Путешествие в Тунис - Дмитрий Добродеев

Она вошла без стука: «Можно у вас прибраться?»

— Извольте, мадмуазель, — ответил я по-французски, и в дальнейшем беседа наша протекала на колониальном сленге.

Быстро-быстро принялась она сметывать тряпкой пыль и бумажки со столов, застелила постель и начала орудовать пылесосом. Маленькая, гибкая, смуглая, со смоляной косой до пояса. Особенно хороша была босая ножка — маленькая и точеная, у нее, что пришла так неожиданно из сельских либо городских низов неведомого заарабья.

— Как зовут тебя?

— Джамиля.

Со знанием дела достал я коробку «М энд М» и протянул ей.

— Спасибо, месье, — сказала она.

Завязалась беседа. При этом входная дверь оставалась открытой, и вторая горничная бросала, проходя, удивленные взгляды в этот странный номер 1008.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать два.

— А как семья, как дети? Сколько их у тебя?

— Трое детей, мальчики.

— Счастливая ты мать…

— Да, только много они едят и много туфель изнашивают.

— Футбол — несчастье Африки, я понимаю, а в целом как?

— Не жалуемся, спасибо Всевышнему.

Дождавшись, когда она приостановится, чтобы расправить спину и смахнуть со лба прядку, я задал основной вопрос: «А поцеловать тебя можно, Джамиля?»

Она сделала вид, что не расслышала, и снова взялась за пылесос. Подрагивала в такт вибрациям — такая маленькая, смуглая и непонятная.

Не получив ответа, решил продолжить разговор. 50 долларов в десятидолларовых бумажках уже лежали у меня в нагрудном кармане, и когда она в очередной раз выключила пылесос, я сказал:

— За поцелуй — 30 долларов.

— Не надо, месье! — был ответ. — Не говорите на эту тему. Это опасно.

— Опасно, почему?

— Да потому, что так не принято у нас, месье.

Но, будучи воспитан в понятии, что все бабы — бляди, причем основными носителями этого понятия были ихние же мужчины с Востока — арабы, армяне, азербайджанцы и т. д., — решил попробовать еще. Улучив момент, когда она вошла в ванную комнату, я также вошел за ней и, прикрыв дверцу, достал 50 баксов: «А за такую сумму — дашь поцеловать?»

Она улыбнулась несчастной детской улыбкой, отстранила меня и вышла с пылесосом в коридор. Реакция сия осталась для меня загадкой. Ведь мне известно было, что женщины в Тунисе и Марокко — из самых местных эмансипэ, подобно осетинкам на Северном Кавказе. Я слышал рассказы, как сотни тунисок шли на границу с Ливией, чтобы отдаться диким ливийцам-берберам в придорожных кустах (потомки финикийцев совокуплялись с потомками ливийских наемников). Тунисок также подвозили в катерах к берегам Ливии, и начиналась любовь на пляшущих волнах. Конечно, то было в 70-е и 80-е, когда у граждан Джамахирии имелись деньги, и в большом количестве. Но после злосчастного эмбарго на торговлю, введенного после взрыва американского авиалайнера над Локерби в конце 80-х, их кошельки заметно отощали, и дружба вдоль границ ослабла. А слава о тунисских женщинах осталась. Несоответствие какое-то!

Она ушла, а я задумчиво курил, глядя на Хаммаметский залив. Биография Кейси лежала на стуле, раскрытая на том же месте, где он решил вести подробную документацию своих сеансов ясновидения, а стрелка на моих спортивных часах «Кэмел», подергиваясь, приближалась к двум часам пополудни.

Раздался звонок телефона, и приторно сладкий голос дежурной возвестил: «С вами хочет поговорить главный менеджер отеля». Нехорошее предчувствие стрельнуло у меня в груди, однако я ответил спокойно: «О-кей».

Главный менеджер стоял посреди мавританского холла — в малиновом пиджаке и галстуке, высокий смуглый парень с заносчивым выражением лица. Обычно он расхаживал с матюгальничком-телефоном по аллеям парка и отдавал приказы прислуге и рабочим. Теперь он стоял, скрестив руки на груди, и взгляд его был устремлен в воображаемую точку горизонта, которая сходилась немного выше моей головы.

— Вы звали меня?

— Да, — ответил он на английском, все так же глядя поверх моей башки. Брезгливость на его холуйской роже была неописуема — вкупе со страхом.

— Так в чем же дело?

Помедлив, он спросил: «Что у вас было с горничной?»

— Что? Да вовсе ничего. А что?

— Да так, — он силился сказать что-то, наверняка вроде того, что ах ты, сволочь неверная, чего ты к девушке хорошей приставал, да ты бы, собака, скорей мотал отсюда, пока мы не забили тебя палками. Но вместо этого он повторил: «Так что ж было с горничной?»

— Да ничего. Я знаю правила приличия и поведения в ваших местах. Я просто сделал комплимент красивой девушке.

— «Какой подлец!» — хотел сказать он, но вместо этого: «Ну ладно, вопрос исчерпан, сэр».

Я ехал в лифте вне себя от бешенства: «Какая паскуда! Ну почему она им донесла, ну почему сама пошла и заложила?»

Плеснувши полстакана «Джей-Би» и выкурив сигару, я успокоился, признав: «Нормальный ход! То был случай самозащиты. Она им донесла, поскольку подруга-стукачка сказала бы им все равно. Она, бедняжка, живет в предместье с мужем-безработным, и эта работа в отеле кормит всю семью. Они — их бабы — боятся мужей и мужиков вообще, и в случае чего — ее здесь замордуют, придется покинуть Сусс, с детьми уехать в деревню… Такой же панический ужас я видел у женщин Кавказа и Средней Азии — страх, что узнает муж, семья, община».

Нелепо разобщенный мир — в котором мы живем. В Европе и Северной Америке — все больше разведенки и мамы-одиночки, все трахаются напропалую, меняют партнеров, так и не находя удовлетворения, и в центрах цивилизации уже возникло достаточно меньшинств — бисексуалов, свингеров, активных геев и лесбиянок. Не говоря о синглах — об этой касте самонаслажденцев, которых по городам Европы больше половины. В то время как дикие, отсталые народы Азии и Африки рожают в корчах новые бесчисленные орды земных пришельцев, все эти западные синглы сидят у видео, потягивают пиво, покуривают легкие наркотики и наслаждаются своим уединеньем. У них хорошие прически, машины с бесчисленными «экстра» и хобби особые — часы начала века, допотопные виниловые диски, сигары… Интересно получается.

В тот день я только и делал, что читал Кейси на балконе, глядел на Хаммаметский залив, а к семи вечера констатировал, что литровой бутылки «Джей-Би» как не бывало… Надевши белый колониальный костюм и белые штиблеты, спустился вниз, чтоб подышать вечерним воздухом. В холле было много народу — разодетого и надушенного. Громадный анонс возвещал: «Всем, всем, всем! Сегодня вечером — впервые в Суссе — международный конкурс красавиц «Мисс Парадайз-96».

Неверными шагами спустился я в банкетный зал номер три, где на входе билет за 30 динаров был мною куплен и предъявлен могучим ребятам из охраны отеля.

В громадном зале — уже накурено, с пару сотен столов и подиум установлен посередине. Играет музыка, и гости собрались. Все больше богатые арабы, мальтийцы, однако и наших, русских, достаточно. Я подошел к столу, откуда доносились звуки русской речи.

— Можно к вам?

— Нет, нельзя, — ответила мощная дама (50 лет, начес выбеленных волос и вид сотрудницы обкома).

— Ну ладно, тетя. — Нашел место за последним столом, закурил сигару. Отсюда можно было обозревать весь зал. Завивались дымки, нью-йоркские блюзы перешли в рэп.

На сцену вышел маленький мальтиец в смокинге (метр пятьдесят, не больше) и торжественно провозгласил, что этим вечером мы выбираем «Мисс Парадайз». Мероприятие организовано отелем «Риад Палмс» совместно с мальтийской турфирмой «Парадайз». Привезли на этот конкурс красавиц с Мальты, а также девушек из Петербурга.

И вот они на подиуме — в бикини. Мальтийки — крепкие брюнетки с прекрасными восточными очами, женственной походкой, но все — с тяжеловатым задом, как и полагается в этих краях. Смесь арабской, финикийской и итальянской кровей. Однако небольшое добавление крови северной выправляло их облик и придавало вид переходный, подобно экономике стран третьего мира.

Прокашлявшись, ведущий возвестил: «Красавицы из Петербурга и первая — Виктория Богданова».

На помост вышла она — худенькая и белокожая, с льняными волосами, совсем еще девочка, на тонких ножках, окончившая балетное иль танцевальное училище (как выяснилось потом, ей было 16 лет, и в холле отеля она играла с братом в настольный теннис во время всех этих приготовлений к маскарадам).

Впереди меня сидел молодой русский — стриженный бобриком, с серьгой в ухе, прикинут по высшей категории, в лучшем смокинге и на мизинце — перстень с бриллиантом. Он отдаленно напомнил Сержа Дягилева, такой же волоокий и с артистической гнильцой. Наверное, владелец сауны для геев в Санкт-Петербурге. Он хлопал и подмигивал девчонкам, и стало очевидно, что он — бисексуал. О таких теперь пишут — человек будущего. Приспособленный к любым контактам.