Голые мозги, кафельный прилавок - Андрей Викторович Левкин

Помечен был весь центр: не только площадь, где соборы, но и улицы, добирались точки даже до вокзала. И это не граффити, они в городе культивируются отдельно, находятся под присмотром: для них выделена целая (узкая, в центре) улица с глухой длинной стеной, на которой их делают, отчего там всегда сильно пахнет ацетоном – организованные граффити. Но город маркировали именно голубыми точками: небольшими – как если перпендикулярно приставить кисть шириной в два-три пальца к стене и провернуть ее на 180 градусов. Цвет – типично городской, таким там много что красят (люки водопровода, например). Хороший голубой, мягкий.

Как все метилось? Вероятно, соотносясь исключительно с желанием сделать это именно в этом месте. Но как таскать с собой краску и кисть, чтобы не испачкаться? Сколько раз за прогулку возникает такое желание? При каждом ли выходе в город? Это один человек, несколько? Но будь их несколько – и весь Гент был бы в горошек. Или же точками маркируется только определенное желание, причем сильное? Как бы то ни было, главное именно в том, что реализуется некое желание: по крайней мере, желание поставить голубую точку в таком-то месте. А город оказывается местом присутствия (и возникновения) этого желания и дополнительно связывается им. Возникает и некоторый зазор неведения: что же это такое? Только хорошие штуки содержат неведение как часть себя.

Если соединить эти точки линиями, то нарисуется какая-то схема, тоже иероглиф и по факту какое-то животное. Можно считать, что в Генте завелся новый зверь, который и метит стены. Возможно, именно барашек так представил себя в 2014-м. Это как созвездия. Звезды соединяли линиями – получались некие фигуры: Козерог, Волк, Овен, Большая Медведица, Гончие Псы. И если правильно соединить эти гентские точки, то барашек и выйдет. Нет, это не утверждение, но так может происходить.

Но кто знает о жизни, например, бабочек или стрекоз все – чтобы всерьез, с пониманием их чувств? Не говоря уже о мелких букашках в траве или о тех, кто живет под дерном. Они появляются, живут себе и исчезают неведомыми. Почему бы и мыслям такого же малого размера не быть мелкими зверьками, рыбами, насекомыми (да тараканами, например). Но в каком облике там будет существовать категорический императив? Это уже точно натяжка и метафора, но только граница размыта: где тут одно, где другое? Что мы знаем о жизни землероек, чтобы не считать это знание аллегорией и метафорой? Что тут может быть известно точно, словами какого языка, соотносящимися с каким веществом, с его понятиями, узлами и действиями, можно сообщить, что происходит в реальности?

Понятия, узлы и действия фактически тоже будут зверями, о них можно говорить как о зверях, рисовать их: все примется взаимонастраиваться. Классификация нарастает, постепенно забирая в себя весь мир – мелкий, копошащийся, перепискивающийся. Само собой, если кто-то вошел в отношения с бесплотными существами вроде всяческих духов, то и они для него обретут облик. В сущности они будут выглядеть как зверушки. И, наоборот, если кто-то впервые увидел муравьеда, чем это для него не сгущение в плоть неведомой духовной сущности или же некой душевной ситуации? Даже ощущение покоя относительно теплым утром в середине марта, нарушаемое лишь мыслью о том, что день будет длинным и тряским, вполне способно материализовать себя в виде кого-то мягкого, но с мелкими зубами, то есть с челюстями, завершающими его мягкий хвост.

Любую классификацию можно нарастить до космоса, расширяя применение метода: творчество такого-то (и кого угодно) есть такой-то зверек, например. Методики и приемы тоже окажутся подобны животным, ими могут являться даже повторяющиеся (да и неповторяющиеся) жесты. Дело сводится к общему механизму: вот престол, на нем барашек, а все вокруг стоят, глядят и ощущают, как стройно и красиво все в этом мире устроено. Ну да, вообще-то они собрались, чтобы его ритуально зарезать, но что с того? В действительности там происходит что-то другое – что-то мягко-голубое и зеленое, а внутри нечто золотое, гибкие переходы с алыми линиями, полусырые гибриды, которые еще превратятся во что-нибудь конкретное.

Кто же знает, что за гибриды живут в мозгу. Они необязательно обрывки всего подряд, у них свои связи. Гибриды могут и должны складываться во внятность – так дорога легко сложит, склеит все подряд, что придет в голову, пока едешь в автобусе, – как скотч или изолента (но не синяя, а серебристая – влагонепроницаемая, она прочнее стянет), зверушки не разбегутся, можно соотносить с ними что угодно. Как история про ежика, вышедшего из леса и спросившего: «Мужик, у тебя изолента есть?» – «Нет», – ответил тот. Ежик ушел и вернулся: «Возьми, мужик, изоленту». И ежик – изолента, и зверушки эти все – тоже, а дорога Варшава – Вильнюс – само собой.

До Вильнюса уже недалеко. За окном мутно, словно начинаются сумерки, но этого не может быть – в Вильнюс должны прибыть в 16, а автобус еще и опережает расписание. Ну мне в Ригу, из Каунаса лучше в Паневежис, но придется в Вильнюс, где почти час ждать рейса на Таллин, в сумме – часа два потерянных. Да, в Риге на вокзале есть заведение с пончиками-донатсами, их в меню вариантов 30: «Пончик дамский», «Клубничная мечта», «Коко-шоко», «Джон-лимон», «Малиновая страсть», «Великолепный банановый», «Фисташковая сила», «Манго-танго», «Голубой ангел», «Дублин», «Вишневая зебра». Явный переизбыток, отчего азарта перепробовать все не возникнет, ведь не запомнишь, какие уже ел, а какие – еще нет. Эта классификация уже ничего не организует, не держит под контролем – ее элементы толпой вышли на свободу. И даже не заметили, что куда-то вышли и теперь свободны от привязок, потому как бы потеряли связь с общим проектом, не осознавая, что были придуманы внутри чего-то цельного. Вышли из зоопарка, точнее, он распространился повсюду, а какой же он в таком случае зоопарк? Разумеется, все составляющие называются как-то, но название не сообщает ничего, то есть ничего не означает. Какой-то единичный оттенок вкуса, вполне равный разовым чувствам или мыслям: вокруг множество каких-то таких же штук, разнящихся на вкус, неисчислимых, вот уж новость.

Значит, со зверями в мозгу так же: они имеют там какой-то вид, но их все больше, очередные ощущения и их склейки производят умопомрачительно непостижимые гибриды, хотя бы в том, что касается их облика. А все они отчетливо отдельные, со своими неведомыми жизнями, возникают после каждого