Паром - Фазиль Искандер

Баллада об украденном козле

Пока не напьются мои быки (одры! в заготовку пора!),Мы будем курить и чесать языки, пока не спадет жара.Мы будем курить табак городской, которому нет цены…А вот что случилось над этой рекой за год до германской войны.То было лет пятьдесят назад, но я говорю всегда:Да здравствует крупный рогатый скот, а мелкий скот — никогда!Вот так же слева шумел Кодор, но я еще был юнцом.Вот так же мы в горы стадо вели (мир праху его!) с отцом.За веткой черники (эх, губошлеп!) я приотстал слегка.Но вот вылезаю я на тропу и вижу издалека:Чужой человек волочит козла… из нашего стада козел.Я сразу узнал козла своего, узнал и того, кто вел.Когда-то он в доме гостил у нас. Видать по всему — абрек.Не то из Мингрелии беглый лаз, не то цебельдинский грек.Но мы не спросили тогда у него: кто он! куда! зачем!Право гостей говорить и молчать не нарушалось никем.

— Стой, — говорю и навстречу ему, — это наш, — говорю, — козел.Ты, помнишь, когда-то гостил у нас, ты с нами садился за стол.Но мы не спросили тогда у тебя: кто ты? куда? зачем?Право гостей говорить и молчать не нарушалось никем.

Но он усмехнулся в ответ и сказал, тряхнув на плече ружье:— Право мое за правым плечом, и то, что я взял, — мое.Мало ли где я гулял и пил, и съеденный хлеб не клеймо.А то, что я съел у отца твоего, давно превратилось в дерьмо.

Как пес на поминках, блевотой давясь, я вылакал этот стыд.Что делать? — когда говорит ружье, палка в руке молчит.Но все же я снова напомнил ему: — Ты с нами садился за стол.Но мы не спросили тогда у тебя, куда и зачем ты шел.

Но он толкнул меня и сказал: — С дороги, иначе конец!Недосчитает не только козла к вечеру твой отец. —Потом он ударил козла ремешком и начал спускаться в падь.Что делать? — когда говорит ружье, палка должна молчать.

Но он не знал, что навстречу ему товарищ идет с ружьем.«Ну что ж, — я подумал, — спускайся вниз, а мы наверху подождем».Пожалуй, он слишком много сказал про стадо и про отца.Но раз он такое все же сказал, я дело довел до конца.

И вот, когда он спустился вниз (внизу шумела река),Навстречу товарищ спускался с горы, я видел издалека.Я все что надо ему прокричал, я был опозорен и зол,И голос мой, скрытый шумом реки, над вором, как ворон, прошел.

Короче, когда я спустился вниз, все было готово там.Стоял он, словно в петле повис, и руки держал по швам.А рядом товарищ сидел с ружьем, в тени постелив башлык.У ног — чужой винтовки затвор, как вырванный прочь язык.Я бросил палку. Винтовку взял, на место вложил затвор.— Теперь, — говорю я, — тебе молчать, а мне вести разговор.

Я снял ремешок с моего козла и бросил ему: — Держи!И если черта скрадешь в аду, своим ремешком вяжи.Так, значит, съеденный хлеб не клеймо и право за тем, кто сильней?Право твое за правым плечом, я буду стрелять левей!

Ослепнув от страха, попятился он к обрыву за шагом шаг.Туда, где, давясь камнями, поток скатывался во мрак.Я мог бы и выстрела не давать, единственного того.Но я перед богом хитрить не хотел, я выстрелом сбросил его.

С тех пор немало воды утекло, окрашенной кровью воды.Я знаю меру своей вины и меру своей правоты.В меня стреляли, и я стрелял и знал предательский нож,И смутное время меньшевиков, и малярийную дрожь.В меня стреляли, и я понимал, что это вернется опять.Что будут стреляющих из-за угла, из-за угла убивать.

Конечно, что такое козел? Чесотка да пара рогов.Но честь очага дороже зрачка — наш древний обычай таков.И если ты вор, живи, как вор, гони табуны коней.Но в доме, который тебя приютил, иголку тронуть не смей.

С тех пор немало воды утекло, взошло и ушло травы.Что ж, родины честь и честь очага не так понимаете вы.У каждого времени есть свое, которое будет смешным.Но то, что завтра будет смешным, сегодня не видят таким.Мы гнали водку из диких груш, вы — свет из дикой воды.Но и тогда не пили из луж идущие вдоль борозды.

Два главных корня в каждой душе — извечные Страх и Стыд.И каждый Страх, побеждающий Стыд, людей, как свиней, скопит.Два главных корня в каждой душе среди неглавных корней.И каждый, Стыдом побеждающий Страх, хранит молоко матерей.

Что ж, древний обычай себя изжил, но тот ли будет рабом,В котором сначала кровь из жил, а доблесть уходит потом.Пусть родины честь и честь очага не так понимаете вы.Но если сумеете вечно хранить, вы будете вечно правы.Но правом своим и делом своим вам незачем нас корить —Мы садим табак, мы сушим табак, мы просим у вас закурить.

Баллада об охоте и зимнем винограде

Памяти Роуфа

Как ты рванулся, брат мой,Вслед за бегущей косулей!Как ты рванулся, брат мой.Пулей рванулся за пулей!

Как ты стрелял с разбегу.Вниз пробегая по склону.Черный по белому снегуВниз пробегая по склону

Грянула третья пуля,Грянула, чтобы настигнуть!Перевернулась косуля.Хотела судьбу перепрыгнуть.

Вихрями крови и снегаКончилась, затихая.Словно упала с небаЛетчица молодая.

Ты горло лебяжье надрезал,Чтобы не думать об этом.И обагрилось железоСтруйкой горячей, как лето.

И вдруг: виноградные гроздья,Лоза на ветке ореха.Ледяные, черные гроздьяСверкнули тебе из-под снега.

Чудесная неразбериха!Ты дерево взглядом окинул.И ты засмеялся тихоИ снова винтовку вскинул.

И выстрел ударил над лесом,И эхо метну лось следом.Ты гроздья лиловые срезал.Как пару дроздов дуплетом.

На шее тяжесть косули.Снега разрывая, как пахарь,Ты шел, а губы тянулиЯгод холодный сахар.

И капали капли со шкуркиТобою убитой косули,А виноградные шкуркиЛожились, как черные пули.

Мы знали в погоне надсаднойТяжелое пламя азарта.Но разве мы знали, брат мой.Какая нам выпадет карта?

И разве я знал, что за годГубы навек остудишь.Как шкурки проглоченных ягод.Выплевывать легкие будешь?

Ломоть поминального хлеба.Поминальной струи услада.Бесконечное зимнее небо.Ледяная гроздь винограда.

В Сванетии

Никогда не позабудуЭтот сванский хуторок.Он возник подобно чудуСреди каменных дорог.

Здесь эпоха на эпохуНавалилась впопыхах,Здесь российскую картохуСван сажает на полях.

Край форели и фазанаВ пене с головы до пят.Во дворе любого сванаСвой домашний водопад.

Глядя в пропасти с уклона,Можно сдуру, невпопад.Дьяволу по телефонуПозвонить в ближайший ад.

Над дорогой в диком кренеХищно замерла скала.На лугу схлестнулись тениСамолета и орла.

Океан травы и светаВчетвером проходим вброд.…Домик сванского поэта.Стой! Хозяин у ворот.

Вмиг откуда-то из чащиДоставляет мальчуганДва ведра воды кипящей —Злой, пузырчатый нарзан.

Ощущают, словно голод.Жаждой выжженные ртыСладостно томящий холод.Холод цинка и воды.

Напились. Глядим на башни,Влажный пот стирая с лиц.Это сванский день вчерашнийСмотрит из кривых бойниц.

Вот он, дух средневековья.Романтические сны.Гордой кровью, бедной кровьюЭти камни скреплены.

А хозяин — дело чести —Шуткой потчует друзей.Сдав оружье кровной местиВ исторический музей.

Здесь оружьем не бряцают,Вместо вражьих череповВдоль стены ряды мерцаютТурьих выгнутых рогов.

Развалившись на кушетке,Выбираем тамаду,Стол ломится, словно веткаУ садовника в саду.

Сколько лиц! Восток и ЗападЛьнут к хозяйскому теплу.Запах трав и дружбы запахЛучшей из приправ к столу.

Поднимая тост за дружбу.Как венчальную свечу.Чокнуться хочу я с Ушбой,С Ушбой чокнуться хочу!

Потому что чище дружбыНичего не знали мы.Потому что выше УшбыТолько Ушба, черт возьми!

Между тем на пир из садаНа слова мои в окноЛомится горы громадаВместе с небом заодно.

Кончил я. Свежеет воздух.Зябко зыблется туман.Светляки, а может, звезды.Гаснут, падая в стакан.

Абхазская осень