Реквием для иллюзий - Владимир Токавчук

– Костя, я повстречала человека, с которым была бы не против связать свою дальнейшую жизнь, – рассказывала Таня, сдерживая переполняющее ее возбуждение. – Он совсем не похож на тебя. Он никогда бы безответственно не бросил работу в университете, потому что терпеть не мог своих коллег. Он никогда бы не запустил свою квартиру до состояния притона бичей. И, наконец, он никогда бы не стал напиваться до состояния падения на кухне, из-за того, что ему написал какой-то депрессивный поклонник, который, скорее всего, уже забыл об этом письме и просто нажрался с друзьями или обдолбался чем-нибудь.

Я попытался что-то возразить Тане. Что-то про схожесть моего состояния с состоянием Remaindera, отчего я не мог остаться безучастным к его проблемам. Но Таня меня уже не слышала, она продолжала свой пафосно-эмоциональный монолог:

– Но я не стала сразу же заводить с этим человеком роман, потому считала, что у меня есть ты. Что нужно как-то для начала с тобой поговорить, поступить по отношению к тебе честно. Возможно, я даже сомневалась, с кем мне остаться. И что я вижу? Ты лежишь пьяный в стельку на кухне, рядом куча блевотины. Ты знал, что я приду и вот так вот меня встретил?! Нет, Костя, проё… ай свою жизнь дальше без меня. Жалей себя, каких-то депрессивных челов. Ты же так это любишь. Все вокруг пи…сы, один ты Д'Артаньян. Я ошиблась в тебе. Мыла, бл. дь, эти полы тут полтора года, чтобы быть к тебе как-то поближе. И вот все, что меня ожидало!

Таня достала связку ключей из своей сумочки, впопыхах отстегнула ключ от моей квартиры и, бросив его мне под ноги, добавила:

– Забирай свой ключ! Бухай, кури, засирайся! Занимайся своими любимыми вещами! Лохушка Таня закончилась! Таня и уберись, и есть приготовь, и потрахаться дай!

– Это был твой выбор…, – пытался как-то парировать я, но мне не дали договорить.

– Да пошел ты! Оставайся один в своем бардаке и не звони мне больше, я теперь с другим!

После этих слов Татьяна Абросимова развернулась и ушла. Ушла из моей жизни навсегда, потому что больше я ее никогда не видел.

Дверь хлопнула, и я в расстройстве пнул брошенный к моим ногам ключ. Тот ударился о стенку и спикировал прямо в кучу блевотины.

Я поднял стул и сел на него. Чувство ужасного недомогания нарастало с каждой минутой. Мысли разбрелись, как стайка тараканов по кухне при включенном свете, и все, что мне пришло в голову, это сценка, как машина судмедэкспертизы увозит тело Remaindera. Почему-то мне казалось, что он вскрыл себе вены. Было ощущение, что загадочному автору не все равно, как будет выглядеть его тело после смерти. Если бы я решил покончить с собой, я бы предпочел застрелиться. Жестко и благородно. Офицеры в царские времена выбирали именно этот способ.

Что же до сцены, устроенной здесь Таней, то казалось, она абсолютно не произвела на меня впечатления. Потому что об Абросимовой мне хотелось думать меньше всего. Но это вскоре начало проходить.

Меня тошнило, напало ощущение жуткой слабости и хотелось спать. Вот такой был итог прожитого дня. Солнце уже подбиралось к горизонту. Я посмотрел в окно на Невский проспект. Машины продолжали ехать, а пешеходы идти. Для большинства из них прожитый день имел гораздо больше смысловой нагрузки, нежели для меня.

Может Таня не так уж и ошибалась? Кто это такой Remainder, и существует ли он вообще? И почему я должен ему верить и убиваться из-за его предстоящего суицида? Ведь кроме этого письма и похмелья у меня от загадочного автора ничего не осталось и уже не останется. Завтра я пойду по этой улице и буду как все, решать свои проблемы и думать о своих делах. И, конечно, забуду обо всем случившимся. А сегодня останется только ощущение тотальной бессмыслицы.

Где-то в туалете был савок, а в прихожей валялась старая газета. Когда я подбирал газету, мой взгляд задержался на отражение в зеркале. А кто я действительно такой, чтобы Таня терпела все мои выходки? Худое тело, небритая рожа, отросшие волосы и толстые линзы в очках. Поздравляю Вас, Константин Щербаков, с такой внешностью вы – истинный писатель и кандидат филологических наук.

Бросил работу в университете? Да! Потому что хотелось (да и хочется) стать известным писателем, а с преподавательской деятельностью времени писать было мало. Да и будь жива мама, никогда бы так не сделал, чтобы не расстраивать ее. Но уже два года как ее нет, и смысла в моей жизни стало меньше наполовину. Что там еще мне предъявила Абросимова? Засрал квартиру? Причины те же самые. Нажрался из-за глупого письма?..

Теперь Абросимова казалась мне куском глины, прилепленной к чужеродной поверхности, а со временем высохшей, растрескавшийся и, в итоге, отвалившейся, оставившей после себя лишь небольшие присохшие частички – остатки воспоминаний.

Совок и кусок газеты появились в моих руках, и я стал убирать наблеванную кучу. А затем (что меня удивило даже самого) и всю квартиру. Понимание того, что Татьяну Абросимову я, скорее всего, больше никогда не увижу, приходило все яснее и яснее. Почти два года я знал ее, и от исчезновения этого человека было как-то неуютно. Как будто кто-то выкинул твое старое любимое кресло. Но, с другой стороны, совершенно отсутствовало чувство глубокой утраты. И даже пришло ощущение, что сегодняшний день все-таки не был уж таким бессмысленным, потому что после расставания с Таней непременно должны произойти перемены! Спасибо тебе за все, Таня, но дальше я пойду один.

Глава 2

Степлер

В один из сентябрьских дней, я сидел в одном из кафе на Невском проспекте и смотрел на лежавшие передо мной билеты. Мне предстояло проследовать по маршруту: Санкт-Петербург – Красноярск и Красноярск – Санкт-Петербург. В Красноярск я намеревался отправиться на самолете, а обратно – на поезде. Вообще-то изначально в моих первоначальных планах использование транспортных средств намечалось в обратном порядке: в сибирский город я предпочитал поехать по железной дороге, а в родной город на Неве вернуться воздушными путями. Свои намерения я объяснял тем, что, когда мои приключения на Енисее закончатся, я устану, захочу домой, а долгий путь обратно будет слишком утомителен. Но история с письмом и разрыв с Таней меня слишком выбили из колеи, поэтому нужно было как можно быстрее отвлечься. Прожить несколько суток в поезде сейчас совсем не хотелось. Мне казалось, что по окончанию моего пребывания в Красноярске, я буду чувствовать себя гораздо лучше и веселее, чтобы с удовольствием проехать полстраны и посмотреть на ее бескрайние просторы. Желание это подпитывал еще и факт того, что за Уралом я никогда не был.

В Красноярск я намеревался ехать к лучшему другу. Звали его Степан Лер. Наверное, имея такое колоритное сочетание имени и фамилии, он не мог избежать абсолютно напрашивающегося прозвища – Степлер. Оно настолько к нему приросло, что даже я его так называл совсем безо всяких обид. Впрочем, иногда я звал своего друга еще короче, просто Стэп.

Степлер был потрясающим человеком. В конце девяностых он, будучи восемнадцатилетним пацаном, отправился из Красноярска в Санкт-Петербург, чтобы поступить в Санкт-Петербургский государственный университет на специальность «актерское искусство», но история его поступления оказалась вполне себе прозаичной. Как и множество подобных ему молодых людей, Степлер не попал в число избранных счастливчиков, которым предстояло стать актерами. Но Санкт-Петербург настолько понравился красноярскому абитуриенту, что он решил: раз уж оказался в этом потрясающем городе, надо провести здесь студенческие годы, неважно на какой специальности и каком факультете. Специальность «актерское искусство» относилось к факультету филологии и искусств. Степлер решил не усложнять ситуацию поисками нового и на этом же факультете поступил на специальность «филология». Лично я до сих пор уверен, что Степлер и филолог понятия мало совместимые. Они если и пересекаются, то только в одной точке – русский мат. Но одно качество помогло ему, хоть и с горем пополам, но все же, получить высшее образование – любовь к чтению, которая в сочетании с феноменальная памятью, породила грамотность.

Так мы со Стэпом оказались в одной группе. Почему там оказался я? Моя мама была кандидатом филологических наук. Я же имел два таланта: писать и играть на гитаре. Первое получалось лучше. По крайней мере так всем казалось, включая меня. В общем, решения стать филологом было логичным из всего того, что до этого со мной произошло.

И вот первые дни занятий. В группе всего трое парней: я, Степлер и Петя Миронов. Все мы как-то держались друг от друга на расстоянии. Стэп – здоровый парень, красавец, да еще, не побоюсь этого слова, с харизмой. Понятно, что все девчонки были от него в восторге. Петя Миронов – откровенный маменькин сынок: выпивка, курево и секс для него запретные темы, да еще и заикается. Заикающийся филолог – шик! Хорошо хоть в логопеды не пошел. Мне казалось, что в глазах нашего девичьего коллектива я находился где-то посередине.