Замешательство - Ричард Пауэрс

Меня всегда пугало, когда он читал мои мысли.

– О, по-разному. Ты же знаешь.

– Ну, например, как?

– Али от «Алисса». И Союзницей, потому что у нас с ней был альянс.

– Мисс Лисси.

– Такой вариант ей не нравился.

– Мама. Ты назвал ее мамой!

– Бывало и такое.

– Как же это странно… – Я протянул руку, намереваясь взъерошить его волосы. Он сперва отпрянул, но потом передумал и разрешил. – Расскажи еще раз, почему меня зовут именно так.

Мой сын знал, каким образом получил свое имя. Он слышал эту историю чаще, чем того требовал здравый смысл. Но он не спрашивал уже несколько месяцев, и я был не против рассказать еще разок.

– На нашем первом свидании мы с твоей мамой отправились понаблюдать за птицами.

– Это было еще до Мадисона. До всего.

– До всего. Твоя мама была великолепна! Она неустанно подмечала птиц повсюду. Славки, дрозды и мухоловки – все они были для нее старыми друзьями. Ей даже не требовалось их видеть. Она узнавала каждую птицу на слух. А я болтался рядом и не мог отличить одно чудо в коричневых перьях от другого…

– И ты жалел, что не пригласил ее в кино?

– Ага. Выходит, ты все-таки слышал об этом раньше.

– Может быть.

– В конце концов я заметил удивительное пятнышко – яркое, оранжево-красное. Я решил, что это мое спасение, и закричал: «Ой-ой-ой!»

– И мама сказала: «Что ты видишь? Что видишь?»

– Она очень волновалась за меня.

– Потом ты выругался.

– Не исключено. Я почувствовал себя таким никчемным. «Ну и дела. Прости. Это всего лишь странствующий дрозд[3]». Я думал, что больше никогда не увижу эту женщину.

Он ждал кульминации, по какой-то причине желая ее услышать еще раз.

– Но твоя мама посмотрела в свой бинокль так, словно моя находка была самой экзотической формой жизни, которую она когда-либо видела. Не отрывая глаз от окуляра, она сказала: «Дрозд – моя любимая птица».

– В тот момент ты и влюбился в нее.

– Именно тогда я понял, что хочу проводить с ней как можно больше времени. Я сказал ей об этом позже, когда лучше ее узнал. Мы начали все время повторять эту фразу. Всякий раз, когда что-то делали вместе – читали газету, чистили зубы, заполняли налоговую декларацию или выносили мусор. Годилась любая чушь, любая рутина. Мы обменивались взглядами, читали мысли друг друга, и один из нас выпаливал: «Дрозд – моя любимая птица!»

Робин встал, сложил наши тарелки, отнес их к раковине и открыл кран.

– Эй! Сегодня же твой день рождения. Моя очередь мыть посуду.

Он снова сел напротив меня, многозначительно глядя прямо в глаза.

– Могу я спросить тебя кое о чем? Не ври. Честность важна для меня, папа. Был ли дрозд на самом деле ее любимой птицей?

Я не знал, что значит быть отцом. В основном я просто повторял то, что Али делала раньше. Каждый день совершал ошибки, награждая его шрамами на всю оставшуюся жизнь. Я мог надеяться лишь на то, что все мои промахи каким-то образом компенсировали друг друга.

– На самом деле? Твоя мама любила всякую птицу, которую замечала.

Ответ взволновал его. Наш любопытный мальчик, такой непохожий на всех остальных. Ребенок, которого мировая история начала тяготить еще до того, как он научился разговаривать. «Как будто ему шестьдесят, а не шесть», – сказала Али за несколько месяцев до смерти.

– И все-таки дрозд стал символической птицей для нас обоих. Он делал нашу жизнь особенной. Надо было лишь упомянуть его вслух, и дела шли на лад. У нас и в мыслях не было назвать тебя иначе.

Он оскалился:

– А ты хоть разок подумал, каково это: быть Дроздом?

– В каком смысле?

– В том самом – в школе, в парке, повсюду! Каждый день одно и то же.

– Робби, погоди-ка. Дети снова издеваются над тобой?

Он закрыл один глаз и отстранился.

– То, что все третьеклашки ведут себя как настоящие засранцы, считается издевательством?

Я протянул к нему руки, умоляя о прощении. Алисса часто говорила, что мир разорвет этого ребенка на части.

– Робин – достойное имя. Как для мужчины, так и для женщины. Оно очень славное.

– Может, на другой планете. Или тысячу лет назад. В общем, спасибочки.

Он уставился в окуляр микроскопа, как будто забыл о моем присутствии. Его записи становились все более прилежными. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что этот мальчик ведет настоящее исследование. В аттестации учительница во втором классе назвала Робина «неторопливым, однако не всегда аккуратным». Она была права насчет медлительности, ошибалась насчет аккуратности. Со временем он достигнет в этом отношении таких высот, какие не в силах вообразить ни один педагог.

Я вышел на террасу, чтобы подышать древесным ароматом. Лес тянулся во всех направлениях. Пять минут спустя – наверное, для него прошла вечность – Робин вышел и скользнул мне под руку.

– Прости, папа. Это хорошее имя. И я не против того, чтобы… ну, ты понимаешь. Сбивать всех с толку.