Десять негритят - Винсент Килпастор

А проще говоря - "ну его нахуй". Лучше пива пока не родит попью. Это больше в нашей традиции.

У входа в родильное сидят две регистраторшы-негритянки.

- Э, скажите, э, где я, э, могу найти мою жену?

Я задыхаюсь от волнения и гонки. Уровень английского упал ниже всех допустимых для выживания уровней.

- Пожайлуста назовите ваше имя, адрес, и номер карточки социального страхования. Вы уже придумали имя для ребенка?

Какое в жопу имя, ребенок еще не родился! Эта фраза не звучит, а проявляется в выражении моего лица и глаз, и видимо пугает регистраторшу, потому что она тут же без дальнейших проволочек выпаливает:

- Прямо по коридору, палата 2F!

Пока я ищу палату, тишину вдруг разрывает пронзительный женский крик, и я знаю, это моя жена. И ей похоже очень-очень больно. Последние метры я бегу почти не касаясь пола.

Она лежит в одноместной палате на чем-то среднем между кроватью и столом. Вокруг нее снуют шестеро акушеров. Они пытаются поставить ей капельницу.

Но моей жене так больно, что никак не находит себе места - переворачиваеться то на бок,то на спину , то на другой бок, и они никак не могут ухватится за ее вену.

У жены тонкие руки, и вены наверное, чуть толще волоса. Я не могу смотреть как они издеваются над ней.

"Не тужьтесь, не тужьтесь, не тужьтесь пока, еще рано тужиться".

Жене больно и я вижу теперь, КАК ей больно. Дома я совсем не чувствовал ее боль - а тут казалось будто рвут на части меня самого.

После двух лет вместе я только сейчас, в первый раз начинаю чувствовать ее боль, когда она пронзительно кричит и ее бьет крупная дрожь.

В палату входит женщина-врач в дорогих позолоченных очках. Может быть она поможет моей жене, облегчит ее боль?

Женщина подходит к изголовью и обращается к жене :

-Я доктор Сара Коллинз. Доктор медицины. Заслуженный врач. Начальник родильного отделения городской больницы. За то время, что я провела на руководящем посту на свет было произведено..

Тут одна из медсестер шепчет на ухо Саре Коллинз, что моя жена не понимает по английски.

Сара Коллинз, не поведя ухом, поворачивается ко мне и запускает:

-Я доктор Сара Коллинз. Доктор медицины. Заслуженный врач. Начальник родильного отделения городской больницы. За то время, что я провела на руководящем посту на свет было произведено..

Моя жена опять истошно кричит, и я грубо отодвигаю доктора Сару в сторону.

Я держу жену за руку, пытаюсь заглянуть ей в глаза, сказать что-то, но мои усилия так же бесплодны, как и презентация доктора Сары Коллинз.

-Тужьтесь, набирайте полную грудь воздуха и тужьтесь, тужьтесь, тужьтесь!

Жена изгибается дугой,и из ее руки снова вылетает иголка капельницы.

"Shit!" - явственно матерится одна из медсестер, и доктор Сара Коллинз багровеет.

Моя жена кричит с таким надрывом, что я хочу отдать все на свете, чтобы ее боль перешла ко мне.

"Не ори, милочка, просто тужься, тужься!" - наставляет акушерка по-старше. На халате у ней значок с ее именем - "Мейбл".

Меня так бесит, что их здесь семь человек, и они просто стоят столбами и нихуя не делают, а только приговаривают "тужься, тужься"

После одного такого "тужься" в низу живота жены появляется наконец макушка ребенка.

Еще секунда и он весь - не вылезает, не выползает, не выжимается, а буквально вылетает на свет. Вылетает как пробка от шампанского, так что медсестрам приходится ее ловить, как голкиперам.

Ффу. Наконец-то. Жуть. У меня подкашиваются ноги. Внутри все трясется мелкой дрожью и я теряю способность говорить даже по-русски.

- Перерезайте пуповину! Ну же, вы, перерезайте!

Акушерка с улыбкой Малюты Скуратова сует мне в руку блестящие хирургические ножницы. Да они что совсем охуели все здесь?

- No!!

Не буду нахуй ничего резать! Отъебитесь. Разве не хватит на сегодня острых ощущений? Какаи же идиотские у них традиции и обряды.

"Сейчас мы извлечем плаценту"- комментирует доктор Сара Коллинз

Вот этого-то я и боялся, достанут сейчас кучу окрававленных сизых кишок.

На самом деле я не видел ничего на свете более прикольного чем эта самая плацента.

Представте себе литровую серибристую каплю живой полужидкой ртути, переливающейся и играющей в свете, как может только ртуть. Что-то совершенно внеземное в этом, чудо инопланетной технологии. Человек пока еще не создал чего-то более прикольного, чем этот божественный дизайн.

Даже айпэд или эксбокс 360 - полная херня по-сравнению с плацентой.

Иду смотреть на ребенка. Маленьких детей, честно говоря, не очень люблю.

Да и этого девять месяцев откровенно считаю побочным продуктом своей жизнедеятельности.

Однако когда удается его рассмотреть - я испытываю что-то вроде прихода. Похоже будто наркот долго не мог найти дозу, а тут вдруг к нему подскочила медсестра в короткой юбчонке, сама вздрочила жилу и нежно влила исцеляющие кубики. Как будто по жиле просвистело что-то кристально-чистое, стимулирующее к радостной жизни.

От долбанной депрессии не остается и следа. Мозг как бы омывается свежестью и кайфом.Я вступаю в диалог с вновь прибывшим на нашу планету существом:

-Куда же ты, бедолага, спешишь? Успеешь еще гавна хапнуть. Целых две недели мог бы еще там жечь! Поверь тут не настолько прикольно, чтобы так сюда торопиться!

Мне так много надо ему рассказать об этой дыре! Предупредить, научить!

Мейбл удивленно на меня смотрит. Она явно не потомок бандеровцев, и поэтому ей кажется, что я бормочу над ребенком тарабарские заклинания.

А мне хочется говорить, говорить с ним как с равным, но он похоже, уже заснул. Видимо поток информации утомил маленького человечека.

Жена тоже начинает засыпать. Ей делают укол обезболивающего.

Я немного ей завидую - могли бы и мне предложить, хоть из вежливости, и тут же вспоминаю о банке пива в сумке со шмотьем. Целая пинта!

Быстро закрывшись в туалете палаты, жадно делюсь своей радостью с немецкими пивоварами. Маленький привет из далекого Бремена, федеральная земля Бремен.

Хорошо-то как зашло пивко! Вообще как все хорошо. Просто и радостно!

Теперь надо пойти и в стельку нажраться, как делают герои всех старых советских фильмов, когда у них рожает жена. А потом орать ей песни или карабкаться в палату по водосточной трубе. Вот это по-нашему, а не кровавую пуповину блестящими ножницами перерезать - дикость какая!

Если развивать тему дальше - почему бы им тогда не приглашать родственников на вскрытие покойных близких - в качестве прощания и проводов. Нельзя вслепую копировать их традиции только потому что они развели весь мир убедив, что их система самая лучшая.

На улице уже ночь. Тэк-с. Работу - в жопу!Я требую продолжения банкета. Куда теперьча? С кем разделить восторг! На улице даже светлее - будто белой ночью в Питере.

Все мои здешние "приятели", язык не поворачивается их назвать друзьями, херачат ща где-то в ночную. Надраивают Америку до блеска.

Один я выпал из общего круга. Вот те и раз - а нажратся то мне не с кем. И вдруг я явственно понимаю, что нет у меня на свете никого ближе и родней, чем связавшаяся со мной, долбоебом, моя жена. Самый близкий человек. И этот, без имени, что ногами так смешно дрыгает - только они и есть.

Жена оказывается мой единственный и самый лучший друг. И праздновать мне хочется сейчас только с ней.

Мне вспоминается как я ухаживал за ней, как убегал в окно от ее строгого отца, как встречал с работы и радовался каждому ее взгляду брошенному в мою сторону. И как потом я ежедневно орал на нее за грязную посуду, и злобно делал ей массаж - чтоб отстала поскорей, и я вернулся на кухню жрать.

Блять накуплю ей завтра кучу цветов, шариков , фруктов! Вползу в палату на коленях! Какой же я скот!

Прям с утра, встану пораньше - и к ней! Денег на подарки маловато - так продам свой вонючий мертвый и пыльный комп!

Заехал домой - сообщить радостные новости собаке. Хотя меня не было только пару часов - она уже покончила с трехдневным запасом жратвы, что я ей оставил.

Асобутыльник собака тоже никакой - та что я решил навестить Чака. Переконтоваться у него до утра.

Чак - бывший ДиДжей одной из самых чумовых дискотек нашего города. Он был ДиДжеем до сорока лет, пока не потерял связь с реальностью, и его не выперли. К сорока годам он оказался без работы, профессии и семьи. ДиДжеи умирают молодыми. Забывают их тоже быстро.

Три года назад я снимал у Чака комнату.

Именно он научил меня как выкручиваться в этой полуавтоматической стране. Как водить машину. Сдать на права. Открыть в банке счет. И все это без документов.

Кроме меня в доме было еще двое жильцов и каждую субботу Чак скручивал толстую кукарачу из шишек для всех. Шишки были его вторым "я". Его первым "я" был кокс. Трезвым я не видел его ни разу в жизни.

Ваще если бы Чака выбрали президентом, башни-близнецы все так же бы портили профиль Нью-Йорка и по сей день. Чак хиповато-добр.

Дверь в его была приотрыта и прямо с порога мне в лицо ударил шишечный угар. Чак встретил меня так, как будто мы расстались пол-часа назад.