Хороший день для кенгуру (сборник) - Харуки Мураками

– Еще бы!

Через пятнадцать минут мы расстались. Открыв дверь квартиры, я включил свет, достал из холодильника банку пива. Выпил и позвонил подружке, с которой в тот день так и не встретился. Ее послушать, так для этого была причина. Вот такие дела.

– Да, советую тебе не садиться в черные такси с номерами Нэрима[9].

– Почему? – спросила она.

– Там один водитель – вампир.

– Неужели?

– Точно.

– Беспокоишься за меня, что ли?

– А то как же!

– Черные с номерами Нэрима?

– Ага.

– Спасибо.

– Не за что.

– Ну тогда спокойной ночи.

– Спокойной.

Ее городок, ее овцы

Над Саппоро – первый в этом году снег. Возникает из дождя, снова превращается в дождь. Снег в Саппоро – явление не самое романтическое. Что-то вроде вредного родственника.

23 октября, пятница.

Из Токио я улетел в одной майке. Сел в Ханэде[10] на 747-й, не успел прокрутить в «уокмане» одну полуторачасовую кассету и вот, пожалуйста, – снег.

– Ничего не поделаешь, – говорит друг. – Он всегда в это время начинается. И приходит зима.

– Холодина какая!

– Зима и должна быть очень-очень-очень холодной. На то она и зима.

Мы с ним выросли в маленьком тихом городишке, недалеко от Кобэ. Дома наши стояли в пятидесяти метрах друг от друга, и учились мы в одной школе. Вместе путешествовали, вместе на свидания с девчонками бегали. А как-то раз так перепили, что из такси вывалились. После школы я поступил в Токийский университет, а он – в университет Хоккайдо. Женились на однокурсницах, моя была из Токио, его – из Отару[11]. Такова жизнь. Все мы бесцельно скитаемся по земле, как семена растений, которые носит капризный ветер.

Наверняка в жизни все сложилось бы по-другому, если бы в Токийский университет поступил он, а я учился на Хоккайдо. Быть может, я бы пошел работать в турфирму, ездил по миру, а он осел в Токио и сделался писателем. Но в результате случайного стечения обстоятельств получилось то, что получилось: я романы пишу, он в турфирме работает. А театр «Орион» и сейчас сверкает огнями, как прежде.

У друга – сыну шесть лет. В отделении бумажника, где сезонка, всегда лежали три его фотокарточки. Хокуто играет с барашком в зоопарке Маруяма. Хокуто, наряженный к детскому празднику. И Хокуто верхом на ракете в парке аттракционов. Я разглядываю фотографии и отдаю другу. Мы пьем пиво и закусываем мороженой рыбой, холодной как лед.

– Как там Р поживает? – спрашивает он.

– Встретились недавно на улице. Случайно. С женой развелся, спутался с какой-то девчонкой.

– А Q?

– Работает в рекламной компании. Пишет какие-то жуткие тексты.

– Понятно.

И так далее, и тому подобное.

Расплатившись по счету, мы выходим на улицу. Снег все идет.

– В Кобэ давно был? – интересуюсь я.

– Давно. – Он качает головой. – Далеко очень. А ты?

– Тоже давно не ездил. Да что-то и не тянет.

– М-м.

– Наверное, здорово там все изменилось.

– М-м.

Минут десять мы бродим по улицам. Тем для разговора больше нет. Я иду к себе в гостиницу, он возвращается в свою малогабаритную трехкомнатную квартиру.

– Ну будь здоров!

– И ты тоже.

Щелкает переключатель. Мы расходимся в разные стороны, чтобы дальше снова идти каждый своей дорогой. Наступит завтра, и мы, в полутысяче километров друг от друга, будем продолжать бесцельную борьбу со скукой, которая у каждого тоже своя.

В гостинице я включил телевизор. По местному каналу шла какая-то информационная передача. Не снимая обуви, я завалился поверх покрывала на кровать и, запивая холодным пивом сэндвич с копченой семгой, который попросил принести в номер, рассеянно уставился на экран.

Середину кадра занимает одинокая фигура молодой женщины в темно-синем платье. Камера снимает женщину по пояс и, словно хищный зверь в ожидании добычи, плотоядно смотрит на нее застывшим стеклянным глазом. Без смены ракурса, не приближая и не отдаляя объект. Совсем как в старых фильмах nouvelle-vague[12].

– Я работаю в информационном отделе мэрии города Р., – начинает женщина с легким местным выговором. Голос дрожит от волнения. – Наш городок небольшой – всего семь с половиной тысяч жителей.

Особо ничем не знаменит, поэтому очень может быть, что вы о нем ничего не знаете.

«К сожалению», – отмечаю я.

– Основное занятие наших жителей – сельское хозяйство и молочное животноводство. Главный продукт – конечно, рис, но в последнее время, с сокращением посевных площадей, идет быстрый переход на зерновые и овощеводство в окрестностях города. На окраине имеется животноводческое хозяйство: порядка двухсот коров, сотня лошадей и столько же овец-мериносов. Сейчас эта отрасль у нас хорошо развивается, и через три года поголовье, возможно, удвоится.

Не красавица. Лет двадцати пяти, очки в металлической оправе с сильными диоптриями, на лице – застывшая улыбка, чем-то напоминающая мне сломанный холодильник. И все же она классная девчонка. Камера nouvelle-vague показывает ее в самом выгодном свете, подчеркивая наиболее привлекательные черты. «Дали бы каждому минут по десять, чтобы сказать что-нибудь перед телекамерой, – думаю я. – Может, тогда мир стал бы куда лучше».

– Где-то в начале 90-х годов XIX века в реке Р., что протекает недалеко от городка, нашли золотой песок. Началась золотая лихорадка. Но скоро кончилась, вместе с песком. Теперь о том времени напоминают лишь несколько полуразвалившихся хижин и проложенные через горы узкие дороги.

Я запихиваю в себя последний кусок сэндвича, залпом допиваю пиво.

– Город… кхе… не так давно население города превышало десять тысяч человек, но в последнее время наблюдается быстрый отток людей из деревни, молодежь перебирается в большие города. Вот такая проблема. Из моих одноклассников уехало уже больше половины. Но, разумеется, есть люди, которые держатся за наш городок.

Она говорит, не отрываясь от объектива, глядя в него словно в зеркало, где отражается будущее. Ее глаза пристально смотрят на меня сквозь кинескоп телевизора. Я достаю из холодильника еще банку пива, тяну за кольцо, делаю пару глотков.

Ее городок.

Я представил, как он выглядит. Железнодорожная станция, где за день останавливается всего восемь поездов, зал ожидания с печкой, неуютная маленькая площадь с круговым движением, схема города с полустертыми иероглифами, клумба с ноготками, рябиновая аллея, побитая жизнью грязная белая собака, несоразмерно широкие улицы, плакат, зазывающий на службу в силах самообороны, трехэтажный универмаг со всякой всячиной, вывески «Школьная форма» и «Средства от головной боли», маленький рёкан[13], здания сельскохозяйственного кооператива, центра лесоводства и ассоциации развития животноводства, уставившаяся в пепельно-серое небо одинокая труба бани. В конце главной улицы поворачиваешь налево, там перекресток и мэрия, где в информационном отделе работает она. Маленький скучный городок, в котором почти полгода лежит снег. А она сидит и пишет разные объявления для своего города. «Такого-то числа такого-то месяца будет производиться раздача препарата для дезинфекции овец-мериносов. Желающих просим подать заявления на бланках до такого-то числа такого-то месяца…»

Наши судьбы вдруг пересекаются в этом маленьком номере отеля в Саппоро. Но чего-то здесь не хватает. Я лежу на гостиничной кровати, и время… совсем как взятый напрокат костюм… я никак не могу к нему приспособиться. Тупой топор раз за разом ударяет по канату, что у меня под ногами. Стоит ему оборваться, и обратного пути уже не будет. И от этого становится тревожно.

Нет, конечно же, канат не оборвался. Просто, кажется, я немного перебрал пива. И еще, наверное, виноват снег, кружащий за окном. Ступая по канату, я возвращаюсь под темное крыло реальности. Мой городок, мои улицы, ее овцы.

В то время как ее мериносов обрабатывают прекрасным дезинфицирующим средством, я со своими овцами готовлюсь к зиме. Запасаю сено, накачиваю в бак керосин, ремонтирую оконные рамы, чтобы устояли перед снежными бурями.

– Это мой город, – говорит она. – Маленький городок, ничего особенного. Но он мой. Будет возможность – приезжайте. Кто знает: может быть, мы чем-нибудь поможем вам.

Ее изображение исчезло с экрана.

Нажав кнопку пульта, я выключаю телевизор, допиваю пиво. И думаю: а не съездить ли в ее городок? Вдруг она чем-то мне поможет. Но я вряд ли туда поеду. Я уже слишком многого лишился.

Снег на улице не перестает. Сотня мериносов лежит в темноте с закрытыми глазами.

Праздник тюленя

Тюлень заявился в час дня.

Я как раз завершил немудреный обед и решил перекурить, когда в прихожей запел звонок. Я отворил дверь и увидел на пороге тюленя. Ничего особенного. Обыкновенный тюлень, каких много. Ни тебе темных очков, ни костюма-тройки от «Брукс Бразерс». Впрочем, по мне, все тюлени смахивают на китайцев из прошлого или позапрошлого века.