Десять детей, которых никогда не было у госпожи Минг - Эрик-Эмманюэль Шмитт

– А в какой службе вы работали в «Перл»?

– В мастерской кукол-голышей.

Она вернула мне галстук и сорочку, схватила свою сумку, убрала в нее все принадлежности, вытряхнула мелочь из чашки и, не поднимая глаз, произнесла вежливо, но желчно:

– До свидания, господин.

Я поблагодарил ее, попрощался и машинально направился к лестнице; и только поднявшись до середины, понял, что дама-пипи только что спровадила меня.

Назавтра меня отвезли на фабрику «Перл-Ривер пластик продакшн» – директор и двое торговых представителей, чье терпение я испытывал, считали необходимым, чтобы я посетил ее.

В гигантских ангарах – четыре стены и крыша, минималистская архитектура, – сотни служащих в молчании делали игрушки. В каждом здании разделение обязанностей воспроизводило черты современного сексизма: мужчины работали с машинками, женщины – с куклами.

Мастерская голышей, та самая, где прежде служила госпожа Минг, поразила меня. Большие зарешеченные вагонетки перевозили одинаковые, розовые части тела, рассортированные по видам: ящик голов, ящик туловищ, ящик правых рук, ящик левых рук, ящик с правыми ногами и ящик с левыми. Грубо вываленные на ленту транспортера анатомические фрагменты хватали рабочие, быстро соединяли один с другим, чтобы в конце конвейера появлялся полностью собранный пупс.

Точно бойня наоборот, куда существа прибывают расчлененными, а выходят целыми.

Тысяча пупсов рождалась здесь каждый день. Поскольку лица женщин были скрыты бумажными масками, а волосы убраны под голубые шапочки, они напоминали медсестер, помогающих младенцам появиться на свет. Странные няни, точные, расторопные, безразличные, они приделывали голову к обезглавленному телу, сочленяли руки, привинчивали ноги, выбрасывали в мусорное ведро кривую конечность или треснувший череп, надавливали на тело, чтобы проверить его прочность, до тех пор, пока не предъявят хорошеньких голеньких младенчиков старшей медсестре, в конце цепочки контролирующей их жизнеспособность. Ловкие руки портних одевали избранных в штанишки, пижамки, комбинезончики, а потом снова отправляли на конвейер. Для полного сходства с родильным домом не хватало криков, кудахтанья, ликования, комплиментов, смеха; слышался лишь гул машин.

У выхода я засмотрелся на сваленные грудой тела: они настолько были похожи на реальных людей, что подобная скученность шокировала меня. Их одинаковость тоже смущала. Которого выбрать? Которого выделить из всех? Почему этот, а не тот? Размышляя таким образом, я имел несчастье обвести взглядом всю фабрику: выряженные в бирюзовые халаты китайцы в масках и шапочках были все на одно лицо! Я вздрогнул… Как? Это и есть наш удел? Мы считаем себя штучными, хотя отлиты все из одной-единственной формы? Одинаковые даже в своем стремлении быть единственными…

Чтобы отвлечься от этих мрачных соображений, я встряхнулся, сделал несколько шагов, решив потрогать голышей. Если сегодня они еще взаимозаменяемы, то завтра, попав в руки ребенку, они станут разными, наполнятся любовью, обретут историю. Именно воображение выделяет, воображение, вырывающее из обыденности, повторения, единообразия. В судьбе игрушек я различил судьбу людей: только воображение, создавая вымыслы и выковывая идеальные связи, создает оригинал. Без воображения мы были бы похожими, слишком похожими; аналогами, сваленными грудой один на другого в вагонетки реальности.

Госпожа Минг законно блефовала. Порой судьба поражает так внезапно, что достаточно фантазии, чтобы смягчить ее. Думая о трех годах, проведенных моей собеседницей в этом месте, где жизнь сводится к нелепым действиям, повторяемым двенадцать часов подряд среди других коллег-автоматов, я понимал ее желание освободиться, уйти, глотнуть другого воздуха. Да, в этой тюрьме иллюзия оставалась небом, сулящим надежду. Романическая история о десяти детях спасала ее.

Вернувшись в «Гранд-отель», я, преисполненный нового сострадания к госпоже Минг и ее обманам, тут же спустился в туалет; мне хотелось поскорее изгладить неловкое впечатление, произведенное сначала моим недоверием, а потом инквизиторскими замашками.

Госпожа Минг встретила меня сдержанно. Пока мыл руки, я перехватил ее холодный взгляд – она издали следила за моими движениями.

Как разбить лед?

Неожиданно я бросился к ней:

– Простите мое вчерашнее поведение. Мои вопросы были вам неприятны, к тому же я толком не поблагодарил вас за то, что вы почистили мою одежду.

– Это не имеет значения.

– Имеет.

– Будь благожелателен, но не жди благодарности, – процедила она сквозь зубы больше для себя, чем для меня.

– Я обожаю, когда вы рассказываете о своих детях, госпожа Минг. Я чувствую, что вы очень хорошая мать.

Сбитая с толку, она покраснела. Я воспользовался этим:

– К тому же избалованы: ваши отпрыски принадлежат к тиграм и драконам. Вы описали мне только троих, Ли Мэй, Куна и Конга, но держу пари, остальные тоже замечательные.

Польщенная, она невнятно пролепетала:

– Нормальные. Каждое существо проявляет себя по-своему. Если это не так, виноваты мы, потому что не видим.

– Расскажите о них.

– Вы…

– Я запомнил, что у вас есть малышка Да Сиа.

– Да Сиа? Милое имя, но ужасный ребенок, у Да Сиа была навязчивая идея: убить госпожу Мао.

– Простите, как?

– В пятилетнем возрасте эта соплячка Да Сиа с крошечным носиком и тонкими, как шнурки, косичками заявила нам: «Когда я вырасту, то убью госпожу Мао. – И со свирепым видом добавила: – А может, и раньше!» Приняв эту угрозу за детскую браваду, мы с мужем расхохотались, ее братья и сестры, разумеется, тоже. Как бы не так! Да Сиа зациклилась на этой идее, стала ее развивать. Она непрерывно готовила свой убийственный план, по ночам он ей снился, днем она его обдумывала. Спрашивала у взрослых, какие существуют способы кого-нибудь укокошить. Едва научившись читать, стала искать ответа в энциклопедиях. Страшно воспитывать девочку, разбирающуюся в ядах и помешанную на карабинах, которая каждое утро упражняется с холодным оружием, одновременно излагая вам пятнадцать способов задушить человека. В какой-то момент я испугалась, как бы она не начала тренироваться на животных с фермы, а заодно и на своих братьях и сестрах. Впрочем, очень вспыльчивая, даже горячая, легко впадающая в ярость, Да Сиа была предана своим. Зато стоило упомянуть госпожу Мао…

– Почему именно госпожу Мао?

– Да Сиа ненавидела эту паршивую овцу, которая во время Культурной революции убивала сотни тысяч китайцев, отправляла в лагеря переобучения блестящих людей, чтобы унизить их и загубить их талант, продвигала дураков, уничтожила театр, оперу, музыку. Ее не случайно прозвали «демоном с белыми костями», то есть злобным чудовищем. Скольких людей она сделала трупами… К тому же после смерти Великого Кормчего она рассудила, что теперь власть принадлежит ей! Вы помните Банду четырех, этих проходимцев Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюаня, Ван Хунвэня и вдову Мао? Да Сиа начала размышлять во время суда над ними. Процесс показывали по телевидению. Они стали знаменитостями. А новый режим сумел отчитаться, что покончил с хаосом, истреблением людей, радикальной политикой, левыми загибами, всем тем, что мы только что пережили. Но народ не обманешь. Мы понимали, что правительство исполняет для нас фарс: выставляя напоказ тиранов, оно превращало их в козлов отпущения. Увы, хотя мы и чуяли уловку, стоило нам увидеть спектакль, как мы о ней забывали. Было страшно, завораживающе и уморительно смотреть, как эта сучка – вдова Мао – в телевизоре вопит, тыча пальцем, с пеной на губах, плюясь в своих обвинителей. Там бывшая шанхайская старлетка обрела наконец свою публику; впрочем, она больше не играла. Да Сиа сидела, не сводя глаз с экрана, точно кошка перед клеткой с птичками. Когда вдова Мао была приговорена к смерти, Да Сиа зааплодировала и до полуночи плясала вокруг стола. Однако трибунал дал этой деспотичной старухе два года отсрочки, чтобы она могла раскаяться; моя Да Сиа, хотя и не обладала богатым жизненным опытом, все же догадалась, что эта женщина никогда не испытает ни угрызений совести, ни раскаяния; так что она решила ее убить.

– Поборница справедливости?

– Разве убивать справедливо? Но вдова Мао прожила годы, и никто не собирался наказывать ее – вот что шокировало Да Сиа и многих моих сограждан. Да Сиа намеревалась заменить палача. Потом…

– Что потом?

– По телевизору объявили, что вдова Мао покончила с собой у себя дома. Да Сиа была в ярости. Угнетательница украла у нее ее поступок. Но худшее еще было впереди… Через некоторое время мы узнали, что самоубийство произошло двумя годами раньше. Два года! На протяжении двадцати четырех месяцев власти это скрывали. Да Сиа разрыдалась: ей не только сломали судьбу, но вдобавок она обнаружила, что эти последние годы зря старалась, чтобы усовершенствоваться в убийстве. С этого дня она перестала выходить из своей комнаты и отказалась от пищи.