Ложная слепота - Питер Уоттс

— Раньше только для размещения магнитов требовалась машина размером с ванну, — Челси уложила меня на диван и расправила сетку на волосах. — Это единственное чудо, которое позволяет совершить такая вот портативная штуковина. Можно найти горячие точки, можно даже шандарахнуть по ним, если надо, но эффекты ТКМС[50] со временем стираются. Для долговременной корректуры придется идти в клинику.

— И что же мы ищем? Подавленные воспоминания?

— Таких не бывает, — она широко улыбнулась, ободряя меня. — Есть только воспоминания, которые мы предпочитаем нитрировать или обходить мыслями, если понимаешь.

— Я думал, ты собиралась дарить счастье. Почему…

Челси приложила палец к моим губам.

— Веришь или нет, Лебедь, люди временами предпочитают игнорировать даже счастливые воспоминания. Ну, например, если им понравилось что-то, что они считают неприличным. Или, — она поцеловала меня в лоб, — если они считают, что счастливыми быть недостойны.

— Так мы будем…

— Тянуть фанты. Пока не вытянешь, не узнаешь, что попалось. Закрой глаза.

Где-то между ушами у меня зародилось тихое гудение. Голос Челси вел меня в темноте.

— Только имей в виду: память — не исторический архив. На самом деле, это… импровизация. Многое из того, что у тебя ассоциируется с определенным событием, может быть фактически неверно, как бы ясно тебе оно ни вспоминалось. У разума есть странная привычка клеить коллажи. Вставлять подробности постфактум. Но это не значит, что память тебе врет, так? Она честно отражает видение мира человека, и каждое воспоминание служит кирпичиком в твоей картине мира. Но они не фотографии. Больше похоже на импрессионистские картины. О'кей?

— Ладно.

— О, — проговорила она. — Что-то есть…

— Что?

— Функциональный узел. Задействован постоянно, но в малую силу, недостаточно, чтобы добраться до сознательного восприятия. Посмотрим, что получится, если…

Мне десять лет, я рано пришел домой, только зашел на кухню, где пахло подгоревшим маслом и чесноком. В соседней комнате ругались папа и Хелен. Откидная крышка кухонного мусоропровода осталась открытой — временами одного этого хватало, чтобы Хелен завелась. Но ссорились они по другой причине; мать «просто хотела, чтобы всем стало лучше», а папа говорил, «есть же пределы» и «так нельзя». А она отвечала, «ты не знаешь, на что это похоже», «ты едва его видишь», и тогда я понял, они ссорятся из-за меня. В чем вообще-то не было ничего необычного.

А вот по-настоящему меня испугало то, что папа в первый раз начал огрызаться.

— К такому нельзя принуждать. В особенности не сказав ни слова, — отец никогда не кричал — голос его был, как обычно, негромким и ровным, но холодней, чем я когда-либо слышал, твердым как железо.

— Ерунда, — ответила Хелен. — Родители всегда принимают решения за детей, в их интересах, особенно когда дело касается медицинских во…

— Это не медицинский вопрос, — теперь он повысил голос. — Это…

— Не медицинский вопрос?! Это даже для тебя рекорд слепоты! Ему, если ты не заметил, вырезали половину мозга! Ты правда думаешь, что он сможет оправиться без нашей помощи? Что, опять суровая отцовская любовь засвербела? Может, тогда уже кормить-поить его запретишь, раз начал?

— Если бы ему требовались мю-опы, их бы прописал врач.

Я чувствовал, как морщусь от незнакомого слова. Из распахнутого мусорного ведра выглядывало что-то маленькое и белое.

— Джим, ну будь благоразумен. Он так замкнулся в себе, он едва со мной разговаривает.

— Они предупреждали, потребуется время.

— Два года! Ничего дурного в том, чтобы немного помочь природе. Это ведь даже не черный рынок! Таблетки продают без рецепта, Господи ты мой!

— Дело не в этом.

Пустая склянка из-под таблеток. Вот что выбросил один из них, прежде чем оставить распахнутой крышку. Я выудил ее из кухонных отбросов и про себя прочитал этикетку.

— Может, дело в том, что мужику, который дома всего-то три месяца в году бывает, хватает, блин, наглости судить о моих родительских способностях. Если хочешь решать, как воспитывать сына, тогда, твою мать, для начала поучаствуй в процессе. А до тех пор — отвали.

— Ты больше не станешь пичкать моего сына этой дрянью, — отчеканил отец.

Bondfast™ Тип IV

Промотер μ-опиоидных рецепторов

Стимулирует материнский инстинкт

«Мы укрепляем связь между матерью и ребенком с 2042 года»

— Да? И как ты меня собираешься остановить, ботанишка? Ты не можешь выкроить времени даже на то, чтобы выяснить, что у тебя в семье творится, и решил, что можешь мной крутить с орбиты? Думаешь…

Внезапно из гостиной перестали доноситься голоса. Только слабое бульканье. Я заглянул за угол. Отец держал Хелен за горло.

— Думаю, — прорычал он, — я могу остановить тебя, защитить Сири, если придется. И думаю, ты это понимаешь.

А потом она увидела меня. И затем — он. Отец убрал руки от шеи матери, и его лицо было совершенно непроницаемо.

Хелен же сияла триумфом.

Я слетел с дивана, стискивая в руке сетку. Челси смотрела на меня огромными глазами; бабочка на ее щеке застыла, как мертвая.

Челси взяла меня за руку.

— Господи. Прости.

— Ты… ты это видела?

— Нет, конечно. Я не читаю мысли. Но это, очевидно, было… невеселое воспоминание.

— Не так все страшно.

Я ощутил где-то поблизости острую, непонятную боль, как пятно чернил на белой скатерти. Миг спустя я её зафиксировал: оказывается, прикусил губу.

Челси погладила меня по плечу.

— Тебя здорово потрясло. Жизненные… ты в порядке?

— Да, конечно. Ничего, — вкус соли. — Но мне кое-что интересно.

— Спрашивай.

— Зачем ты так со мной поступила?

— Потому что мы можем это убрать, Лебедь. В этом весь смысл. Что бы там ни было, что бы тебя ни расстраивало, теперь мы знаем, где оно сидит. Можем вернуться и придушить его в два счета. А тогда у нас будет несколько дней на то, чтобы навсегда от него избавиться, если захочешь. Просто надень сетку, и…

Она обняла меня, привлекла к себе. От нее пахло песком и потом. Мне нравился ее запах. На какой-то миг я почувствовал себя в безопасности. Сделал вид, что земля не уйдет из-под ног в любой момент. Когда я был с Челси, то становился значимым.

Я хотел, чтобы она обнимала меня вечно.

— Не думаю, — ответил я.

— Нет? — она сморгнула, уставившись на меня. — Но почему?

Я пожал плечами.

— Знаешь, что говорят о людях, которые не помнят прошлого?