История с собаками - Андрей Гуляшки

И все же две недели спустя после прибытия в Н. Горанова и Захова в министерство поступил новый тревожный сигнал об утечке информации, к счастью, и на сей раз незначительной. В Н. были направлены дополнительные люди и техника, а Светломиру Горанову и Аввакуму Захову сделано серьезное предупреждение.

Слухи об утечке информации с завода быстро дошли и до инженеров конструкторского отдела. Само собой разумеется, основные сомнения в случае расследования легли бы на них, ибо даже самый далекий от производственных процессов человек понимал, что никто иной, как конструкторы, определяли качество и вид стали. Они решали, сколько углерода, например, должен содержать тот или иной вид стали в зависимости от ее предназначения. Они составляли коктейли из марганца, кремния, вольфрама, ванадия, серы и т. д., предписывая, каков должен быть процент каждого из этих элементов в зависимости от вида стали. От них зависел также способ соединения составных частей коктейля с железом, и кроме того, именно они вычисляли предполагаемую прочность стали и т. д. Одним словом, это были люди, посвященные в секреты, а раз происходила утечка информации, то сомнение рано или поздно должно было пасть на их головы. Вокруг на первый взгляд ничего не изменилось, но сами они стали какими-то молчаливыми, их взгляды, встречаясь, выражали порой удивление, а порой и скрытую подозрительность. Когда руководство завода распорядилось, чтобы окончательную проверку сталей проводили они, а не группа экспериментаторов, конструкторы совершенно определенно почувствовали, что кольцо сомнений стягивается вокруг них. Тогда они стали держаться вместе (человек чувствует себя увереннее, ощущая плечо другого), ходить вместе («мы твердо уверены, что ни один из нас не замешан в этом деле!») и наведываться в «Пьяные вишни» (кто веселится, тот зла не таит, а мы только и знаем, что веселимся).

Так выглядела на первый взгляд жизнь троих мужчин, но что крылось за видимой стороной, что делал каждый из них, оставшись в одиночестве, – наверное, знал лишь тот, кому было дано служебное указание не выпускать их из виду ни на минуту.

Итак, трое видных мужчин с ЗСС направлялись через безлюдное и мрачное поле к славному кабачку «Пьяные вишни». Впереди шел начальник. Он энергично размахивал зонтом, а полы его широкого макинтоша трепал ветер, отчего и напоминали они черные крылья грачей, низко летавших над равниной. За ним следовали подчиненные – технолог Хафезов и специалист по электронно-вычислительной технике, программист Димо Карадимов.

В тот вечер поле выглядело особенно безлюдным. Вдоль дороги торчали оголившиеся ореховые деревья, цепляясь, казалось, верхушками за рваные края неба, низко нависшего над ними и кустарником. Дело шло к дождю, ветер угрюмо свистел в колючках будто по покойнику; трое молчаливых мужчин, торопливо шагавших безлюдным и диким полем, придавали этой картине еще больше грусти и, вместе с тем, тревоги.

В шесть часов одну минуту вахтер дядюшка Стамо запер за ними дверь, спрятал ключ и крикнул им вслед: «Спокойной ночи!» Еще через минуту они вышли с завода через черный ход.

Мы отмечаем время с такой точностью, потому что в нашем рассказе оно – как мы увидим далее – играет исключительно важную роль. Добавим также (опять-таки в связи с точным временем), что точно в 6 часов заканчивает работу первая смена, а в 7 заступает вторая. Конструкторский отдел работает в одну смену – с 9 утра до 6 вечера.

От завода до «Пьяных вишен», расположенных на западной окраине города, ровно полтора километра (шофера точно засекли это расстояние по спидометру). При хорошей погоде пройти его можно за пятнадцать-двадцать минут. В тот вечер трое инженеров конструкторского отдела вошли в ресторан ровно в шесть часов восемнадцать минут.

«Пьяные вишни» славятся не только своими винами и закусками, но и расположением своих залов. Их три: большой, средний и «уголок». В «уголке» всего три столика, в холодную погоду горит камин, на стенах висят охотничьи трофеи – оленьи рога, кабанья и волчья голова. Пол застлан пестрым половиком, у северной стены – лавка, покрытая родопским ковром. Большой зал посещают в основном врачи и артисты, т. к. рядом находятся окружная больница и городской драмтеатр. В праздничные дни сюда под вечер заглядывают охотники, утомленные дневными приключениями в живописных Н-ских окрестностях. Тогда помещение наполняется гулом голосов и смехом, между столиками разгуливают кабаны и волки, на полу играют в чехарду длинноухие зайцы, а в задымленном воздухе, насыщенном ароматом жаренного на углях мяса, поют перепелки, бьют крыльями перепуганные бекасы. И если мир животных здесь вымышленный, порожденный фантастическими россказнями охотников, то запах жареного мяса и винный дух самые настоящие, ибо раскаленная на огне решетка дымит в глубине зала, а бочка вина торжественно возвышается у стойки бара, могучая, с раздутым брюхом, напоминающая старого ненасытного бога Ваала.

Средний зал обставлен в соответствии с вкусами ответственных товарищей города Н, или, точнее, так, как представляет себе эти вкусы директор ресторана Трифон Конов. Посередине стоит длинный стол, будто предназначенный для заседаний; застлан он, правда, не зеленым сукном, а белой льняной скатертью. За этим столом раз-два в неделю заседают, так сказать, отцы города H, а также генеральный директор ЗСС и директор окружной больницы. Стулья здесь мягкие, сидеть на них удобно, а красные панели в полстены напоминают о мягком канцелярском уюте начальнических кабинетов. На стене висит в золоченой рамке портрет Карла Маркса.

– Здесь ли место этому портрету? – как-то возмутился директор окружной больницы, очень строгий человек с красными, будто обветренными руками.

– А почему бы и нет? – удивленно пожал круглыми плечами Трифон Конов и добавил: – Здесь очень подходящее место, потому что сверху он глядит, как народ ест, пьет и веселится. А ведь именно об этом говорится в его учении – народ должен жить в достатке и веселии!

Само собой разумеется, что после такого ответа строгому директору нечего было возразить, и вопрос о месте портрета больше не поднимался.

Частыми посетителями «уголка» были трое наших инженеров из конструкторского отдела. Иногда сюда заглядывали Аввакум и Светломир. Светломир обычно приходил с первым замом генерального директора, а Аввакум – с одним из своих бригадиров, которого ласково называл Алексием. Этот Алексий в действительности был нашим старым знакомым, бывшим лейтенантом Петровым. Мы – говорим «бывшим», потому что вот уже два года, как Петров получил звание капитана. Светломир держался с конструкторами официально и лишь изредка обменивался парой слов. Зато Аввакум как более компанейский человек скоро стал желанным гостем за их столом. Они радовались, когда Аввакум к ним подсаживался, потому что его жизнерадостность спасала их от скуки и угнетающих тревожных мыслей. Но относились они к Аввакуму по-разному. Самонадеянный и важный Прокопий неожиданно с любезной улыбкой стал величать его приятелем, а Димо Карадимов в душе возненавидел его, потому что Аввакум дважды утер ему нос при решении логических задач. Абсолютное безразличие проявлял к нему лишь Спиридон Хафезов. Он то ли не прислушивался к словам Аввакума, то ли прикидывался, что не прислушивается, чтобы не оказаться втянутым в разговор. Как-то Прокопий, обращаясь к Аввакуму, бросил в адрес Спиридона:

– Он раздумывает над тем, что отвечать следователю!

Спиридон на мгновенье побледнел, но тотчас ехидно улыбнулся и в свою очередь апеллировал к Аввакуму:

– Вы лучше его спросите, с чего это он ни к селу, ни к городу заговорил о следователях.

– Я имел в виду твоего следователя! – развел руками Прокопий. – Ты же счастливый обладатель домашнего следователя!

– А вы подсчитали, сколько раз он повторил слово «следователь»? – вновь обратился Спиридон к Аввакуму. И добавил: – Почему-то это слово не выходит у него из головы.

– Мне это слово произнести – все равно, что «добрый день» сказать, а ты шарахаешься от него, как черт от ладана! – презрительно усмехнулся Прокопий.

– А кто же из здесь присутствующих не вздрогнет, неожиданно услыхав, как ласково называют имя его жены? – весело рассмеялся Димо Карадимов. – Разве найдется такой смельчак?

Вот так Спиридон Хафезов впервые заговорил с Аввакумом.

Но они с Прокопием стали частыми посетителями кабачка, лишь когда по ЗСС поползли разные слухи и над конструкторским отделом стали сгущаться тучи. Первым же порог корчмы переступил Димо Карадимов еще два года назад. Вдвоем с дамой они посидели в «уголке», скромно поели, немного выпили и ни о чем серьезном не говорили. Но на следующий день сорока разнесла на хвосте по всему Н. новость, что молодой инженер и дочь одного из видных лиц города обручились. Дело дошло до того, что отец девушки позвонил Карадимову по телефону и сердито спросил, долго ли еще он собирается держать в тайне помолвку с его порядочной дочерью. Парню пришлось вновь привести девушку в «Пьяные вишни», но на сей раз в большой зал, и вызвать Трифона Конова, в чьем присутствии они в один голос заявили, что в прошлый раз в «уголке» говорили лишь о погоде и тому подобном, что никакой помолвки они не только не касались, но и в мыслях у них ничего подобного не было. Трифон Конов сказал, что и у него создалось подобное впечатление, и твердо пообещал положить конец данному недоразумению. Иначе человек, обладающий чувством ответственности, поступить не мог, поскольку и Димо, и девушка твердили одно и то же, только она говорила грустно, а молодой инженер сердито и категорически.