Последний занавес - Найо Марш

— А я вот все думаю, — заговорил Томас, — вы, наверное, возненавидели нашу семью.

— Не важно, ведь, так или иначе, я еду работать.

— И то верно, — согласился он, явно испытывая огромное облегчение. — Вы представить себе не можете, до чего мне не нравятся иные актеры, но, когда я начинаю с ними работать, порой чуть не любовь приходит. Конечно если они делают, что я им велю.

— А сегодня утром вы работаете? — И Трой подумала, до чего ненастоящей кажется жизнь людей, которых оставляешь на железнодорожной платформе.

— Да, — ответил Томас, — первая репетиция.

— Не надо ждать, — в четвертый раз повторила она, а он в четвертый раз, посмотрев на часы, ответил: «Просто провожу вас и уйду». Где-то в хвосте поезда загрохотала дверь. Трой выглянула в окно. Наконец-то она уезжает. Какой-то мужчина в военной форме, цепким взглядом обшаривая вагон за вагоном, продвигался в ее сторону.

— Найджел! — закричала Трой. — Найджел!

— О Господи, ну наконец-то! — воскликнул Найджел Батгейт. — Привет, Томас! Эй, Трой! Я знал, что поговорить времени у нас не будет, так что решил написать. — Он бросил ей пухлый конверт. Раздался свисток. Поезд дернулся, и Томас сказал: «Ну что же, всего хорошего. Мои будут очень рады»; приподняв шляпу, он исчез из поля зрения. Найджел быстро шагал, не отставая от вагона.

— Вот это да! Самой смешно будет, — выдохнул он.

— А что это, роман? — спросила Трой, поднимая конверт повыше.

— Почти. Сама увидишь. — Найджел перешел на бег. — Мне всегда хотелось… сама увидишь… а когда Родерик?.. Скоро! Через три недели! Ладно, счастливо! Не могу больше бежать. — Он остался позади.

Трой села на полку. В коридоре появился молодой человек. Он осмотрелся и в конце концов вошел в переполненный вагон. С размаху поставил чемодан на пол, уселся на него спиной к двери и открыл какое-то иллюстрированное издание. На голове у молодого человека была пронзительно-зеленая шляпа, на ногах замшевые туфли. На указательном пальце у него Трой заметила жадеитовое кольцо. Остальные пассажиры выглядели обыкновенно и тоже были погружены в чтение газет и журналов. Еще какое-то время за окном будут мелькать один за другим здания, дворы домов да случайные кучи мусора. Трой глубоко вздохнула, думая с облегчением, насколько же легче будет теперь, когда она занята работой, ждать мужа, потом ненадолго задремала, а очнувшись, открыла наконец письмо, переданное ей Найджелом.

«13 часов по Гринвичу, — писал Найджел. — Трой, дорогая, два часа назад мне позвонил, вернувшись после встречи с тобой, Томас Анкред. Он в полном восторге. Тебя ждет испытание, но рисовать ВС[6] — дело действительно великое. Я всегда умирал от желания описать Анкредов, но не могу позволить себе выступать ответчиком по делу о клевете, а это было бы неизбежно. Вот почему я решил поразвлечься и сочинил прилагаемую jeu d’esprit.[7] Может, она поможет тебе скоротать время в пути. Н.Б.».

Рукопись была озаглавлена: «Заметки о сэре Генри Анкреде, баронете, и его ближайшем окружении».

«И надо мне это читать? — подумала Трой. — Со стороны Найджела очень мило написать эти заметки, но я еду к Анкредам всего на две недели, и к тому же Томас уже дал мне исчерпывающие объяснения». И она опустила рукопись на колени. В этот самый момент молодой человек, сидевший на чемодане, тоже отложил свой глянцевый журнал и пристально посмотрел на нее. Он производил на Трой довольно неприятное впечатление. Во взгляде его читалась какая-то дерзость. Рот казался пухлым под ниточкой усов, и губы выдавались слишком далеко вперед над маленьким белым подбородком. Все в нем как-то слишком изящно, подумала Трой и, поместив его в категорию людей слишком уж стандартного типа, утратила к нему всякий интерес. Тем временем молодой человек не сводил с нее взгляда. «Сиди он напротив меня, — подумала Трой, — наверняка стал бы расспрашивать, что там за окном. Чего ему нужно?» Она открыла рукопись Найджела и погрузилась в чтение.

2

«Все вместе и каждый по отдельности, — писал Найджел, — Анкреды, за единственным исключением, — люди сверхэмоциональные. Эту семейную черту следует твердо держать в уме при любой попытке описать или объяснить их поведение, ибо без нее они фактически просто не существуют. В этом смысле сэр Генри Анкред, возможно, тяжелее всех, но, поскольку он актер, друзья воспринимают его поведение как часть профессии, и оно редко их задевает, правда, иногда вызывает чувство некоторой неловкости. Привлекли ли его к жене (ныне покойной) сходные, как ему показалось, свойства характера или за время супружеской жизни леди Анкред научилась выражать свои чувства не менее виртуозно, чем он сам, сказать трудно. Можно лишь констатировать, что ей это удалось; а потом она умерла.

Их дочери, Полин (в 1896 году Анкред играл в „Даме из Лиона“[8]) и Дездемона („Отелло“, 1909), а также сыновья, Генри Ирвинг (Анкред сыграл небольшую роль в „Колоколах“[9]) и Клод (близнец Полин), каждый на свой лад унаследовали или приобрели те же эмоциональные наклонности. Лишь Томас от них свободен (когда он в 1904 году появился на свет, Анкред находился на отдыхе). Более того, Томас — на редкость спокойный человек. Может, именно поэтому его родители, сестры и братья, стоит им задеть чувства того или другого родича, обращаются именно к нему — и происходит это два-три раза в неделю, причем всякий раз с трагическим надрывом.

Полин, Клод и Дездемона последовали стезей отца. Полин поступила в труппу репертуарного театра на севере страны, вышла замуж за местного богача Джона Кентиша и оставила сцену провинциальной знаменитостью с устойчивой репутацией, сильно преувеличивающей ее скромное дарование. Она родила сначала Пола, а двенадцать лет спустя, в 1936 году, Патрицию, более известную под именем Пэнти. Как и все дети Анкредов, Полин отличалась редкостной красотой, сохранившейся и поныне.

Клод, ее близнец, благополучно перекочевал из Ориэля[10] в ДООУ[11] и далее в театр, на роли героев-любовников. Он женился на почтенной мисс Дженетте Кэрнс, унаследовавшей большое состояние, но (как он любит повторять) так и не научившейся понимать его. Умная женщина. У них есть дочь, Фенелла.

Дездемона, четвертый ребенок сэра Генри (которой к настоящему моменту исполнилось тридцать шесть лет), стала неплохой драматической актрисой, которую, однако, трудно куда-либо пристроить, ибо она не способна донести до зрителя подтекст хороших ролей, на которые, обманутые красивой внешностью, привлекают ее время от времени антрепренеры из Вест-Энда. В конце концов она прибилась к какой-то труппе и появляется в пьесах, написанных двумя сюрреалистами, произнося слова своих ролей в такой душераздирающей манере, что они даже самой Дездемоне кажутся исполненными глубокого смысла. Она не замужем и пережила два несчастливых романа.

Старший сын, Генри Ирвинг Анкред, стал исполнителем второстепенных ролей и женился на Милдред Купер, которую его отец сразу же перекрестил Миллимент, ибо в то время восстанавливал на сцене пьесу Уильяма Конгрива „Так поступают в свете“. С тех пор ее так и зовут. У них с мужем, который вскоре умер, родился сын Седрик, о котором чем меньше скажешь, тем лучше.

Твой друг Томас не женат. Обнаружив после двух-трех бесцветных попыток, что актер из него никудышный, он решил обучиться продюсерскому делу. На этом поприще, выдержав нелегкую борьбу, он преуспел и сейчас является директором театра „Единорог“. На репетициях он, говорят, никогда не теряет самообладания, но порой люди видят, как он сидит в одиночестве в партере, обхватив голову руками. Томас живет в своей холостяцкой квартире в Вестминстере.

Все это потомство, Полин, Клод, Дездемона, Томас, а также их общая золовка Миллимент и дети подобны виньеткам узора, центральный мотив которого сам сэр Генри. Известный в кругу своих коллег как ВС (Великий Старец) английской сцены, сэр Генри считается человеком, глубоко привязанным к семье. Это часть его легенды, и, весьма возможно, она основывается на фактах. Он поддерживает тесные отношения с членами семьи, и мы не отклонимся от истины, если скажем, что больше всего он любит тех, с кем встречается реже всего. По-видимому, он любил жену. Они никогда не ссорились и всегда стояли горой друг за друга, если кто-то из детей обижал одного из них. Исключение в этом смысле, как и в большинстве других, касающихся общих свойств Анкредов, представляет собой Томас.

„Старина Томми, — любит повторять сэр Генри. — Забавный малый! Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий момент. Т-у-у!“

В устах всех Анкредов (за исключением, разумеется, Томаса) этот труднопроизносимый звук — т-у-у — должен выражать нечто вроде разочарованности и смирения одновременно. Звучит он на высокой ноте и отличается особенной характерностью.