Я умер вчера - Александра Маринина

– Может быть, – согласился я. – Но мне об этом ничего не известно.

Беседа тянулась неспешно и вяло, Каменская явно никуда не торопилась, ну а уж я-то – тем более. Куда мне спешить? К могиле? Интересно, какой заказ сделала моя Вика? Может, она велела ликвидировать меня в течение трех дней, и мне на кладбище уже прогулы ставят?

Я постарался незаметно оглядеться. А вдруг наемный убийца где-то поблизости и терпеливо ждет, когда я расстанусь с сотрудницей уголовного розыска? Но людей вокруг было много, а как выглядят наемные убийцы, я не знаю. Да ладно, черт с ним, все равно ведь достанет он меня рано или поздно. От киллеров защиту еще не придумали, вон даже высших должностных лиц вплоть до президентов убивают.

– Вы далеко живете? – внезапно спросил я.

– Вы далеко живете? – неожиданно спросил Уланов.

– Далеко, – ответила Настя. – На Щелковском шоссе. А что?

– Хотите, я вас отвезу домой?

– Хочу, – честно призналась она. – Но мне неловко. Так что давайте не будем создавать вам проблемы.

– Никаких проблем, – Уланов отчего-то развеселился, даже лицо словно помолодело, – мне все равно нужно в те края. В дороге вдвоем веселее будет.

Настя удивленно взглянула на него. Странный он какой-то, Уланов этот. То сидел понурый, разговаривал неохотно, цедил слова, как одолжение делал, а то вдруг стал любезным, улыбается, предлагает подвезти и делает вид, что нуждается в попутчике. Он совершенно не производит впечатления человека, скучающего наедине с собой. Или он таким простеньким способом пытается свернуть беседу? Что ж, можно пойти ему навстречу, ничего толкового из него все равно не вытянуть. Почему-то она, посмотрев сегодняшний выпуск «Лица без грима», была уверена, что с Улановым что-то происходит и ей удастся его разговорить. Очевидно, она просчиталась, и свое время напрасно потратила, и человека зря побеспокоила.

– Спасибо, – кивнула она, – я буду вам признательна.

В машине Уланов снова стал молчаливым и хмурым, от недавнего оживления не осталось и следа. Нет, ни в каких попутчиках и собеседниках он не нуждался, это точно. Зачем же тогда повез ее домой?

– Александр Юрьевич, у вас никогда не возникало ощущения, что с вашей программой не все в порядке? – спросила Настя наобум.

– Нет, – резко ответил тот. – Что может быть не в порядке с программой? Выражайтесь яснее, пожалуйста.

– Попробую. Погибли двое ваших сотрудников. Это не плод больного воображения, это неоспоримый факт. Взрывное устройство было заложено в машину Андреева, в его личную машину, а не вашу «разгонную». Иными словами, мишенью преступников, по всей вероятности, был именно Андреев, директор программы «Лицо без грима». Я допускаю, что смерти его могли желать не обязательно в связи с работой на телевидении, но тогда мы с вами должны признать, что он занимался еще какой-то деятельностью, хотя почему-то ни вы, ни кто-либо другой из вашей команды об этой деятельности ничего не знает. Или знает, но не говорит, что, согласитесь, тоже непонятно и весьма подозрительно. Если же злоумышленники имели в виду убить не только его, но и Бондаренко, они должны были знать, что директор и корреспондент в это время и на этой машине поедут вместе. И тут я вынуждена делать вывод о том, что кто-то из вашего ближайшего окружения в студии либо сам поработал с машиной Андреева, либо дал заинтересованным лицам информацию о планах Виктора и Оксаны. Вам какой вариант больше нравится?

Уланов ответил не сразу, и Насте показалось, что он мысленно повторяет то, что она сказала, пытаясь обдумать и осознать услышанное.

– Никакой не нравится, – наконец подал голос телеведущий. – Я не вижу, зачем кому-то понадобилось убивать Виктора и Оксану, ни вместе, ни по отдельности. Почему бы вам не подумать над версией об ошибке преступника? Машина у Вити была самая обычная, «Жигули» седьмой модели, и цвет ходовой – белый. Может быть, взрывной механизм просто подложили не в ту машину?

– Мы работаем над этим. Владельцы всех машин, находившихся в тот момент поблизости, сейчас проверяются. Скажите, Александр Юрьевич, между Андреевым и Бондаренко не было близких отношений?

Уланов хмуро усмехнулся.

– Были. И что? Оксана не замужем, Виктор недавно развелся. Кому мешала их близость?

– О, вот тут вы не правы, – засмеялась Настя. – Штамп в паспорте имеет мало общего с правом на ревность. Собственно, ревность вообще не связана ни с какими правами. Законный муж может спокойно взирать на любовные похождения супруги, если ему так больше нравится, а брошенный много лет назад случайный любовник может до самой смерти изнывать от ревности и отчаяния.

– Возможно, – равнодушно согласился он. – Вы спортом занимаетесь?

– Я? – Настя изумленно взглянула на Уланова. – Нет. С чего вы взяли?

– Просто вижу, какие у вас кроссовки. Тщательно выбранные, дорогие, а не первые попавшиеся. Современному милиционеру это по карману?

– Что вы, это муж привез из Штатов, сделал мне подарок. Сама я никогда такие не купила бы, для меня это действительно дорого.

Она не только не купила бы такие «крутые» кроссовки, но и носить не стала бы, если бы не чрезвычайные обстоятельства. Настя любила носить недорогую удобную одежду, немаркую и не стесняющую движений, но ноги были, пожалуй, ее самым слабым местом. К вечеру, особенно в жару, они отекали, и день, проведенный в туфлях с изящной колодкой и на каблуке, превращался для нее в пытку, поэтому ради физического комфорта ей приходилось, как говорится, поступаться принципами. Надевать привезенные Алексеем кроссовки она отказалась категорически, ссылаясь на их просто вызывающую дороговизну, и упрямо ходила в спортивных ботинках, купленных почти три года назад. Ботинки она выбирала сама, они были достаточно удобными и, главное, привычными, да и в глаза никому не бросались. Но всему, к сожалению, приходит конец, и любимые ботинки не миновали этой печальной участи. Не далее как позавчера они развалились, причем одновременно и как-то одномоментно. Просто не выдержали очередного погружения в глубокую лужу, образовавшуюся после обильного апрельского мокрого снега с дождем. Погоревав полчаса, Настя со вздохом вынуждена была достать из шкафа красно-синюю коробку с новыми кроссовками.

Однако господин Уланов как-то не стремится поддерживать разговор о возможных причинах убийства своих коллег. Кроссовки ему кажутся более интересной темой. Или более безопасной? Если так, то сейчас он наверняка повернет разговор на Настиного мужа.

– Ваш муж бизнесмен? – спросил он.

Она с трудом сдержала улыбку.

– Нет, он ученый. Ездил читать лекции.

– По политологии?

– По математике.

– Да? А я был уверен, что русские ученые ценятся за рубежом только в связи с политикой или экономикой, ездят туда, чтобы рассказывать, почему у нас реформы буксуют и как трудно переходить от развитого социализма к недоразвитому капитализму.

Настя перестала сдерживаться и расхохоталась. Уланов в ответ даже не улыбнулся, лицо его было по-прежнему хмурым и каким-то рассеянным, словно он был погружен в собственные мысли, но изо всех сил старался поддержать беседу, чтобы не выдать своей озабоченности. И чем же вы, господин Уланов, так озабочены? Уж не гибелью Виктора Андреева и Оксаны Бондаренко, это точно, иначе вы с удовольствием продолжали бы обсуждать то, что с ними случилось. Так чем же?

Я изо всех сил старался не спешить, но до дома, где жила Каменская, мы все-таки доехали. К сожалению, ни одна дорога не бывает бесконечной. Почему-то я вспомнил, как на четвертом курсе журфака ехал зимой на экзамен, которого панически боялся. Был сильный мороз, троллейбус еле-еле полз по улице Герцена, а я стоял на задней площадке, тупо разглядывая узоры на покрытом инеем окне, и мечтал о том, чтобы эта поездка длилась вечно и мне никогда не пришлось выходить на улицу, входить в здание университета, подниматься в аудиторию, тянуть билет и отвечать на экзамене. Кстати, предчувствие меня тогда не обмануло, я-таки получил тройку, первую и единственную за все пять университетских лет. Меня не спасла даже пестрящая отличными отметками зачетка.

Хлопнула дверь, Каменская вошла в свой подъезд, и я снова остался один. Бог даст, до дома я все-таки доеду, никакой машины, которая сопровождала бы нас от Колхозной площади до Щелковского шоссе, я не заметил, хотя всю дорогу внимательно следил за идущими сзади автомобилями. Дома, как я уже говорил, мне ничего не угрожает. Да и возле дома, пожалуй, тоже. Вряд ли Вика согласится на то, чтобы меня убирали рядом с местом, где она живет. Хотя как знать… Все прожитые вместе с ней годы я был наивно уверен, что хорошо знаю свою жену, однако теперь мне приходится в этом усомниться.

Прошло еще пятьдесят минут, и я вошел в свою квартиру. В квартиру, в которой прожил шесть последних лет, не самых плохих в моей жизни. Господи, всего несколько дней назад все было так хорошо, мы с Викой ездили выбирать английский сервиз, планировали празднование ее дня рождения, мечтали о поездке в сентябре на Средиземное море. Мы наконец стали выбираться из беспросветной нищеты, в которой провели всю свою молодость. Ограничивали себя во всем, откладывая каждую копейку, копили на квартиру, терпели, сцепив зубы, мою сумасшедшую мать, которая изводила Вику, желая оставаться полновластной хозяйкой нашей крошечной давно не ремонтированной квартиры. Мы жили мечтой о собственном жилье, отодвигая рождение ребенка, и наконец, сделав последний рывок и заняв в долг недостающую сумму, купили себе жилье. Как мы радовались ему! Спали первое время на полу, ели из одной тарелки, постепенно, с каждой зарплаты, с каждого гонорара покупая мебель, посуду, полотенца, простыни. Два года назад мы, наконец, полностью свили гнездо. И с деньгами стало значительно свободнее, мы смогли купить машину, стали носить хорошую одежду. Сегодня я с уверенностью мог бы сказать, что все мучения кончились, мы выбрались из вечных долгов и теперь начнем жить по-человечески.