Спарта. Игра не на жизнь, а на смерть - Леонид Петропольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она, кто же еще! – согласился Крюков. – Совесть-то мучила…
– Скотина! – зло произнесла Липатова. – Пошел вон из машины.
Крюков, пожав плечами, вышел. Женщина, из-за которой сломалась его служебная карьера, нажала на газ, и ее машина умчалась прочь. А Крюков поднялся в свою квартиру, на кухне набрал в ладонь полную горсть таблеток из разных упаковок и все их старательно запил водой.
Глава 2
В то утро, как обычно, Олеся Палий и Гоша Довженко встретились в парке, чтобы вместе совершить пробежку. Пока разминались, Довженко жаловался:
– И чего меня в школу олимпийского резерва не взяли? Занимался бы делом, с нормальными людьми общался, а не как сейчас…
Палий, не прекращая разминку, спросила:
– А я что, не нормальная?
– Лесь, ты свой человек. Я ж не о тебе…
– А я о себе. Я тебе кто – «нормальный человек»? «Свой парень»? И все?
Довженко подумал секунду и высказался:
– Ты мне лучший друг.
Палий перестала вращать руками, распрямилась:
– Я домой.
– А бегать?
– Пока.
И ушла. Довженко пожал плечами, но догонять не стал, начал пробежку. Однако в этот день все словно сговорились портить ему настроение. Не успел он пробежать и сотни метров, как со скамейки навстречу ему поднялся Баграмов, преградил дорогу.
– Что надо? – не слишком вежливо спросил Довженко.
– Гоша, ты помнишь, что я тебя сюда вытащил? – начал физрук. – Благодаря мне тебя взяли в команду! Я тебя вывел в большой спорт! Ты должен…
– Ничего я никому не должен! – прервал Довженко.
– Нет, должен! Нельзя забывать учителей своих, тех, кто в тебя душу…
– Что надо, я спрашиваю?
– Скажи ему, скажи! Скажи, что мне можно доверять, что я буду молчать! Буду молчать! Если только вы все тоже будете! Скажи ему!
Он был так противен, так жалок, что Довженко не выдержал и оттолкнул его от себя. Баграмов упал в густые кусты у дорожки и застрял там, а Гоша продолжил пробежку…
…Ира Шорина стояла за углом собственного дома и поглядывала на часы. Пора бы уже! Ага, вот запиликал домофон, дверь открылась, и вышел мальчик лет шести. Он придержал дверь, чтобы могли выйти двойняшки лет четырех, мальчик и девочка. Из окна за ними наблюдала их мама – тучная, рано постаревшая женщина.
Ирина подождала, пока дети отойдут подальше, чтобы их не было видно из окна, догнала их и принялась обнимать. Достала из кармана шоколадки, небольшие игрушки, раздала двойняшкам. И все вместе они направились к детскому саду.
– Поздновато вы сегодня, Севка, – заметила она старшему мальчику.
– Мать орала, – объяснил он. – Двойняшки куртки порвали на горке.
Ира сняла шапку у девочки, увидела криво заплетенные косички.
– Сам заплетал? – спросила Севку.
Тот пожал плечами:
– А кто?
– Придем, я переплету.
– Илка, я хочу стлижку, как у тебя, – попросила девочка Варя.
– Сделаем, – обещала Шорина.
– А ты когда домой вернешься? – поинтересовался Севка.
И тут Ирина вспомнила:
– Слушай, братан, у тебя же день рождения через неделю! Чего тебе подарить-то?
У Севки ответ был давно готов:
– Планшет.
– Ладно, – уверенно ответила Шорина.
– Чё, серьезно? А деньги где возьмешь?
– У Деда Мороза одолжу! – усмехнулась Ира. – Шагай быстрее, мелкие, в сад опоздаем!
…По расписанию у одиннадцатого класса сегодня английский, но вести его некому. Все сидят за партами, а за учительским столом стоит Барковский.
– Однокласснички! – начал он свою речь. – Мы должны быть сильными сейчас. А вы скисли. Депрессняк нам сейчас вообще не нужен.
– А что сейчас нужно? – спросила Суворова.
– Я думаю, надо расслабиться, порубиться в «Спарту».
– Без меня, – послышался голос Марата.
– О, бунт на корабле! – констатировал Худяков. – Мурик, ты чё?
И тут вскочила Белодедова:
– Как вы можете?! Как вы все это проглотили?! Живодеры чертовы!! Вы живые вообще?! Настя с пробитой башкой в морге лежит! Кровь на асфальте, вот такая лужа! А у вас депрессняк?!
Марат подошел к ней, обнял; Наташа тут же принялась рыдать. Однако ее слова не произвели никакого впечатления на Барковского.
– Пошли поиграем лучше, – он гнул свою линию. – Сами знаете, будет легче.
– А ты еще не наигрался? – зло спросил Марат. – Тебе мало?
– А тебе достаточно?
– Заткнись, Барк! – предложил Марат. – Просто заткнись.
И тут в разгорающийся конфликт вмешалась Шорина. Она подошла к Белодедовой; отстранив Марата, сама обняла ее, сказала:
– Правда, пошли. Там полегче станет.
И все послушно потянулись к выходу…
…Эксперты с утра обследовали квартиру Истоминой. В маленькой уютной комнате все свободное место было отдано книгам. Кухня крохотная, и на ней негде готовить – только разогреть. Никаких признаков присутствия мужчины.
Крюков исследовал письменный стол и книжные полки. Фотографии классов складывал в отдельную стопку. Сверху положил фотоальбом, подписанный и разрисованный всеми учениками одиннадцатого класса.
Обходя экспертов, к Крюкову пробралась Липатова – в белом пальто и роскошных замшевых сапогах.
– В чем дело, Крюков? – с ходу спросила она. – Ты ведь сказал, будешь отказ писать!
– Погоди, – остановил ее капитан. – Пошли на балкон, поговорим.
Вышли на балкон. Этаж был высокий, перед ними расстилалась панорама спального района.
– Представь себе, что ты задумала покончить с собой… – начал участковый.
– Типун тебе на язык! – отозвалась Липатова.
– Что ты выберешь? Сигануть отсюда, где от тебя гарантированно мокрого места не останется, или бить какое-то пошлое стекло в мужской раздевалке спортзала, резать о него лицо в семи местах…
– В восьми. Я читала отчет.
– Хорошо, в восьми. Но ты же девочка, ты боишься боли, боишься быть некрасивой. И прыгать с третьего этажа… Никакой гарантии на перелом шеи не было, ей просто повезло. Кстати, по статистике самоубийцы прыгают в верхней одежде. А она в чем была, в том и вышла…
– Вчера ты обещал не впадать в истерику из-за каждого самоубийства, – напомнила Липатова. – А сегодня все изменилось? Закрывай дело, Крюков, или я сама его закрою.
Тут дверь открылась, и на балконе появилась запыхавшаяся Тоша.
– Привет, ты откуда такая? – спросила Липатова.
– Из морга, – ответила Тоша.
– Излагай, – предложил ей Крюков.
– В общем, на теле покойной нашлись следы избиения, – сообщила Тоша. – Сломанное ребро, а на лице – незажившие гематомы.
– Срок?
– Несколько недель. Точнее не скажу.
– Может, это авария? – спросила Липатова. – Или спортивные травмы?
Тоша покачала головой:
– Если только она боксом не занималась.
Крюков покрутил головой:
– Неужели сто десятая статья? Доведение до самоубийства? Прошу разрешения изучить. В честь того, что вы сегодня совершенно неотразимы.
Липатовой перспектива нового расследования совершенно не нравилась. Но делать было нечего.
– Работайте, – разрешила она. – У вас две недели. Насчет неотразимости – у Машки сегодня отчетный концерт, Малый зал консерватории. Так что прости, что не в кедах.
– Спасибо, Ань, – проникновенно сказал Крюков.
– Да пошел ты, – буркнула Липатова и удалилась.
А Тоша заинтересованно спросила:
– Что, правда, у вас в студенчестве был роман?
– Ну, ты же вечно замужем, – ответил Крюков, после чего крикнул в глубь квартиры: – Сёма! Ну, что там, записки предсмертной не нашли?
– Не-а! – сообщил эксперт Сёма, подойдя к балконной двери. – Люблю такие квартирки. У меня прихожая больше.
– А ты, случайно, не олигарх? – поинтересовался Крюков.
– Я принципиально не олигарх, – ответил эксперт.
…В кабинете директора школы Людмила Царева листала фотоальбом, взятый Крюковым из квартиры погибшей учительницы. Особенно ее привлекла фотография, где Истомина, абсолютно счастливая, сидела на диване, вся заваленная цветами.
– Да, я помню, Настя рассказывала, – говорила Царева. – Ребята устроили ей день рождения, решили ее так поддержать…
– А разве она не в июле родилась? – удивился капитан.
– В том-то и дело, понимаете? Они решили, что ей нужен праздник. Придумали специальную вечеринку, родители Кристины Суворовой разрешили использовать свой загородный дом. Ребята учили номера на английском, сделали капустник… Настя плакала от счастья, и мы все ей ужасно завидовали. Какой кошмар, Игорь Андреевич, какой кошмар…
– А здесь почему-то Барковского нет, – заметил Крюков. – Подпись на альбоме есть, а фотографии нет.
Царева еще раз перелистала альбом.
– Да, и правда нет, – удивилась она. – А! Так он, наверно, фотографировал. Он уникальный совершенно мальчик. Во-первых, говорит по-английски как на родном. Во-вторых, учится блестяще: все легко схватывает, не боится дискутировать с преподавателями. И абсолютно самостоятельный, сформировавшийся человек. Знаете, такой вот мужичок.