Как две капли воды - Сандра Браун

Незначительные нюансы в его речи ускользали от ее сознания, и она старалась сосредоточиться лишь на клю­чевых словах. Она ясно и отчетливо уяснила одно: там, под повязкой, она выглядит чудовищно.

Ее охватила паника. Наверное, он это почувствовал, потому что снова положил ей руку на плечо.

– Кэрол, я не для того рассказал тебе все, чтобы тебя огорчить. Я понимаю, что ты сильно встревожена. Но я посчитал, что лучше быть откровенным, чтобы ты могла морально подготовиться к тому тяжкому испытанию, которое тебе предстоит. Тебе будет нелегко, но мы все будем тебя поддерживать. – Он помолчал и заговорил тише. – На это время я забуду о наших личных отноше­ниях и приложу все усилия, чтобы ты поправилась. Я ос­танусь с тобой до тех пор, пока ты не будешь полностью удовлетворена работой хирурга. Обещаю тебе. Я у тебя в долгу за то, что ты спасла Мэнди.

Она попыталась помотать головой в знак протеста, но ей это не удалось. Она не могла шевельнуться. Когда же она попробовала что-нибудь произнести, то боль пронзи­ла пищевод, пострадавший от химического ожога.

Ее тревога все нарастала, пока не пришла сестра и не попросила его уйти. Стоило ему убрать руку с ее плеча, как она вновь почувствовала себя брошенной и одинокой.

Сестра снова ввела ей успокоительное. Лекарство по­бежало по венам, но она не хотела засыпать. Однако нар­котик оказался сильнее, и ей пришлось уступить.

– Кэрол, ты меня слышишь?

Пробуждаясь, она жалобно застонала. От лекарств она чувствовала себя легкой и бесплотной, как будто единст­венным живым местом во всем ее организме оставался мозг, а все тело давно умерло.

– Кэрол? – Голос шипел совсем рядом с ее забинто­ванной головой.

Это был другой мужчина, не Ратледж. Его голос она бы узнала. Она не помнила, как он ушел, и не могла по­нять, кто с ней сейчас разговаривает. Ей захотелось отго­родиться от этого голоса. Он звучал совсем не так, как голос мистера Ратледжа. В нем не было утешения.

– Ты еще плоха и можешь умереть. Но если ты почув­ствуешь, что дело идет к концу, и думать не смей ни о каких предсмертных признаниях, даже если ты будешь в состоянии их делать.

Ей показалось, что это сон. В испуге она открыла глаз. Комната, как всегда, была залита ярким светом. Ее дыха­тельный аппарат по-прежнему ритмично посвистывал. Тот, кто с ней говорил, был ей не виден. Она ощущала присутствие человека, но видеть его не могла.

– Мы с тобой все еще в одной связке. И ты слишком далеко в это влезла, чтобы все бросить, лучше и не пытай­ся.

Она заморгала, тщетно пытаясь избавиться от наваж­дения. По-прежнему человек находился где-то рядом, но не имел никаких очертаний – только бесплотный, злове­щий голос.

– Тейту не суждено стать сенатором. Авиакатастрофа пришлась некстати, но если ты не будешь паниковать, мы сможем обернуть дело даже на пользу себе. Слышишь меня? Если ты выкарабкаешься, мы начнем с того, на чем остановились. Сенатора Тейта Ратледжа не будет. Он умрет раньше.

Она зажмурила глаз в попытке побороть нарастаю­щий страх.

– Я знаю, что ты меня слышишь, Кэрол. Не притво­ряйся.

Через несколько мгновений она опять открыла глаз и попробовала отвести его как можно дальше вбок. Она по-прежнему ничего и никого не видела, но почувствовала, что загадочный посетитель удалился.

Прошло еще несколько минут, отмеряемых ритмом ап­парата искусственного дыхания. Она балансировала меж­ду сном и бодрствованием, героически сопротивляясь действию лекарств, борясь с паникой и пытаясь вернуть себе ощущение времени и реальности, которое полностью потеряла в ярко освещенной и стерильной обстановке палаты интенсивной терапии.

Вскоре появилась сестра, проверила капельницу и из­мерила давление. Ее движения были обычными. Нет со­мнения, что, если бы в комнате находился кто-то еще, это отразилось бы на поведении сестры. Удовлетворившись состоянием пациентки, она вышла.

К тому времени, как ее сморил сон, она успела убедить себя, что ей все это просто почудилось.

2

Тейт Ратледж стоял у окна гостиничного номера, глядя вниз на машины, нескончаемым потоком несущиеся по автостраде. На мокрой мостовой отражались габарит­ные огни, оставляя за собой размытые красно-желтые полосы.

Услышав за спиной звук открываемой двери, он по­вернулся на сто восемьдесят градусов и кивком попривет­ствовал брата.

– Я несколько минут назад звонил тебе в номер, – сказал он. – Где ты был?

– Выпил пива в баре. Футбольный матч показывают.

– А, совсем забыл. Кто выигрывает?

Иронической ухмылкой брат дал понять, что вопрос неуместен.

– Отец еще не вернулся?

Тейт помотал головой, отпустил занавеску и отошел от окна.

– Я умираю с голоду, – сказал Джек. – Ты не хочешь есть?

– Пожалуй. Я как-то не задумывался. – Опустившись в кресло, Тейт потер глаза.

– Ни Кэрол, ни Мэнди не будет от тебя никакой поль­зы, если ты не станешь беречь себя, Тейт. Вид у тебя ужас­ный.

– Благодарю.

– Я серьезно.

– Я понял, – сказал Тейт, опуская руки и криво улы­баясь. – Ты, как всегда, прямолинеен и бестактен. Вот почему в политики пошел я, а не ты.

– Не забудь: «политик» – ругательное слово. Эдди не велел тебе его употреблять.

– Даже среди родных и друзей?

– Может войти в привычку. Лучше исключить его из лексикона вовсе.

– Господи, никакого спасу от вас нет.

– Я только стараюсь тебе помочь.

Тейт опустил голову, смущаясь своей несдержанности.

– Прости. – Он покрутил в руках телевизионный пульт, без звука пробегая по всем каналам. – Я сказал Кэрол, что у нее с лицом.

– Правда?

Усевшись на край кровати, Джек Ратледж наклонился вперед, облокотившись на колени. В отличие от брата он был одет в костюмные брюки, белую рубашку и галстук. Правда, сейчас, вечером, он выглядел уже не так опрятно. Накрахмаленная сорочка помялась, рукава были заверну­ты до локтей. Брюки на коленях сморщились, так как большую часть дня он провел в сидячем положении.

– И как она отреагировала?

– Откуда мне знать? – пробормотал Тейт. – Ничего ведь не видно, кроме правого глаза. Из него текли слезы, так что могу сказать лишь, что она расплакалась. Зная ее тщеславие, могу себе представить, в какую она впала ис­терику под всеми этими повязками. Если бы она могла двигаться, она бы, наверное, носилась с воплями по кори­дорам госпиталя. Да и любой бы на ее месте, правда?

Опустив голову, Джек разглядывал руки, будто пред­ставляя себе их обожженными и забинтованными.

– Ты думаешь, она помнит катастрофу?

– Она дала знак, что помнит, хотя я не уверен, что во всех деталях. Я опустил самые ужасные подробности и только рассказал, что они с Мэнди оказались в числе че­тырнадцати оставшихся в живых.