Человек ищет счастья - Михаил Аношкин

— Не выйдет! — прохрипел он.

Но пистолет вытащить Сенькин не успел. Анжеров опередил его.

— Именем революции! — и выпустил в Сенькина обойму из своего маузера. Сенькин схватился за грудь, медленно согнулся и рухнул в ноги Вахтомова.

— Убрать! — приказал Вахтомов старшине. Несколько бойцов уволокли Сенькина вниз. Вахтомов послал старшину к кавалеристам, приказал вызвать заместителя комэска и снова уселся на бруствер.

— Будем прорываться двумя колоннами, — начал он глухо, — севернее и южнее шоссе. Командиром северной колонны назначаю капитана Анжерова, южной — капитана Рокотова. Обе колонны после прорыва соединяются в двадцати километрах от речки, возле этого хутора. Запишите, товарищи командиры, название хутора. Каждой колонне до 18.00 произвести разведку и доложить о результатах. Сверьте часы, товарищи командиры. Сейчас 15 часов 22 минуты. Прорыв начнем в 24.00. Сигнал — две красные и одна зеленая ракеты. Сигнал дублируется с интервалом в три минуты. Вопросы?

— У нас около сотни машин. Как быть с ними? — спросил рыжий, со шрамом на щеке интендант.

— А что машины? — отозвался майор. — Бросить! Привести в негодность и бросить!

— Еще вопросы? — Вахтомов обвел всех взглядом. Вопросов не было. Вахтомов встал. Поднялись все.

— По местам, товарищи. Время дорого.

Высотка опустела. Последним уходил Анжеров. Он спросил Вахтомова:

— С какой колонной пойдешь, танкист?

— С твоей.

— Добре! Пришлю за тобой связного. До скорого! — Анжеров козырнул и крутым шагом направился к своему батальону, разросшемуся теперь до полка.

Вахтомов устало опустился на бруствер рядом с Вандышевым и попросил у него закурить. Неумело свернув цигарку, он виновато признался:

— Никогда не курил, а тут потянуло.

— Бывает, — отозвался майор, давая танкисту прикурить. Тот прикурил и закашлялся — крепкая была махорка.

— Знаете, — доверительно сказал Вахтомов, — откровенно говоря, боялся я того, что сейчас сделал. Легче десять раз в атаку сходить, чем один раз распорядиться тысячью жизней. Страшно.

— Сначала мне показалось, что вы опытный начальник, — признался майор, отвечая откровенностью на откровенность. — Потом усомнился. Усомнился, когда вы тянули с принятием решения. Взглянул на вас — и сердце дрогнуло: кому доверился! У вас было такое страдальческое выражение лица, какое бывает у школьника. Задали этому школьнику трудную задачу, а он и не знает, как ее решить. А тут этот анархист подвернулся. Поглядели вы на него — властный, суровый взгляд, и у меня от сердца отлегло. Ну, с таким не пропадешь! И решение вы приняли разумное, очень разумное. Оно делает вам честь, это без комплиментов. Сколько вам лет?

— Двадцать пять.

— Вы мне в сыновья годитесь. А звание?

Вахтомов почему-то смутился:

— Лейтенант, товарищ майор.

— Я так и думал, — просто отозвался Вандышев, и в его серых глазах засветилась отеческая гордость. Сказал тихо:

— Молодцы молодежь! Нам, старикам, не стыдно и потесниться. Коммунист?

— Нет, товарищ майор, комсомолец.

— Горжусь! Горжусь так, если бы ты был моим сыном, — майор помолчал, и в глазах его блеснули слезы. — И на такой народ, на таких орлов полезла эта волчья свора, эти громилы с большой дороги! Ничего, мы им еще поломаем хребет! Непременно поломаем! Так, командир?

И то, что Вандышев перешел на «ты», и то, что он не называл его «лейтенантом», а назвал «командиром» и с таким оттенком, который подчеркивал новую, не уставную субординацию, сложившуюся только на этой высотке, — все это наполнило Вахтомова чувством горячей благодарности к этому седому человеку. И Вахтомов, крепко пожав ему руку, сказал уверенно:

— Обязательно, товарищ майор!

23 часа 50 минут. Теплая звездная ночь. Западнее высотки, служившей Вахтомов у командным пунктом, по шоссе полыхала километровая лента. Машины, спрятанные днем окруженцами на опушке леса, по приказанию Вандышева под вечер вывели на шоссе и построили в плотную колонну. Шоферы попортили в них что могли, а остальное, по мнению Вандышева, должна была доделать фашистская авиация. Расчеты оправдались. Перед заходом солнца налетела на колонну стая «Юнкерсов», разбомбила и подожгла ее.

Сейчас машины догорали, и кровавый отблеск трепетал над темной зубчатой кромкой леса. И там же, на западе, но в отдалении то и дело взвивались ракеты. Значит, передовые части фашистов, покинув Белосток, подтянулись к лесу и ждут утра, чтобы обрушиться на попавших в окружение.

На востоке, куда был обращен взор Вахтомова, одна за другой взлетали ракеты и медленно гасли — это совсем близко, рукой подать. Там авиадесант. Он преградил дорогу к своим.

И тишина. Настороженная, жуткая. Крикни — и она расколется на тысячи гулких выстрелов.

Вахтомова пробирала дрожь. Сделано все возможное, а сомнение гложет: пробьемся ли? Час назад Вандышев попрощался с Вахтомовым и ушел к южной колонне прорыва, к Рокотову. Попрощались как родные.

Из командиров Вахтомов на высотке остался один. Для верности сигнал к атаке решил давать сам. Ракетницу держит в руке, поглядывает на светящийся циферблат часов. Ракеты у старшины Ласточкина. Рота, приданная штабу прорыва, залегла здесь, на высотке.

Время тянется мучительно медленно. Тишина скребет за душу. Вспышки ракет пугают зловещей таинственностью. На высотке на фоне темно-синего неба чернеет коренастая, крепкая фигура Вахтомова, командующего группой прорыва.

Слева и справа от шоссе в темном лесу, пока невидимые и неслышимые, залегли бойцы, готовые к яростной атаке. Победа или смерть! Но не бесславье! И невидимые, но крепкие нити протянулись от каждого сердца к тому, кто шестью ракетными вспышками должен послать их в бой.

Утомительно ползет время.

Еще пять минут…

Старшина, лежа на каменистой земле высотки и глядя на командира снизу вверх, думает о том, как хорошо, что судьба в такой трудный момент послала ему командира с железной волей.

На опушке леса стоит Анжеров и смотрит на скрытую ночной мглой высотку и иногда подносит к глазам часы.

А слева от шоссе в глубине леса на пеньке сидит майор Вандышев, курит в рукав и тоже не сводит глаз с той стороны, где маячит высотка.

Минутная стрелка подвигается к заветному рубежу. У подножия высотки зашуршали шаги.

— Стой! Кто идет?

— Связной от капитана Анжерова.

Называется пароль и пропуск. Осталось две минуты…

Одна…

— Пора, товарищ командир, — вырастает рядом с Вахтомовым старшина Ласточкин.

— Ракеты! — требует танкист.

Выстрел.

Красная ракета вспорола темноту. Не успела погаснуть, шипя, вонзилась вторая, потом третья — зеленая.

Снова все погрузилось во мрак. Противник на восточном берегу зажег подряд несколько ракет. Но тихо, ни выстрела. Успокоился.

Теперь скоро: две с половиной, две, одна с половиной, минута.

— Ракеты!

Опять взвились с высотки три ракеты.

Вахтомов со связным и своей ротой бросились догонять полк Анжерова.

Тишина лопнула. Первой кинулась в атаку колонна Рокотова. Загудел от выстрелов и криков лес: впереди — жизнь, позади — смерть!

А вот столкнулась с противником и колонна Анжерова.

С треском шлепнулись в лес первые мины.

— Скорее! — торопит Вахтомов. — Не отставать!

Уже над головами потянулись нитки трассирующих пуль, щелкают о стволы деревьев и о ветки разрывные пули. Лес поредел, расступился, запахло сыростью. Река недалеко.

— Скорее!

Во мраке уже различаются цепи. Почему залегли? Форсировать реку! С ходу!

— Ложись, танкист! — это Анжеров.

Вахтомов, переводя дыхание, плюхнулся на сырую траву — речка рядом.

— Почему задержка?

— Переправляется ударная рота! Сейчас поднимемся.

Ответ капитана заглушили разрывы — это ударная рота забросала гранатами окопы противника. Капитана будто подкинула упругая пружина.

— Вперед! Ур-ра! — капитан бросился в речку, побрел вброд.

— Р-р-ра! — отозвалось тысячью глоток. Взбурунилась река от тысячи тел и, казалось, вышла из берегов.

— Р-р-ра! — ревели атакующие, мокрые, злые, упорные.

Вахтомов бежал рядом с Анжеровым с пистолетом в руке и тоже кричал.

Зло цвикали пули, где-то позади рвались мины.

— Вперед!

Кто-то обогнал Вахтомова, кто-то рядом споткнулся и с криком «а-а!» упал на сырую землю.

— Вперед! Только вперед!

Первая линия окопов. Перепрыгнув, Вахтомов мчится дальше.

Вторая…

И вот он, лес! Что там? Но лес встретил атакующих спокойствием, спрятал их в своей прохладной темноте.

Бой затих. Но не остыли еще бойцы, переговариваются громко, смеются. Если смеются, значит все хорошо, значит удалось.

— С победой, танкист!