Голые мозги, кафельный прилавок - Андрей Викторович Левкин

1. Платформа Яуза, платформа Лось

«Ебрышкиребры», – сказал один другому на тротуаре, они шли мимо. Наверное, один пояснял другому, что будет там, куда он его ведет. В «Шеш-Беш», скорее всего, хотя тут, на Мясницкой от Кривоколенного в сторону Лубянки, полно всякого, хотя бы и «Му-му», но вероятнее все же «Шеш-Беш». Или по Мясницкой направо, там еще какие-то восточно ориентированные точки, их много, а еще и заведения в дворах. Даже странно, если прикинуть: ребрышки как бы одновременно происходили чуть ли не везде от бульваров до Лубянки, только что не высовываясь отовсюду, как на школьных картах по географии графически выпирали значки полезных ископаемых того или иного вида. Золото – почти как инь-ян: кружок наполовину черный, наполовину белый, только без изгибов, а просто пополам по вертикали. Всюду ребрышки, всюду разные, отличаются весом, длиной и шириной, по разной цене в разных интерьерах. Но за семь лет работы во дворе на Кривоколенном я тут бывал только в «Му-му», один раз именно в «Шеш-Беше» (дорого и медленно) и еще в каком-то заведении. А теперь по старой памяти (уже года полтора переехали) шел в сторону столовой, которая была в последовательности домов: «Му-му», «Шоколадница» (раньше было какое-то другое, несетевое, несуразно дорогое), магазин с ножами, аптека, продуктовый. Примерно тут в 70-е была блинная. А рядом, где ножи, кажется, был магазин «Охотник»? Нет, он еще есть сам собой. Место давно знакомое, ничего особенного. Например, вместо здания ВШЭКа, по этой же стороне, но на углу сзади, напротив «Му-му», когда-то была дощатая овощная палатка.

Вот, где аптека и продуктовый, где-то между ними (рядом еще дверь с самодельным сервисом «Эппла», конкретно «Епла» с чем-то еще как бы айтишным), узкий вход в столовую. Пошел я по старой памяти, мало шансов, что она еще работает, – не чтобы просто поесть, а хотел сложить мысли, которые болтались в виде даже и не кусков, а отдельного мусора; там было бы удобно. Разумеется, ровно этих, которые записываются тут. Но вывески что-то не видно. «Епл» – да, вот он. А, вот еще одна дверь – это она. Так и существует без вывески, слово «Столовая» написано на бумаге, которая вставлена сзади стекла в середине двери: треть (по вертикали) – дверь, треть – стекло с плакатом, треть – дверь. Открыто.

Это не столовая типа «Столовая», как сеть в СПб, а как-то так, ну и все. И устроена как столовая: раздача и т. п. Объявлением зазывают еще и проводить банкеты, для чего имелись ресурсы: два зала, в одном, в углу, напротив раздачи, стол с какой-то аппаратурой и динамики, а повсюду экраны. Но это потом, на втором этаже, сначала лестница. Довольно крутая, украшена – именно украшена – художественным светом, очень лиловым, сильным. Интересно, как гости мотаются со своих корпоративов туда-сюда курить – если, конечно, им не включают опцию курить внутри, но вроде нет – прокуренности не ощущается. Впрочем, на ночь все окна раскроют, напрыскают освежителями, а потом кухня перекроет запахами. Так что днем тут все более-менее по отдельности, а ночами иной раз и тусуются, делаясь по факту каким-то коллективным телом – прямо как некое единое вещество в не очень большом пространстве второго этажа. Это правильно, в каких интерьерах устраивать локальное событие – совершенно все равно.

Еда тут как еда, не в ней дело. За спинами раздатчиц Мясницкая. Середина мая, солнце – где-то с той стороны, за Мясницкой, дело к вечеру, и вот в косых лучах сильного света, на большой фаянсовой тарелке три толстых эклера – с шоколадом поверх, жирные, лоснятся, вероятно, плавятся. Красиво. Да, ребрышки – вот же, все теперь почему-то стал помнить – два дня назад приснился сон, где была некая тусовка (я знаю, какая и кто там был, многочисленная), там тоже были эти ребрышки. Собственно, мне хотелось есть, я взял, что попалось, съел кусок на ходу, а потом долго искал, где помыть руки. Целенаправленно искал, нашел: вот как-то сделалось, что оказываешься уже невесть где, а ведешь себя ровно как в обычной жизни. Просто обстоятельства чуть другие, и больше никакой разницы. К чему это? Да ни к чему, просто бывает и так. И это ничуть не более странно, чем то, что существует это место без вывески, странной конфигурации (описаны еще не все странности), еще и дешевое. Но не попал бы туда, и текст бы не собрался, почему-то именно там это надо делать. Раньше времени не было, а теперь появилось, и здешний интерьер представлялся благоприятным: всякие куски принялись сразу же цепляться один за другой, фактически наползая друг на друга, сворачиваясь в некое животное вещество. Уже тут и теперь.

Обстоятельства второго зала тоже хороши. Он да – и под столовку, и для гулянок. В некотором противоречии со словом «столовая», тут примерно как студенческая кантина, но не московская, а кантина себе и кантина. Цвета приятные – слабо-яркие, светло. Оранжевые столбики, цветные квадраты на полу, светло-желтые стены, сиреневые пластиковые стулья с никелированными ножками. И почти даже в сторону роскоши: какое-то во всю стену (ту, что без окон) панно для красоты (крупная графика в виде девиц плюс слабо связанные между собой латинские буквы, а также почему-то вид сверху на кусок Манхэттена и крупная пара нью-йоркских же небоскребов), а по стенам – ряд картинок. Точнее, это фотографии, но уже сколько лет (учитывая, что полтора года я там не был, а все по-прежнему) так: сижу возле окна, и с одной стороны от него в рамке фотография «Утюга» – того милого здания, которое в Нью-Йорке на Madison Square. А с другой – все это время, фактически уже годы – просто рамка, внутри которой типографская надпись, сообщающая размер (Photoframe 30×40 cm. Picture size w/passepartout 20×25 cm). И это не одна такая пустая рамка на стенах, есть еще пара картинок, а остальные штук восемь – все те же паспарту. So it goes, такие дела.

Да, когда-то давно по фотографиям и каким-то описаниям сосчиталось, что, скорее всего, примерно в нынешнем «Му-му» была та кофейня, где впервые встретились Гурджиев и П.Д. Успенский. Или на углу напротив, где теперь «Вышка», а когда-то был овощной киоск. Киоск был типа палаткой, довольно большой, то есть торговали не на улицу, а туда заходили внутрь; синего, кажется, цвета или зеленого. Наверное, все же зеленого – раз уж СССР, раз уж овощи – то зеленый. Или все же голубоватый? Но мы