивали шаману трубки, и тот жадно затягивался: табачный дым помогал ему погрузиться в «иной мир».

Пойгин с проясненным сознанием молча наблюдал за тем, что происходит в пологе: он понимал, что аркан, которым его связали, не порвать, сейчас он мог противостоять черному шаману лишь заклинаниями. «Я лежу лицом вверх и смотрю сквозь полог, сквозь дыру в верхушке яранги, смотрю на тебя, Элькэп-енэр. Свет твой, имеющий силу ничем не поколебимого неподвижного стояния, входит в мое сердце, внушает спокойствие. Он очень чистый, твой свет. Он дарует силу неумирания. Я наполняюсь этим светом и прогоняю им духов страха. Устыдись, черный шаман, своего бессилия. Ты связал арканом мои руки и ноги, пусть я пока буду пребывать в таком состоянии. Но ты не связал своим мерзким арканом мое сердце. Я не боюсь тебя, черный шаман! Свет Элькэп-енэр поможет моему рассудку. Я лежу лицом вверх и смотрю на тебя, Элькэп-енэр. Я чувствую, что твой свет со мной, и мне совсем не страшно».

Вапыскат порой низко склонялся над лицом Пойгина, заглядывая в его неподвижные, совершенно спокойные глаза.

— Я знаю, ты сейчас мысленно произносишь свои солнечные заклинания, обращаешься к Элькэп-енэр. — Черный шаман ткнул пальцем в потолок полога. — И если ты не закроешь глаза, я опять накину на тебя шкуру черной собаки. Вот она, видишь?

— Я не закрою глаза.

Вапыскат накинул на Пойгина шкуру, навалился на него сам. Чувствуя, что задыхается, Пойгин собрал все силы, повернулся на бок. Вапыскат попытался повернуть его лицом вверх.

— Помогите мне! — крикнул он Рырке и Эттыкаю, хватаясь за сердце. — Я слишком накурился, у меня заходится сердце.

Рырка бросился было к Пойгину, однако Эттыкай жестом остановил его. И когда Вапыскат, закинув голову кверху, начал опять произносить «невнятные говорения», Эттыкай тихо сказал:

— Пойгин может умереть от удушья.

— Пусть умирает, — ответил Рырка.

— Все больше и больше приходит вестей, что русские убийство не прощают. Они могут год разыскивать убийцу, пять лет и все равно находят…

— Не слишком ли ты их боишься? — вдруг вскрикнул Вапыскат, прекращая свои «невнятные говорения». — Я еще не так глубоко погрузился в «иной мир», чтобы не слышать твои трусливые речи.

Эттыкай промолчал.

Вапыскат схватил бубен, ударил в него несколько раз, тихо запел: «о-го-го-го, о-о-о». Потом толкнул в плечо Пойгина, тот без сопротивления опять повернулся на спину, глядя на воображаемую Элькэп-енэр. Вапыскат почти накрыл лицо Пойгина бубном, дробно и гулко ударяя пластинкой китового уса. Затем вскинул бубен кверху, встал на колени и завыл по-волчьи, порой прерывая завывания всхлипом и стоном. Бубен грохотал все неистовей, все чаще вырывались из тщедушной груди шамана возгласы, смысл которых было невозможно понять. Бросив бубен на шкуры, Вапыскат схватился за голову, начал качаться из стороны в сторону, стеная и ухая. Порой он вскидывал голову и принимался душить себя, закатывая глаза так, что исчезали зрачки. И было жутко смотреть в эти бельмастые, слепые глаза.

Рырка невольно ежился, подвигаясь к стенке полога. А Эттыкай, забыв о раскуренной трубке, смотрел на шамана в каменной неподвижности. Пронзительно взвизгнув, Вапыскат упал на спину, забился в припадке, изо рта его потекла пена.

Рырка чуть приподнял полог, крикнул женщинам в шатер:

— Подайте воды!

Приняв чайник с водой, Рырка набрал ее в рот, брызнул на шамана, тело которого корчилось в судорожных конвульсиях. Вода должна была помочь душе шамана не покинуть тело своего носителя. Если этого не сделать вовремя, душа может совсем покинуть тело, и тогда придет смерть. Вапыскат понемногу успокаивался, зрачки его глаз вернулись в нормальное положение.

— Где я? — тихо простонал он, когда Рырка еще раз брызнул на него водой.

— Ты опять пребываешь здесь, в земном мире, — тихо сказал Рырка.

— Я был сейчас под самой луной, ловил человека, которого она утащила к себе, вселив в него безумие. Не можете ли вы напомнить мне его имя? Я что-то забыл.

— Его имя Пойгин, вот он, с тобой рядом, — сказал Эттыкай, торопливо разжигая потухшую трубку. — На, затянись, это поможет тебе обрести память.

Вапыскат несколько раз затянулся, судорожно сунул трубку в руки Эттыкая, наклонился над Пойгином.

— Да, это он, я его сейчас видел под самой луной…

— Я не был под луной. Я все время нахожусь под солнцем, — глухим, но внятным голосом сказал Пойгин.

— Нет, ты был под луной! — визгливо воскликнул шаман, яростно раздирая свои болячки.

— Я всегда под солнцем, — упрямо повторил Пойгин, отрешенно глядя в потолок полога.

— Он опять бросает мне вызов, — почти плачущим голосом промолвил Вапыскат, страдая от боли растравленных болячек. — Закрой глаза, иначе я опять буду душить тебя шкурой черной собаки!

— Я не закрываю глаза на солнце даже тогда, когда ты душишь меня шкурой черной собаки.

Застонав, Вапыскат опять схватил шкуру, накинул на лицо Пойгина, навалился на него всем телом. Связанные ноги Пойгина метнулись в одну сторону, в другую, наконец ему удалось повернуться лицом вниз. Поднявшись на колени, он вдруг засмеялся, страшный в своей яростной непокорности.

— Повалите его! — закричал Вапыскат. — Повалите! Иначе он порвет аркан и передушит нас.

Рырка схватил Пойгина за плечи, с трудом повалил его на спину. Вапыскат еще раз накинул на него шкуру и так усердно принялся душить, что Эттыкай снова забеспокоился:

— Он задушит его, и за нами придут русские.

— Будем в них стрелять, — сказал Рырка, наблюдая, как затихает тело Пойгина.

Эттыкай все-таки вцепился в шамана, высвобождая Пойгина.

— Открой полог, дай воздуху, — приказал он Рырке, бросился к чоургыну сам, приподнял его.

…Медленно возвращалось сознание к Пойгину. Долго он не мог понять, где он и что с ним происходит. Наконец грохот бубна вернул ему память. «Они задушат меня, — подумал Пойгин, наблюдая в полумраке мигающего светильника за черным шаманом. — Что же будет с Кайти, когда она узнает, что меня задушили?»

Пойгину виделись глаза Кайти. Все шире и шире раскрывались они, полные ужаса и скорби. Вот они уже заполняют собой все, и Пойгин как бы уплывает в их глубину… Сознание опять покидало его. Очнулся он от чьих-то грубых толчков.

— Скажи, что ты отныне считаешь своим солнцем луну. Всего одно слово ждем от тебя, скажи: лу-на.

Пойгин никак не мог угадать, кому принадлежит голос: не то женский, не то мужской. С трудом узнал склоненное над собой лицо Эттыкая. «Да, да, это у него такой тоненький голос», — подумал Пойгин, мучаясь от грохота бубна. Закрыть бы уши руками, да аркан впился в тело, даже не шевельнуть рукой. От грохота бубна разламывался череп. Пойгину казалось, что он слушает этот грохот уже целую вечность. Если б утих бубен хоть на мгновение — наверное, взошло бы такое яркое солнце, что лучи его пробили бы даже шкуры яранги. Мигало пламя тусклого светильника, метались по стенам полога тени от бубна и головы шамана, от его рук.

Над Пойгином опять склонилось лицо Эттыкая.

— Скажи одно слово: лу-на. Скажи, и я выведу шамана из иного мира.

— Солнце, — скорее по губам Пойгина угадал Эттыкай, чем расслышал его голос. — И только солнце…

— Безумец, шаман тебя задушит!

— Солнце! — уже клекотом из хрипящей груди вырвалось у Пойгина.

— Пусть задушит, — сказал Рырка, глядя с бессильной ненавистью на непокорного Пойгина.

— Я не хочу, чтобы русские шли по моему следу в горах, как за волком.

— Никто не узнает.

— Рыжебородый мог запомнить Пойгина лучше, чем ты своего брата. Не думай, что русские глупее тебя.

— Что им тут надо?! — рассвирепел Рырка. — Почему они лезут в нашу жизнь? Это моя земля, кого хочу — заморю голодом, кого хочу — накормлю, пусть только тот, кто хочет есть, как следует пасет моих оленей.

Приподняв чоургын, Эттыкай высунул голову в шатер яранги, потащил за собой Рырку, чтобы Пойгин не слышал, о чем идет речь, благо к тому же грохот бубна заглушал голоса.

— Если Пойгин и должен умереть, то не в твоем очаге. Забыл, что мы говорили о двух патронах?

— Может, ты и прав, — скрепя сердце согласился Рырка.

— Давай сделаем вид, что мы его спасли от шамана…

— Но Вапыскат может нам отомстить!

— Для нас русские пострашнее…

— Пусть бы нашел на них самый страшный мор, — задыхался от ярости Рырка. — Ладно, сделаем так, как ты говоришь. Не знаю только, чего в тебе больше — ума или трусости…

— Ума, ума больше. — Эттыкай постучал кулаком себя по лбу.