Дети из камеры хранения - Рю Мураками

На пароме было жарко и пахло мазутом, дети с трудом переводили дыхание. Таблички с надписью «Не работает» висели повсюду: на автомате с соками, телевизоре, настенном вентиляторе. Социальный работник протянул детям подтаявшее мороженое. Виниловые сиденья в каюте были разодраны, из дыр торчал желтый поролон, клочки которого валялись на засыпанном песком полу. На черные брюки социального работника капнуло мороженое. С недовольным лицом он вытер брюки носовым платком и сплюнул на пол.

— Что, ребята, притомились? — спросил он. Детей мутило. Запах мазута и качка вызывали тошноту. Чтобы хоть как-то избавиться от противного запаха, они усердно лизали мороженое.

— Устали? Ну-ка, отвечайте! — рявкнул социальный работник.

От неожиданности Хаси отдернул руку с мороженым ото рта и негромко, словно читая книгу, ответил:

— Мы — из приюта Пресвятой Девы Марии в Вишневой долине. Едем из Йокогамы к своим новым родителям.

Растаявшее мороженое потекло по правой руке Хаси и капнуло на пол.

— Я не спрашиваю об этом. Я хочу знать, устали вы или нет.

Хаси задрожал. Он всегда боялся взрослых мужчин. Срывающимся в плач голосом он повторил:

— Мы из приюта Пресвятой Девы Марии в Вишневой долине. Едем из Йокогамы к своим новым родителям.

Социальный работник слизнул каплю мороженого, стекшего на рубец от ожога, и рассмеялся.

— Больше ничего сказать не можешь? Вы, ребята, как попугаи какие-то.

Кику ткнул мороженым в пиджак социального работника и бросился бежать. Он добежал до края палубы, чтобы прыгнуть в море, но мужчина в испачканном костюме догнал его и сбил с ног.

— Ну-ка, извиняйся! — крикнул он Кику в самое ухо.

Из его рта противно пахло — точно так же, как от рыбы, подохшей на бетонном пирсе. Кику посмотрел на мужчину и рассмеялся. Мужчина хлопнул мальчика по щеке.

— Что смеешься, давай извиняйся!

Хаси попросил прощения вместо Кику. Уцепившись за борт пиджака, он несколько раз сказал:

— Извините. Кику не любит разговаривать, поэтому монахини велели мне говорить вместо него.

Социальный работник отцепил Хаси, снял пиджак и застирал пятно под краном в туалете. Кику и Хаси прилегли на жесткие сиденья. Чтобы, перебить тяжелый запах мазута, они, перед тем как заснуть, несколько раз подносили к носу ладони, от которых по-прежнему пахло ванилью.

По форме остров была похож на какое-то животное. Когда паром вошел в порт, солнце уже закатилось. Черные контуры острова напоминали голову и передние лапы тигра, проглотившего пучок света.

Приемные родители ожидали их на причале. В сумерках Хаси показалось, что это мать с ребенком. Новый отец — Куваяма Сюита — был очень маленького роста. Пока социальный работник знакомил детей со взрослыми, Кику внимательно рассмотрел своего нового папу и испытал разочарование. Куваяма был маленького роста, маленькими были и его белые руки и ноги; плечи, грудь, ляжки и зад обвисли, борода совсем не росла, волосы на голове были реденькими. Он был ничуть не похож на Христа с картины. Если бы ударить его о землю, спустить всю кровь и плотно набить опилками, чтобы разгладились все морщины, его вполне можно использовать вместо подушки для вышивания.

— Чем разговаривать вот так, на ходу, может быть, зайдем перекусим?

Услышав писклявый голос отца, Хаси ткнул Кику в живот и рассмеялся:

— Правда, похоже на голос робота, который на космическом корабле производит какие-то сложные вычисления?

В портовой закусочной заказали омлет с рисом для детей и лапшу и сакэ для родителей и социального работника.

Когда Куваяма разлил сакэ по стопочкам, социальный работник завел разговор о том, как Кику испачкал его пиджак.

— Вы уж держите их, пожалуйста, в строгости. Ребята они испорченные, монашки их совсем избаловали.

Лицо и шея матери были густо напудрены, в ложбинке над ключицей застыла капля пота. Новой матери Кику и Хаси — Кадзуё — перевалило за сорок, она была на шесть лет старше мужа.

Кадзуё переехала на остров к своему дяде после того, как развелась с первым мужем. Здесь

вовсю шла разработка подводных угольных шахт, и жизнь на острове била ключом. Дядя Кадзуё тоже был шахтером. На острове жило более пяти тысяч шахтеров, половина из них — холостяки. Кадзуё стала учиться на парикмахершу, радуясь тому, что ее жизнь так удачно устроилась. Несмотря на ее полноту, маленькие глаза и крупный нос, не было и дня, чтобы какой-нибудь шахтер не пригласил ее погулять. Тем не менее Кадзуё не спешила завязывать близких отношений. Она была не из тех, кто, обжегшись единожды на неудачном браке, осторожничает с мужчинами, но ее добивались слишком многие, и это вселило в нее уверенность, что однажды рядом с ней появится мужчина лучше нынешних. Мужчины говорили ей, что она красивая, но она поначалу этому не верила. До того как она попала на остров, никто не говорил ей таких слов. Закончив рабочий день в парикмахерской, она выбирала какого-нибудь кавалера, и они отправлялись ужинать, потом играли на автоматах, шли на танцы или в кино. Вернувшись домой, Кадзуё подолгу рассматривала свое отражение в зеркале. Вспоминая все те слова, что нашептывали ей мужчины, она внимательно вглядывалась в зеркало, пытаясь выяснить, что именно в ней красиво. Найти это оказалось не так-то просто. В конце концов она решила, что у нее красивые губы. Да и кожа была белой и гладкой. Постоянного дружка Кадзуё завести себе никак не могла, потому что вокруг нее постоянно крутилось как минимум трое, кого она назвала бы классными парнями, если бы встретила до приезда на остров. Первым, с кем она переспала после развода, был не шахтер, а наладчик боулинга, да к тому же женатый. Они познакомились на танцах, куда Кадзуё пришла в компании двух молодых шахтеров. У наладчика была машина, и они, переправившись на пароме, поехали кататься в Нагасаки и Сасэбо. Когда его жена наконец застукала их, она сказала Кадзуё: «С такой-то рожей!», чем несказанно ее удивила. Возможно, жена была симпатичнее Кадзуё, но ничего вроде «такая рожа» Кадзуё не приходилось слышать, и она поверить своим ушам не могла. С этого дня она принялась подолгу просиживать перед зеркалом и твердила себе: «Губы, цвет и гладкость кожи».

После двух лет в парикмахерской Кадзуё устроилась работать в баре. Она стала густо пудриться и ярко красить губы. Кадзуё хорошо запомнила, сколько раз она спала с наладчиком. Восемнадцать. Запомнила и то, с каких пор ей стали нравиться мужчины. На четвертую ночь. В Нагасаки, в отеле с круглой кроватью, над которой висело зеркало. Наладчик научил ее делать коктейль со вкусом какао. «Какао Фиджи». На четвертый день работы в баре один из шахтеров угостил ее «Какао Фиджи». Нахлынули воспоминания, и Кадзуё прямо в баре разрыдалась, а потом переспала с тем шахтером в гостинице. Прошел месяц, и Кадзуё стала проводить ночи с разными мужчинами. «Какао Фиджи» ей больше был не нужен.

Увы, счастливые ночи, когда ей говорили, как она красива, и долгие часы после секса, что она проводила, разглядывая себя в зеркало, закончились с закрытием шахт. Два месяца продолжалась забастовка шахтеров, но в бар уже почти никто не ходил, и наконец все молодые мужчины покинули остров, население которого сократилось почти в десять раз. Кадзуё исполнилось тридцать.

Дядя перебрался работать в порт на Сикоку, а Кадзуё нашла работу в баре в Син-Йокогаме. В отличие от шахтеров маленького островка, до которого приходилось два часа добираться на пароме, здесь уже никому в голову не приходило сказать ей, что она красивая. Кадзуё по-прежнему подолгу просиживала перед зеркалом, вспоминая лица и половые органы мужчин, с которыми спала на острове, но как-то ночью обнаружила на своей белой гладкой коже пятна. К ним добавились темные пятна под глазами, на щеках и груди, потом она заметила, что у нее высохли и потрескались губы, появились морщины, а кожа утратила упругость. Семья дяди занялась обустройством своей новой жизни и совсем забыла о Кадзуё, от которой теперь пахло пудрой, даже когда она выходила из ванной.

Кадзуё уехала из Син-Йокогамы, два года проработала в Осаке, затем год в Фукуоке, пока наконец, смертельно уставшая, не вернулась на остров. Она устроилась официанткой в единственной гостинице, которую еще не закрыли, где и встретилась снова с Куваяма. Куваяма был тем самым шахтером, что угостил ее когда-то «Какао Фиджи». Он рассказал, что бросил работу шахтера, поднакопил деньжат, работая на чугунолитейном заводе, и открыл собственное производство. Куваяма показал ей помещение с оцинкованной крышей, где на земляном полу стоял один-единственный станок, покрытый ржавчиной. Кадзуё решила жить с ним. Куваяма дрожащими губами сказал, что она красивая. Куваяма при помощи пресса изготавливал из пенистого стирола коробки для бэнто. Со временем спрос на коробки стал расти, Куваяма купил еще несколько станков, стал делать коробки разной формы, потом взял ссуду и купил для Кадзуё парикмахерскую. Вернув половину ссуды, супруги решили усыновить детей.