Анатолий Серов - Зинаида Чалая

— Спасибо, Толя, за чудные краги.

— Краги?

— Да ведь ты прислал мне из Гатчины, помнишь? В тридцать втором году. До сих пор хранятся. Я гордился ими, особенно тем, что ты не забыл меня. Ведь ты у нас во всем запевалой был!

— Был? — Смеющиеся синие глаза с легкой задумчивостью погрузились в глаза старого актера. — Не только был, но и есть и долго буду — как сейчас, живой перед вами, Михаил Григорьевич.

Рассказывает отец:

— Толя повел меня на аэродром, чтобы выполнить свое старое обещание покатать на самолете над родным городом. Погода стояла прекрасная, самолет был хороший. Санитарный самолет Наркомздрава. Анатолий посадил меня во второй кабине, сам сел в переднюю. Вот оторвались мы от земли и полетели над Надеждинском. Я смотрю, все вижу и узнаю. Зрение у меня всегда было превосходное, как у сибирского охотника. Сын в этом отношении пошел в меня. Вот он спрашивает, как я чувствую себя, не страшно ли? Я отвечаю: «Что ты, разве с тобой я могу бояться? Я же на тебя надеюсь». Он показал мне приборы, объяснил их назначение. Потом повел самолет кругами, все дальше и дальше. Я узнавал наш город. Он был похож на громадную раскинувшую крылья на земле птицу, головой ее был наш металлургический завод, а крыльями — улицы и поселки, тонувшие в зелени. С какой радостью узнавал я дальние места — наших горных разведок, золотых приисков, рудников и даже нашли мы Воронцовский рудник, где родился наш Толя. Мы наперебой указывали друг другу эти места и много о чем вспоминали. И вот он в последний раз покружился над Надеждинском и пошел на посадку. Уж голубые ленты Каквы и Сосьвы пропали из поля зрения.

Анатолий спрашивал на земле, как я чувствовал себя в полете. Я ответил:

— Если б что-нибудь и случилось, и то не страшно, ведь самолет-то санитарный! — Толя ужасно смеялся.

Серов прощался с Уралом. Прощался со своими лыжными трассами, по которым когда-то носился до Ауэрбаховского рудника, до Богословска, до Турьинска. Словно сквозь светлую дымку выступили и пронеслись перед ним картины детства, юных лет, милых надежд и решений. Прощай, родной Урал!

Серов стоит на палубе огромного теплохода.

Сверкает, переливается бескрайнее море. Вода прозрачна. Низкие волны, словно раздавшись вширь, дружно расходятся перед кораблем. Летчику по душе этот светлый простор, резкие крики чаек, игра дельфинов, которые то появляются над волнами, то, круто изогнув хребет, исчезают в зеленой глубине. Но взгляд летчика невольно устремляется вперед, к далекой цели.

Сзади раздается дружный смех. Анатолий оглядывается. К нему подходят, обняв друг друга за плечи, несколько молодых людей. Одетые в штатское, как и Анатолий, они все же отличаются особой статью и выправкой кадровых боевых командиров, их простые русские лица дышат внутренней интеллигентностью. Это люди, недавно узнавшие друг друга, поехавшие в Испанию один под видом матроса — наш Толя, другой в звании официанта (будущий близкий друг и соратник Серова Борис Смирнов) и так далее. Но все эти звания не требуют соответственных занятий на корабле.

— Серов, как капитан, следит за курсом, — шутит один из новых приятелей.

— Скоро придем, товарищ капитан?

— Сколько сделали морских миль или, как их, узлов?

Анатолий берет крайнего за руку, и они ватагой идут по палубе. Экипаж испанского теплохода с симпатией разглядывает удивительных пассажиров.

Летчики уже перезнакомились, большинство — в Севастополе, где был назначен сбор. Серов приехал одним из последних. При первой же встрече со своими будущими соратниками он проявил такую открытую радость и простоту, что сразу привлек к себе общие симпатии. И теперь на корабле он стал душою этой боевой группы авиационной молодежи. Он горел нетерпением и заранее радовался открывающейся возможности померяться силами с фашистами.

Расспрашивают, рассказывают о себе. Кто они до авиации? Учитель, рабочий, текстильщик, шахтер, все со средним и специальным высшим образованием. Но здесь не одни летчики. Есть студенты, моряки.

— Морячок, признавайся, будет буря?

— Барометр падает. Будет…

— Мы поспорим, и поборемся мы с ней!

Борис Смирнов ранее как-то видел Серова мельком, но имя его слышал. Серов узнал его и подошел как к старому товарищу:

— Мы с тобой были на сборах, ты — Смирнов!

На корабле они ходили часто вместе по палубе, обнявшись, делились планами.

— Хорошо бы попасть в одну эскадрилью.

Буря действительно разыгралась. Тучи закрыли небо и низко сошлись над морем. Ветер гнал темные громады волн. Теплоход гудел от рева машин, не прекращавших своего наступательного движения. Летчики бросились помогать матросам.

Началась сильная бортовая качка. Смирнов поскользнулся на мокрой палубе, и его потянуло за борт. Он уже висел над пучиной, когда чья-то мощная рука поймала его на лету и водворила на палубу. Смирнов, отдышавшись, с изумлением смотрел на Серова:

— Ну и силен ты, Анатолий! Во мне восемьдесят килограммов!

И правда, Борис был физически прекрасно сложен, мускулист, высок! А Серов подхватил его и опустил на палубу, как ребенка.

Он весело хохотал, изображая, как судно клонится то в ту, то в другую сторону:

— Вот это крен! Левый глубокий вираж… Правый вираж. Крен сто восемьдесят!..

Когда стихла буря, они сошлись в буфете.

— Ведь ты спас мне жизнь, Анатолий.

— Раз так, выпьем за твое спасение.

Первые впечатления

Веселое голубое небо, синеющая вдали гряда гор, по их склонам кудрявые виноградники, группы белых домиков. Ветер издали приносит аромат апельсиновых и лимонных садов. Долгожданный берег, райская страна!.. Но чем ближе к берегам, тем они выглядят пустыннее. Экипаж настороже: в этих местах республиканских моряков подстерегают вражеские подводные лодки — немецкие и итальянские. Но теплоход успешно маневрирует, хотя моряки несколько встревожены неизвестными самолетами, летящими над кораблем. Но вскоре успокаиваются и приветствуют своих.

Русское «ура!», испанское «вива ля република!» разносятся над синими волнами.

Теплоход вошел в Картахенский порт. У входа в порт прибывших добровольцев ожидает голубой автобус.

Летчики осматриваются. Серов, закусив губы, вглядывается в пейзаж, казавшийся издали таким райски прелестным. Повсюду разрушение, следы бомбежек. Среди развалин бродят оставшиеся без крова женщины, дети, старики. Советские люди читали об этом, но воочию эти картины поражают их.

Серов отметил про себя дату прибытия на испанский берег: