Средиземье Четвёртой эпохи - Lars Gert
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день я кое-как поймал следопыта, и сказал ему следующее:
— Вчера весь вечер я был в покоях твоей жены. Я просил её научить меня языку её предков. Она пересказала мне всю историю Арды.
— Почему ты говоришь мне это? — Удивился он.
Настала очередь удивляться мне: я, в отличие от него, до жути ревнив.
— Я просто хочу, чтобы ты это знал, был в курсе. — Отчеканил я.
Ну, разумеется: я не мог солгать и уж тем более держать в неведении; я решил отчитаться, что между мной и Арвен ничего не было. И быть не могло: провалиться мне на месте от стыда, если б я на такое осмелился! И да: я люблю лишь Румелию, а Арвен мне как мама или старшая сестра.
— Лишнее. — Похлопал он меня по плечу, и вскочил на коня. — Потом договорим.
Позже Элессар мне разъяснил, что у них (в отличие от нашего времени) является верхом низости желать жены ближнего своего; что на такое не то, что в делах — в помыслах никто не отважится. Даже Грима, и тот не дерзнул очернить Эовин — у них всё скреплено клятвой. Там всё по-настоящему, и такой мнительности, таких предрассудков, такой ереси, какая стала нормой для нас, у них попросту нет. Там люди сходятся только по любви (никогда по расчёту), и всегда на всю жизнь. Это древняя и славная традиция.
— Поэтому расслабься, мой верный друг. — Сказал мне король-следопыт. — Чувства здешних людей нерушимы. Вступая в брак, скреплённый взаимной клятвой, взаимной любовью мы несём ответственность всю жизнь. Мы опора друг другу и в радости, и в горе, и в молодости, и в старости. И дети наши, как видишь, следуют нашим обычаям и традициям, не отступают от них.
«А вот наши бы сказали, что это скучно — делить постель с одним и тем же человеком», мелькнуло у меня в голове. «Им бы только пробовать всю жизнь».
Тогда я рассказал Арагорну, как обстоят дела у нас.
— Ну, вот видишь. — Всё так же спокойно (равно как и всегда) отреагировал король. — Потому-то ты и ищешь рай, ибо у вас там хаос. М-да, я счастлив, что живу в Четвёртой эпохе. — Добавил он после недолгого молчания. — И эльфам также повезло: они не увидят, во что люди превратили свою жизнь и свою планету. Искренне надеюсь, что валар во главе с Единым не допустят окончательного погребения Земли.
В Форносте я прожил месяца три. Я уже свыкся с мыслью, что Карн-Дум — это долгая песня; пока что оживление в нём никак на нас не отражалось.
Маленькое Зло сдружилось с прочими чёрными дроздами, а также с Великими Орлами; похоже, оно нашло себя здесь. Мне же, с вечно пропадающим на севере Арагорном, грустно-печальной Арвен и Гэндальфом, которого я не застал, было несколько не очень. Безусловно, Арвен была счастлива с Элессаром — я это видел; безусловно, Арагорн — мужественный, достойный человек; но, видите ли: меня не покидала какая-то дурацкая тревога, чёрт бы её побрал. Просто я помнил все свои предыдущие путешествия; что они закончились трагически — если и не для меня, то для мест, в которых я пребывал. Понимаете, я уже боялся; я сидел, насторожившись, и трясся, как бы плохих вестей не принесли.
И я дождался, на свою голову: в один не самый благополучный в моей жизни день из северных рубежей в Форност привезли Элессара — точнее, его тело. Я был подавлен и разбит, ибо мне уже надоело терять друзей, обретённых недавно, и на столь короткий срок. Думаю, вы можете себе представить, какие чувства, какое горе испытала Арвен, увидев своего седого (и уже бездыханного) супруга. Детский крик ребёнка, который сегодня утратил любящего его отца. У меня нет слов, чтобы выразить все эмоции, что копошились во мне сейчас.
— Как так случилось, Эомер?! — Плакала эльфийка. — Отчего не уберегли?
Она склонилась было над телом мужа, а после рухнула на него, заключив в объятья.
По нашим меркам, Арагорн был уже древний старик; но ведь он был странник с Севера, коим отпущена долгая жизнь. Рано или поздно, он всё равно бы умер — от старости, ибо всё же он человек.
Арвен оглянулась вокруг, и заприметила меня. Глаза её были полны слёз, но горели праведным пламенем от несправедливости.
Все умолкли и встали, как вкопанные; никто не знал, что сейчас произойдёт.
Арвен смотрела, смотрела, смотрела на меня, и в её взгляде была настолько нестерпимая боль, что я не выдержал его, и отвернулся.
«Я знаю, что ты хочешь мне сказать», снова повернув голову, взглянул я в очи Арвен. «Ну, давай же! Дерзай. Скажи то, что все мне говорят: что я причина всех ваших бед; что, как только я появляюсь в ваших местах, то в них происходит страшное, оборачиваясь лихом, великим бедствием. Вот только в чём моя вина? В том, что меня, поганую жабу, чёртов портал перебрасывает в тот период вашей истории, когда идиллия заканчивается?».
— Арагорн был очень дорог и мне, Арвен. — Произнёс я уже вслух (но говорил я так, словно рот мой был немного склеен). — Прими мои соболезнования. Это большая утрата не только для тебя и твоего сына, но и для Гондора — для всего Средиземья в целом. Об этом человеке будут скорбеть много дней и в Шире, и в Арноре, и в Рохане, и в Дэйле, и в Королевстве-Под-Горой, и под Железными Холмами, и в Эрин Ласгален, и в Фангорне, и в Изенгарде, и в Умбаре. Везде у Элессара друзья — и таких, как он, в Средиземье уже не будет…
С этими словами, еле сдерживаясь, я умчался к себе в покои. Никто меня не видит? Не наблюдает? Всё, теперь можно и разрыдаться; разреветься, как девчонка, потому что нет больше моих сил!
Разреветься я не разревелся, но слёзы всё же сами по себе текли по моим щекам; разболелось сердце. Оно ныло там, в груди, и я слегка придерживал то место, сжатой ладонью правой руки, наивно надеясь, что это как-то смягчит боль. Боль утраты, потому что я всегда всех
