Еврейский синдром-2,5 - Эдуард Ходос

Даже экипаж бронемашины № 536, под гусеницами которой погибли три человека, оказался совершенно не виновен в их гибели.

Следствие пришло к выводу, что на бронемашину на Садовом кольце напала возбуждённая и отчасти пьяная толпа (спиртные напитки бесплатно раздавались на улицах), вооружившаяся возле американского посольства бутылками с зажигательной смесью.

Машина была «ослеплена» накинутым брезентом, забросана камнями и подожжена (именно эти телекадры были представлены всему миру как «штурм и оборона Белого дома»).

Один из нападавших был смертельно травмирован машиной при манёврах вслепую, другой погиб от предупредительных неприцельных выстрелов вверх через люк и рикошета, третий был сражён пулей (так и не найденной) при нападении на выбравшийся из горящей машины экипаж.

Постановлением московской прокуратуры уголовное дело против экипажа машины было прекращено «за отсутствием признаков уголовно наказуемого деяния».

Как вы помните, троим погибшим Ельцин присвоил звание Героев Советского Союза…

Надо отметить, что в те августовские дни в эфире Москвы безраздельно царствовало радио «Свобода», вещавшее прямо из «Белого дома».

Вместе с другими мировыми средствами массовой информации, «Свобода» распространяла не соответствовавшие действительности сенсационные сообщения о штурме и гибели людей «на баррикадах у Белого дома».

Августовские «заслуги» «Свободы», Би-би-си и К°, трудно переоценить - они отлично справились с отведённой им ролью.

Странно, что Ельцин не додумался присвоить им вполне заслуженное звание Героев Победы над Советским Союзом…

Кстати, хочу вернуться к полёту Козырева в Париж 20 августа - в разгар путча. Позже он признался, что летал не столько за «поддержкой», сколько за инструкциями.

По его словам, «западные посольства в Москве, по существу, перешли в режим работы на нас. Мы через них получали и передавали информацию».

21 августа Козырев был в штаб-квартире НАТО в Брюсселе, где встретился с госсекретарём США Бейкером, который «начал беседу с поздравления». Ещё бы…

…А тем временем над баррикадой у «Белого дома» вместе с бело-сине-красными флагами был вывешен и израильский флаг. Думаю, комментарии здесь излишни.

Я с большим интересом и волнением следил за августовскими событиями, хотя в тот момент и не совсем верно воспринимал ситуацию, как, впрочем, подавляющее число граждан СССР.

Но, в отличие от остальных, мой интерес основывался не только на самом «путче», но и на личном участии в нём моего очень хорошего знакомого - члена Политбюро ЦК КПСС, секретаря ЦК по партийному строительству Олега Шейнина.

Я познакомился с ним в 1969 году на строительстве крупнейшего в мире Ачинского глинозёмного комбината (как вы помните именно за этот «лакомый кусочек» недавно вели борьбу не на жизнь, а на смерть еврейские финансовые «тузы» России).

Мы вместе работали в тресте «Ачинскалюминстрой»: Олег Семёнович был заместителем управляющего треста по собственным силам, а я - инженером производственно-технического отдела, где координировал работу субподрядных организаций.

Сдача комбината в эксплуатацию была приурочена к 100-летию В. И. Ленина и, как любое «датское» (т.е. к дате), наше строительство велось в «авральном» режиме - не дай бог, не успели бы!

Поэтому все службы работали в постоянном контакте друг с другом. Наши отделы находились на одном этаже, мы с Шейниным ежедневно виделись и очень тесно общались.

Спустя много лет, в 1989 году, мы встретились в Москве на II съезде народных депутатов СССР, где я присутствовал в качестве гостя, а Олег Семенович, занимавший в то время пост первого секретаря Красноярского крайкома КПСС, - в качестве участника съезда.

Кстати, позже моё близкое знакомство с Шейниным, уже ставшим к тому времени членом Политбюро, пытались использовать представители Хабада, чтобы вернуть себе библиотеку Любавичского Ребе, входившую в золотой фонд Государственной библиотеки им. Ленина.

Они хотели, чтобы я обратился к Олегу Семёновичу и «по старой дружбе» аккуратно попросил его «надавить» на тогдашнего министра культуры Николая Губенко.

(Надо сказать, что Губенко был категорически против изъятия любых книг из «Ленинки», справедливо считая её культурным достоянием страны. Но бесноватые хабадники использовали позицию министра как предлог, чтобы обвинить его в антисемитизме.)

Учитывая высокий пост Шейнина и его «специализацию» - на идеологии, - такое «давление» обязательно возымело бы действие и привело к принятию «правильного» решения.,Обращаться к Шейнину мне не пришлось - просто не успел, помешал августовский «путч».

Хотя после расправы над ГКЧП, для решения «библиотечной проблемы» уже не требовалось ничьей протекции, «новая демократическая власть» сама старалась услужить черношляпникам. Хозяева и «гости» поменялись ролями…

Но, вернёмся к Олегу Шейнину, которому была отведена одна из ключевых ролей в событиях августа 91-го. Именно он возглавил делегацию от ГКЧП, передавшую требования комитета Горбачёву в Форосе.

Кроме того, в те дни все местные партийные структуры получали документы с указаниями «сверху» за подписью Шейнина. От этих инструкций напрямую зависело принятие важных решений на местах.

Поэтому значение фигуры Олега Семеновича Шейнина в событиях августа 1991 года трудно переоценить.

Его в достаточной мере оценили и следователи, которые вели «дело ГКЧП»: вместе с остальными «путчистами» Шейнин был арестован, отправлен в «Лефортово», а потом освобождён по амнистии вместе со своими соратниками…

Западные правительства, чья позиция решающим образом повлияла на «исход операции», сразу же заявили о непризнании происшедшей в СССР смены власти (перешедшей от Горбачёва к ГКЧП) как «противозаконного и неконституционного путча».

Наверное, вы обратили внимание, что я всё время беру слово «путч» в кавычки. Конечно, это не случайно.

Давайте разберёмся, можно ли вообще в данном случае вести речь о «путче» - «а был ли мальчик?».

Термин «путч» подразумевает незаконность перемены власти. Но, смотря какой смысл вкладывать в понятие власти: ведь в августовских событиях участвовали не какие-то «полковники», а само высшее руководство СССР!

На это обратил внимание и французский историк М. Геллер: «Трудно назвать “переворотом” ситуацию, в которой остаётся на месте вся структура государственной власти, кабинет министров в полном составе, вся структура партийной иерархии… Они всего-навсего выбрали одну из горбачёвских линий, одну из множества, которые проводил президент…»

[6].

Западный демократ Л. Баткин тоже считает, что здесь нельзя говорить о путче ибо «заговорщиками были сами верхние структуры власти», это «не государственный переворот, а государственный поворот, то есть, правящая верхушка решила… резко переложить румб»

[7].

Лишь один человек из системы власти не участвовал в «повороте румба» - Президент СССР. Именно на этом основании Запад и Ельцин начали призывать к «восстановлению законной власти». А как же чувствовала себя в это время «законная власть»?

Позже выяснилось, что в Форосе Горбачёву была оставлена прежняя вооружённая охрана, имевшая обычный контакт с погранвойсками; не было предпринято никаких мер предосторожности против возможного сопротивления Горбачёва - ГКЧП не видел в нём своего противника.

Примечательно, что и Горбачёв не видел какой-либо угрозы для себя в действиях прилетевших к нему «гэкачепистов» иначе бы приказал охране арестовать их. Очевидно, что он решил выждать, следя за развитием событий по телевизору и радио.

В ходе последующего расследования факта «изоляции Президента», один из офицеров охраны заявил:

«Наше руководство подготовило специальные схемы, основываясь на которые мы и должны были давать показания… следователи тоже знают это и “ненужных” вопросов не задают, а если всё же об этом спрашивают, то мы отказываемся отвечать. Ведь у нас есть свои секреты».

Сам Горбачёв на пресс-конференции после Фороса сказал: «Я вам всё равно не сказал всего. И никогда не скажу всего»

[8].

На следствии члены ГКЧП утверждали, что чрезвычайное положение готовилось давно по поручению Горбачёва; что перед вылетом в Крым Горбачёв заявил правительству: «Видимо, без чрезвычайных мер не обойтись».

Что 18 августа в Форосе он был информирован об их плане, обсуждал его, даже порывался писать обращение к Верховному Совету с просьбой обсудить введение чрезвычайного положения, вёл себя доброжелательно, но не стал присоединяться к ГКЧП, предпочитая переложить ответственность на них и выждать время: «Чёрт с вами, действуйте, как хотите, а я с вами не согласен».