Только когда мы вдвоем (ЛП) - Лиезе Хлоя

Как он выглядит под всем этим?

Выдернув себя из странных мыслей, я снова встречаюсь с ним взглядом и выжидающе округляю глаза. Я жду извинения, объяснения, чего угодно, что объяснило бы, почему он только что заехал локтем по моей руке и испортил мой конспект.

Но ничего не следует. Он закрывает рот, прищуривается и резко поворачивается вперед, сосредотачиваясь на доске. Мак выключает проектор, вызвав коллективный стон у трети аудитории, которая писала недостаточно быстро. Это включает и меня, потому что засранец-лесоруб в последние несколько минут отвлёк меня от чтения и переписывания.

— Помните, — говорит Мак аудитории, — структура этого курса такова, что первые шесть недель отведены зазубриванию основ бизнес-математики. Я учу вас теории и вдалбливаю её в ваши головы. Я понимаю, что сейчас вы наверняка ошеломлены объёмом материала.

За коллективным вздохом следует волна шепотков и приглушённых голосов, говорящая о том, что МакКормак, может, и грозный педагог, но он хотя бы понимает свою аудиторию.

— Сейчас мы подошли к тому моменту курса, где вам назначат партнёра до конца семестра. Это делается по двум причинам. Первая — это численность студентов на курсе, — говорит Мак. — В отличие от многих педагогов, я не сваливаю вас на ассистентов. Я работаю с вами весь семестр и лично провожу консультации, но в обмен я вдвое сокращаю количество письменных работ для оценки, поскольку разбиваю вас на пары. Вторая причина — это то, что любой желающий построить карьеру в бизнесе должен развить навыки работы в команде, ведения переговоров и достижения компромиссов. Знание цифр и экономической теории бесполезно, если вы не умеете общаться со своими коллегами по команде, слушать их идеи и синтезировать инсайты для успешного практического применения.

— Основной фокус вашей командной работы сосредоточен на финальном проекте и тестировании, но и промежуточные экзамены уже на носу. Я предлагаю вам поскорее познакомиться со своим напарником и поддерживать учебный прогресс друг друга. Занимайтесь вместе, опрашивайте друг друга по тестовым вопросам. Познакомьтесь. Мы ещё не перевалили за половину семестра, но как только вас разобьют на пары, начинайте работать над концепцией своего проекта. Ваш финальный проект и экзамен составляют половину вашей оценки, так что те из вас, у кого сейчас проблемы... — его взгляд пробегается по комнате, и он выразительно поднимает брови, глядя на меня. — Предлагаю вам воспринять это всерьёз. Это может сыграть решающую роль в вашей оценке.

Эхо коллективных стонов разносится по аудитории. Мак усмехается, держа руки в карманах.

— На следующей лекции поделим вас на пары. Хорошего всем дня!

Я не успеваю даже надеть колпачок на ручку, а Райдер уже соскакивает со своего места. Закинув сумку за плечо, он вылетает из помещения, лавируя и проталкиваясь через медленно выходящую толпу.

Я медленно поворачиваясь, пораженная степенью мудачества этого типа. Ну то есть, чтобы быть таким мудаком, надо постараться.

— Но он вроде как хорошенький мудак, — говорит чей-то голос.

Я подпрыгиваю и поворачиваюсь налево.

— Прости. Не осознавала, что размышляю вслух.

Она пожимает плечами и улыбается.

— Ничего страшного. Я поняла. Я Эмили.

— Уилла, — встав, я закрываю тетрадь и заталкиваю в сумку.

Её улыбка делается шире.

— О, мне нравится это имя. Как писательница Уилла Кэсер?

Я киваю, когда боль сжимает мою грудь, и я думаю о маме.

— Ага.

Мне стоит спросить у Эмили, хорошо ли она пишет конспекты, и нельзя ли попросить у неё копии. Но снова мой страх просить кого-то о чём-то (или хуже того, получить отказ) лишает меня дара речи.

— Ну, хорошего дня! — бодро говорит она.

У меня куча домашней работы, тренировка в рамках подготовки к матчу против одного из самых серьёзных соперников, и я направляюсь в больницу, чтобы узнать результаты последней биопсии моей мамы. Я вовсе не ожидаю, что день будет хорошим.

— Спасибо, — выдавливаю я. — И тебе.

***

К этому моменту я уже привыкла к больничной рутине. Запахи, звуки. Свист и сигнал, с которыми открываются двери лифтов, поскрипывание кроссовок по линолеуму. Гул флуоресцентных ламп, смешивающиеся запахи антисептика и мочи. Странно, но мне это не ненавистно. Это место стало домом для мамы в последний месяц, и где бы она ни находилась, я хочу быть рядом.

— Уилла Роуз! — мама опускает книгу и широко разводит свои худые руки.

— Привет, мама, — я посылаю ей воздушный поцелуй, затем снимаю толстовку и исправно мою руки. Мама на препаратах, подавляющих иммунитет, а студенты колледжа — это ходячий рассадник микробов, по словам доктора Би, так что я скребу кожу до самых локтей, а потом на всякий случай выдавливаю себе на руки несколько порций санитайзера.

Наконец, я могу наклониться и принять её объятие. Оно крепкое и долгое. Она как всегда сцепляет пальцы за моей спиной и хорошенько стискивает меня.

— Как твой день, дорогая? — спрашивает она.

Мама откидывается назад и встречается со мной взглядом. Когда я смотрю на свою мать, я всегда благодарна за напоминание, что я её копия, если не считать неуправляемых волос. Это позволяет мне притвориться, что я появилась на свет от одной лишь мамы, и что я только её.

— Неплохо, — я аккуратно сажусь на край кровати и кошусь на поднос с нетронутой едой.

Она машет рукой.

— На вкус как отходы из помойки.

— Но мама, если не будешь есть, у тебя не будет сил. А силы тебе нужны.

Вздыхая, она сжимает мои пальцы.

— Знаю. Барбара из той церковной программы поддержки попозже принесет мне домашний куриный суп.

Слава Богу за эту церковную программу, потому что она прикрывает мои пробелы. Домашнюю еду для мамы должна готовить я, а не какая-то милая леди-лютеранка по имени Барбара, но я смирюсь с этим. Это питает маму, и она получает приятный визит от незнакомца. В отличие от меня, мама не теряется при разговорах с другими и действительно наслаждается светской беседой.

Мы с мамой остались одни, и это не кажется мне плохим; что есть, то есть. За годы мы слишком много переезжали, чтобы завязать крепкую дружбу, и мы обе по характеру одиночки. Моя семья всегда состояла из бабушки Роуз и мамы. Бабушка Роуз умерла, когда я училась в старших классах, и я до сих пор скучаю по ней. Она была той ещё роковой женщиной, которая любила выращивать овощи и цветы, всегда побеждала в играх-викторинах, беспрестанно курила и материлась как сапожник. Видимо, я унаследовала её нрав.

— Ладно, — я достаю апельсин и начинаю чистить. Как только я уберу все тонкие ниточки с долек, мы с мамой съедим его пополам. Это наша традиция. — Какие новости? — я не отрываю взгляда от апельсина, срывая кожицу и посылая терпкие брызги в воздух. Я боюсь, что увижу выражение в глазах мамы, когда она сообщит мне плохие новости.

— Какие новости? — переспрашивает она.

Я резко поднимаю взгляд.

— Не прикидывайся дурочкой, Джой Саттер.

Она улыбается, и от этого её глаза мерцают.

— Биопсия дала не очень хорошие результаты, но у доктора Би есть для меня план. Он у меня три в одном — мозги, яйца и красота.

Я резко оборачиваюсь, убеждаясь, что у порога палаты никого нет.

Мама усмехается.

— Он знает, что я шучу. Но я правда очень высокого мнения о нём, и он бессовестно этим пользуется, заставляя меня есть обеды и прогуливаться по коридорам.

— Умный мужчина, — бормочу я. — Высокий, рыжий и привлекательный — это всегда было в твоём вкусе.

— Что поделаешь, таковы мои вкусы. Рыжие не получают в этом мире всей любви, которую заслуживают. А теперь поговори со мной о жизни, школе, команды, — мама меняет позу и старается скрыть гримасу. — У меня такое чувство, будто в последнее время я вообще не в курсе событий.

Я рассказываю, что вчера вечером Руни пыталась приготовить пад тай, и вся квартира воняла гнилой рыбой, а лапша была такой жёсткой, что я едва не сломала зуб.