Глаз бури - Екатерина Мурашова

Она откинулась на спинку стула и громко произнесла (голос почти не дрожал):

– Дух блаженно почившей Анны Мещерской… явись, поговори с дочерью своей! Помоги мне!

Наступила тишина. Фарфоровое блюдце, над которым застыли, почти не касаясь его, семь ладоней, пришло в движение.

С тихим шуршаньем оно медленно обернулось вокруг своей оси. Тетушка в кружевах коротко вздохнула, как всхлипнула. Иван Илларионович повел напряженным взглядом на нее, потом на Ксению, потом на блюдце.

– Маменька, здесь ли… – не справившись таки с голосом, едва слышно прошептала Ксения. Блюдце подтвердило: здесь.

Дух княгини Мещерской, отлетевший из этого мира шесть лет назад, и впрямь явился, воспарив над трепещущими свечными огоньками. В комнате не стало, впрочем, ни светлее, ни уютнее.

– Ты… все теперь знаешь. Видишь: нет счастья, нет покоя. Скажи, отчего так?..

Узкая, в изящных кольцах рука Зизи над блюдцем слегка дернулась. Что за мелодраматизм, в самом деле. Стоило ввязываться в эдакую моветонную глупость. Знала ведь, что с кузины станется… Но – любопытно! И оно ведь движется… ползет?..

Невольно затаив дыхание, гости смотрели, как блюдце подползает к цепочке готических букв, оборачивая намеченную на краю копотью стрелку то к одной, то к другой. Иван Илларионович, не выдержав, взялся читать вслух:

– В… к… а… в ка-мне… сча-сти-е…

– В камне – счастие, – монотонным эхом повторила Ксения, – я так и знала.

Баронесса качнула головой, будто хотела – вслед за Зизи – укорить себя за участие в этом мероприятии. Ее сына, кажется, интересовало другое: с рассеянной, немного скептической, немного снисходительной улыбкой он приглядывался к лицам. Кто же двигает это несчастное блюдечко? Не может ведь оно ползать само?

Или – может?..

– Я так и знала, – повторила Ксения, голос ее вновь окреп, – камень украли, и все пошло не так. Ты, маменька, знаю, гневаешься на меня за то, что твой особняк продала. Но куда было деваться? Боренька совсем нездоров! Ему-то за что наше проклятье? Скажи мне… скажи – кто украл? Кто?!

На последнем слове она едва не взвизгнула. Гости – кроме тетушки и Ивана Илларионовича – хоть им и было интересно и даже слегка не по себе, предпочли отвернуться: неловкость победила. Блюдце тем не менее прилежно задвигалось, выдавая ответ, который Иван Илларионович столь же прилежно озвучил:

– М… и… ш… к… а. Мишка.

– Миш…ка? – повторила, запнувшись, отнюдь не Ксения – баронесса. Ксения молчала, пытаясь, кажется, сообразить: что за Мишка? Ефим с удивлением взглянул на мать.

Повисшая тишина сделалась отчего-то такой тяжелой, что огоньки свечей потускнели и поникли. В этот миг даже рационалистически настроенный джентльмен почти не сомневался в том, что дух Анны Кирилловны Мещерской, свойственницы и давней знакомой семейства Ряжских, к коему он имел честь принадлежать, – вот он, тут, прямо над столом.

Внезапно тетушка в кружевах вскинула голову и вопросила высоким, вибрирующим от сладкого ужаса шепотом:

– Annette! Ma petite! C'est toi?!

– Тетя!.. – страдальчески оскалившись, выдохнула Ксения. Иван Илларионович укоризненно поджал губы. Ряжский возвел глаза к потолку. Зизи опустила ресницы. Лицо баронессы приняло индифферентное выражение. Блюдце не шелохнулось.

Бедная тетушка, не найдя ни в ком сочувствия (хотя, если бы пригляделась, могла бы заметить его в глазах сына Елены Францевны!), стушевалась и даже чуть было не отдернула руку от блюдца – но тут оно снова задвигалось, и теперь уже Ксения, подавшись вперед, начала громко читать вслух:

– Н…а…к… на-ка-жи… его… Кого? Кого наказать, маменька?

Блюдце споткнулось и поползло быстрее, при этом смысла в его ползанье как будто поубавилось:

– С-м-м-тр… к-н-г…

Однако, волнуется почтенная Анна Кирилловна, отметил про себя Ряжский.

– Книгу! – радостно вскрикнула Ксения, и блюдце тут же подтвердило: точно, к-н-и-г-у.

– Что за книга? Зачем книга?

Запинаясь и теряя буквы, дух начал объяснять, что и зачем. Свечи, до сих пор горевшие ровно, взялись вдруг трещать и чадить. Понять объяснения было трудно. Рука Ксении, напряженно тянувшаяся к блюдцу, совсем онемела.

– Не вижу, – прошептала она растерянно, – запуталась…

– Да вот же, – сказал Ефим. Глянул на мать, будто извиняясь. Ему явно надоело отыскивать в происходящем забавные стороны. И впрямь: сколько можно?

– Первая книга на нижней полке слева… Так, Константин?

Ксения перевела быстрый испуганный взгляд с него на Ряжского.

– Похоже, – кивнул тот, – что там дальше? Ага… страница тринадцать.

– Четвертое слово в седьмой строке, – сказала Зизи.

Все снова уставились на блюдце.

– Так? – спросила Ксения, и блюдце успокоено подтвердило: так! Вслед за чем повторило: «Накажи», – и, доползя до центра пергаменного листа, окончательно замерло.

Никакие вопросы и призывы уже не могли его оживить. Дух княгини Мещерской покинул собрание.

Гости, отступив от стола, возвращались понемногу в реальный мир. Со свистящим шорохом свернулся в трубку желтый лист, расписанный буквами и знаками. Свечи, сдвинутые на край стола, горели теперь ярко и мирно, по-домашнему. Иван Илларионович снял очки и протер их мягкой фланелевой тряпочкой. Он чувствовал себя слегка обманутым: спиритический сеанс не оправдал ожиданий. Планировалось свидание с Клеопатрой, а затем с Цезарием Гейстербахским… и что? Разве что книга… Да! Книга!

– Заглянем же наконец в книгу!

– Конечно. Сей же час отыщу, – Ряжский, поднявшись, шагнул от стола. Книги помещались в соседней комнате, именуемой кабинетом – якобы хозяин предавался там высокой умственной деятельности. На самом деле горничная ходила туда убирать раз в месяц – чаще-то все равно никто не заглядывал, не стоило и надрываться. Сейчас эта горничная, стоя на пороге гостиной, выслушивала распоряжения хозяйки насчет ужина. Внезапно Ксения прервалась, махнула рукой и обернулась так резко, что по всегдашней своей неуклюжести едва устояла на ногах. Ефим даже сделал движение: подхватить, – но она уже бежала к дверям кабинета, громко восклицая:

– Костя! Костя! Остановись!

– Ах, Боже мой, – сморщившись, будто от кислого, пробормотала Зизи.

– Не ходи и не ищи никакой книги, – категорическим тоном заявила Ксения, – ужин стынет.

– Так за ужином и прочитаем, – добродушно заявил Ряжский, улыбаясь, – ты же сама наверняка сгораешь от нетерпения.

– Нет! – она тряхнула головой. – Мне это совершенно не интересно.

Ефим взглянул на Ксению, потом – на мать. Баронесса тоже смотрела на госпожу Благоеву – со сдержанным сочувствием, думая при этом, однако, явно о чем-то своем, очень далеком от происходящего.