Таинственное происшествие в современной Венеции - Уилки Коллинз

Вошедший печально улыбнулся.

— Здесь, видимо, говорили о моем брате, — произнес он. — Не обращайте на меня внимания. Никто из присутствующих не может презирать его так искренне, как я. Продолжайте, господа, продолжайте!

Только один человек последовал приглашению говорившего. Им оказался адвокат, уже защищавший графиню.

— Может быть, мое мнение покажется кому-то спорным, — сказал он, — но я не стыжусь повторить его при ком бы то ни было. Я нахожу, что с графиней Нароной поступают несправедливо. Почему бы ей не стать женою лорда Монтберри? Кто может утверждать, что к браку с ним ее побуждает корысть?

Брат лорда круто повернулся к нему.

— Я утверждаю! — резко ответил он.

Такой ответ мог бы поколебать многих. Однако адвокат не смутился.

— Мне кажется, — возразил он, — я не ошибусь, если замечу, что дохода его сиятельства лорда Монтберри достаточно едва лишь для поддержания его звания. Замечу также, что доход этот идет весь с поземельной собственности в Ирландии, где каждая десятина закреплена за прямыми наследниками.

Брат лорда сделал знак, что не собирается оспаривать этих утверждений.

— Если его сиятельство умрет, — продолжал адвокат, — мне известно, что он может обеспечить свою вдову только доходом с принадлежащего лично ему имения, который не превышает четырехсот фунтов в год. Пенсия лорда, пособия и привилегии прекращаются, как известно, с его смертью. Следовательно, графине достанется, если она овдовеет, только четыреста фунтов в год.

— Нет, не только! — последовал ответ. — Мой брат застраховал свою жизнь в пользу графини на сумму десять тысяч фунтов.

Сообщение произвело сильное впечатление. Все переглядывались, повторяя: «Десять тысяч! Десять тысяч фунтов!»— и пожимали плечами. Поставленный в тупик адвокат сделал последнюю попытку отстоять свою точку зрения.

— Могу я спросить, кто поставил это условием брачного контракта? Надеюсь, не сама графиня?

— Брат графини, — ответил Генри Вествик, — а это одно и то же.

Говорить на эту тему было нечего. По крайней мере, в присутствии брата лорда Монтберри. Разговор перешел на другие предметы, и доктор уехал домой.

Но его болезненное любопытство к этой истории не утихало. В свободную минутку доктор задумывался, сумеют ли родственники лорда Монтберри расстроить свадьбу. Мало того, он стал чувствовать все возрастающее желание увидеть этого одурманенного любовью человека.

Каждый день доктор бывал в клубе, надеясь разузнать что-нибудь новенькое. Клубные сплетни подтверждали прежнее положение вещей. Будущее графини обеспечено, намерение Монтберри сделаться ее мужем неколебимо. Оба католики, они назначили для венчания капеллу на Испанской площади.

В день свадьбы, после слабой внутренней борьбы, доктор поддался искушению и, отменив прием, отправился на свадьбу. До конца своей жизни доктор впоследствии сердился на всякого, кто смел напомнить о его сумасбродном поступке.

Свадьба проходила чрезвычайно тихо. У дверей церкви стояла только одна карета, да и в церкви было не много народу, основную часть которого составляли люди низшего слоя общества и старухи. Кое-где порой мелькали лица членов клуба, видимо, привлеченных сюда тем же любопытством, что и доктор. Четыре человека стояли перед алтарем: жених, невеста и два свидетеля. Одним из свидетелей была пожилая женщина, казавшаяся компаньонкой или горничной графини, другим — ее брат, барон Ривер. Группа эта (включая и невесту) была одета в обыкновенные утренние костюмы. Лорд Монтберри выглядел как мужчина средних лет, военной выправки, ни в его лице, ни в наружности не было ничего замечательного. Барон Ривер представлял собой противоположный Монтберри, но также общеизвестный тип мужчины. Такие тонкие усы, нагловатый взгляд, курчавые волосы, ухарская посадка головы сотни раз встречаются на парижских бульварах. Единственной замечательной чертой в нем было то, что он нисколько не походил на свою сестру. И священник, совершавший обряд, был также обычным смиренным старичком, безропотно исполнявшим свои обязанности и, по-видимому, страдавшим от ревматической боли в суставах, когда ему приходилось преклонять колени. Единственная замечательная особа, сама графиня, подняла вуаль только в начале обряда, костюм же ее был прост и не заслуживал внимания. Словом, свет не видывал менее зрелищной, менее романтической свадьбы. Время от времени доктор поглядывал в сторону церковных дверей, ожидая смутно появления представителя некоей силы, способной воспрепятствовать венчанию. Но… не произошло ровным счетом ничего, не вышло ни драмы, ни комедии. Связанные супружескими узами муж и жена со свидетелями буднично прошли в конторку, чтобы расписаться в церковной книге, и лишь доктор Уайброу все еще томился, все питал надежду на то, что вот-вот произойдет нечто из ряда вон выходящее.

Новобрачные направились к выходу. Доктор отступил в тень при их приближении. К его замешательству и удивлению, графиня узнала его. Он расслышал, как она сказала мужу:

— Одну минуту, я вижу друга.

Лорд Монтберри остановился и поклонился. Графиня взяла доктора за руку и крепко сжала ее. Доктор чувствовал, как сквозь вуаль сияли ему навстречу черные всепроникающие глаза.

— Видите, еще одним шагом больше на пути к концу!

Графиня шепнула эти странные слова и вернулась к мужу. Прежде чем доктор сумел опомниться, лорд и леди Монтберри сели в ожидающую их карету и уехали.

На улице возле дверей церкви стояли три-четыре члена клуба, как и доктор Уайброу явившиеся на свадьбу из любопытства. Чуть поодаль прогуливался брат невесты. Он, видимо, хотел рассмотреть получше при ярком дневном свете человека, с которым говорила его сестра. Смелый взгляд устремился в лицо доктора. В нем мерцали отблески подозрения и угрозы. Вдруг тучи рассеялись. Барон улыбнулся с очаровательной вежливостью, приподнял шляпу, поклонился доктору, как другу, и ушел.

Члены клуба составили на ступенях церкви совещание. Начали с барона.

— Чертовски безобразный негодяй!

Затем перешли к лорду Монтберри.

— Неужели он повезет с собой в Ирландию эту вульгарную женщину?

— Невозможно. Он не сможет взглянуть в глаза своим арендаторам — они знают историю с Агнессой Локвуд.

— Куда же они поедут?

— В Шотландию.

— По вкусу ли это ей придется?

— Всего на две недели. Затем вернутся в Лондон — и за границу.

— А в Англию больше не вернутся?

— Как знать? Видели, какой взгляд она бросила на Монтберри, когда подняла вуаль? На его месте я бежал бы без оглядки. Вы видели, доктор?

Но доктор был уже далеко. Он вовремя вспомнил о своих больных и последовал примеру барона Ривера. За эту неделю он и так наслушался досыта клубной болтовни.

— Видите ли, одним шагом больше на пути к концу! — бормотал он себе под нос по дороге. — Интересно бы знать, к какому концу?

Глава IV

В день свадьбы Агнесса Локвуд сидела одна в маленькой гостиной своей лондонской квартиры и жгла письма лорда Монтберри.

Графиня Нарона, описывая соперницу в разговоре с доктором Уайброу, намеренно не упомянула об одной черте ее внешности, привлекавшей каждого, кто хотя бы раз встречался с ней. От нее исходили волны доброты и нравственного здоровья, веяло спокойствием чистой души. Агнесса Локвуд выглядела моложе своих лет. Свежий цвет лица, легкая застенчивость в манерах, ясные глаза делали ее похожей скорей на молодую девушку, чем на женщину, приближающуюся к тридцати летнему возрасту. Она жила одиноко со старенькой няней, пользуясь скромным небольшим доходом, едва достаточным для существования обеих.

На лице Агнессы не было видимых признаков волнения. Она медленно разрывала тонкие листы и бросала в огонь, словно нарочно разведенный для этого в камине. К несчастью для нее самой, Агнесса принадлежала к числу женщин, чувства которых столь глубоки, что не могут быть облегчены рыданиями. Бледная и спокойная, холодными, чуть дрожащими пальцами она рвала письма и предавала пламени, не перечитывая.

Последнее письмо трепетало в руках девушки. Агнесса никак не могла заставить себя отправить вслед за остальными последнее свидетельство, оборвать последнюю ниточку, связывающую ее с любимым, когда вошла няня и спросила, примет ли она мистера Генри, то есть младшего отпрыска фамилии Вествиков, столь громогласно объявившего о своем презрении к брату в курительном салоне клуба.

Агнесса колебалась. Слабый румянец разлился по ее лицу. Когда-то в давние времена Генри Вествик признался ей в любви. Девушка в свою очередь открыла ему, что сердце ее принадлежит его брату. Генри Вествик покорился судьбе, и с тех пор молодые люди поддерживали только родственные и дружеские отношения, в которых никогда не возникало никакой неловкости. Но сейчас, в день бракосочетания ее возлюбленного с другой женщиной, свидание с Генри было Агнессе чем-то неприятно. Старая нянюшка заметила нерешительность девушки и, сочувствуя молодому человеку, которого знавала еще в колыбели, замолвила за него словечко.