Семко - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многочисленная служба в дорогих одеждах, в цепочках, изящная, позолоченная посуда, роскошь во всём, специально подчёркнутая, должно быть, произвела на князя унизительное, неприятное впечатление.
Он там становился маленьким, казался слабым и невольно пробуждалась ненависть к немцам.
Не скоро после снятия скатертей, после того, как выпили последние кубки, от которых князь отказывался, приступили к беседе о деле, какое привело его сюда.
По приказу Семко голос взял канцлер. Магистр обратился к нему. С первых слов можно было предвидеть, что крестоносец с положения соседа будет пользоваться его слабостью. Он открыто, решительно признал, что не сможет иначе дать деньги, только в залог земли.
Семко не много слов вставил в диспут, к которому вскоре присоединились вызванные прокуратор и казначей Ордена. Цёлльнер, оставляя им обсуждение условий, оттянул князя в сторону, забавляясь лёгкой беседой о соколах и охоте. Достаточно прошло времени, прежде чем канцлер согласовал величину и условия кредита. Орден хотел дать как можно меньше, а взять как можно больше. За каждую пядь земли и кучку денег нужно было вести упорную борьбу, прежде чем дошло до письма и печати.
Семко всё сдал на канцлера. Потом сам Цёлльнер заговорил о Витовте, превознося его великие рыцарские качества, мужество, неукротимый дух, и сожалея о его незаслуженной участи, какая его постигла от бесчестного, жестокого Ягайллы.
Магистр не колебался приписать племяннику смерть Кейстута, даже отлично знал и произносил имена палачей. Это убийство, взывающее к небесам о мести, его возмущало.
Он также предсказывал погибель Ягайлле и его братьям, а в запале ручался, что Орден посадит на трон Литвы своего союзника Витовта, выхлопотав ему в Риме корону.
Семко воспользовался этим оборотом разговора и наивно рассказал, что как раз на дороге он встретил князя Витовта, что его очень удивило. Поскольку через Януша их соединяли кровные узы и сродство, он просил, чтобы ему было разрешено с ним увидиться.
Магистр обещал, что они вместе будут ужинать.
Семко не мог больше настаивать, предоставляя судьбе устроить их свидание наедине, о котором и сам Витовт должен был стараться, раз оно было ему необходимо.
Потом значительная часть дня прошла на подписании акта, который давал крестоносцам в залог Визну. Каждый пункт должны были тшательно обсудить. Канцлер не заметил, как ему навязали неоднозначные и сомнительные слова, от которых потом он должен будет защищаться, и когда наконец соглашение было написано, бедняга вышел, как из бани, ещё не уверенный, не проворонил ли какое-нибудь коварное слово.
Потом это канцлерское письмо пошло из рук в руки, читали потихоньку, под суждение старших, очерчивали и добавляли в него, только под ночь скриптор взял его для каллиграфирования на пергаменте. Так как другого способного писаря под рукой не было, поверили документ Бобрку.
Он боялся, как бы почерк его не выдал, но верил в то, что канцлер не узнает его руку.
Тем временем подали ужин, на котором магистр выступил ещё великолепней, вызвав к столу главнейших братьев, чтобы занимали гостей. Вошёл и приглашённый Витовт, с довольно радостным лицом здороваясь с Семко, которого посадили рядом с ним.
На поистине королевском пиршестве всего было вдоволь, кроме того, что на нём не было женщин. Под конец его нашлись даже лютнисты, певцы и шуты у столов, поэтому все немцы были менее понятны гостям.
Рыцари хорошо напились, выпивая за князей, но Витовт почти не пил, а Семко был осторожен из страха, как бы его голова не закружилась.
Первый раз в этот вечер Цёлльнер увидел литовского князя в более или менее неплохом настроении, с менее мрачным лицом. Он не мог угадать причины, хоть рад был её узнать, и уже был склонен объяснить это себе тем, что Витовт радовался известием о сестре, и прибытию Семко.
Среди общего гомона им предоставили разговаривать друг с другом, сколько хотели, но осторожный Кейстутов сын не сказал ни слова, которое нужно было бы скрывать. Они с Семко завели очень живую беседу о конях и оружии; Витовт невзначай встал из-за стола и, не обращая внимания на лютнистов, которые играли какую-то любовную песню, позвал Семко на прогулку по большой зале, значительная часть которой была пуста.
Должно быть, у него было мало надежды увидеть его наедине, а может, боялся подозрений, и, уже не дожидаясь, ничего не показывая по себе, произнёс:
– Дай мне рыцарское слово, поклянись, что не предашь!
Удивлённый и встревоженный Семко не скоро придумал ответ.
– Охотно поклянусь, хотя не нужно на то клятвы, что я против вас не могу готовить измены. Я бы не побоялся воевать с вами, но ям копать не умею.
– И твоему возрасту это также не подобает, – ответил Витовт, непрерывно ходя и водя вокруг глазами, чтобы никто не подслушал. – Ягайлло считает тебя врагом. Сейчас, когда ты думаешь, или для тебя думают, о польской короне, тебе лучше задобрить его и жить с ним в мире. Хочешь заполучить Ягайллу, я тебе скажу лёгкий способ сделать это.
– Вы? Вы? Который с ним в смертельной вражде? – прибавил Семко. – Не понимаю вас.
– Скоро поймёшь, лишь бы внимательно послушал, – сказал Витовт, постоянно оглядываясь.
Зала звучала песнями и разовором, блестела золотистыми вещами, дышала весельем.
– Ты полагаешь, – продолжал он дальше, – что среди этой крестоносной мерзости, среди этой вражеской дружины убийц, при виде которых во мне закипает кровь, я смогу долго выдержать? Меня пригнала сюда месть, а выгоняет отсюда ненависть к этим людям. Я предпочитаю мир с Ягайллой, чем дружбу с этими нашими врагами. Литовской шкуры не могу с себя стянуть, ни выцедить из жил литовской крови. Это твои враги, мои – всех нас. Их богатства это наш пот и наша разграбленная собственность.
Он прервался немного и через мгновение, успокоившись, продолжал:
– Ягайлло не повинен в смерти моего отца. Там были другие виновники, что отомстили за Войдыллу. Я знаю об этом. Хочу объединиться с ним, а из этих кандалов вырваться.
Семко стоял в недоумении, не веря.
– Клянусь тебе моей литовской кровью и святой памятью моего отца! – сказал Витовт с великой силой. – Выслушай меня до конца. Я никому не могу доверить этого мирного посольства, чтобы не предали. Я бы заплатил головой, посылать не смею… Езжай
