Профилактика - Владимир Ильин

Неудивительно, что в часы пик у моей будки начиналась давка, и все недовольство пассажиров выливалось на меня как на человека в форме и при исполнении.

И тогда пытаться что-либо объяснять этим олухам было таким же безнадежным делом, как бороться со СПИДом. Чтобы избежать бессмысленной перебранки, лучше всего плотно закрыть дверь в будку, надвинуть пониже форменную фуражку и делать вид, что заучиваешь наизусть пять пунктов своей служебной инструкции.

Вот и сейчас, обтекая мою будку с двух сторон, как волны обтекают огромный булыжник, торчащий над поверхностью реки, шли и шли люди. Бесконечные вереницы каменных лиц, пустых глаз и несмолкаемое шарканье подошв по бетонному полу. Каждый день они проходят мимо меня — молодые и старые, мужчины и женщины, поодиночке, парами и целыми семейными выводками — и никто из них не удосуживается задержать на мне свой взгляд, словно я не существую. Я для них — лишь придаток к эскалатору. Причем, с их точки зрения, такой же ненужный, как карман для собаки. Да что я? Для пассажиров все работники метрополитена, начиная от машиниста в кабине поезда и кончая контролером пропускного пункта, — винтики одной огромной махины, которые, во-первых, разглядеть невозможно ввиду их ничтожных размеров, а, во-вторых, и разглядывать-то незачем, поскольку главное все-таки — Машина, которая доставляет их с одного конца города на другой.

За полгода этой, самой тяжелой за время моего трудового стажа, работы я научился платить им той же монетой. Не замечать. Не вглядываться в толпу. Не видеть различий в лицах.

Обычно у меня это неплохо получалось. Но платой за это были приступы.

Собственно, это я называл их так, будто речь шла о каком-нибудь тяжкой болезни. А в психологии, насколько мне известно, подобное состояние характеризуется как глубокая депрессия. Депресняк, как выражается Масяня.

Не знаю, почему, но в такие моменты на меня накатывает острое ощущение бессмысленности и бесполезности всего, что меня окружает. Какой-нибудь стихоплет изрек бы по этому поводу нечто вроде: «Тугой петлей тоска сжимает сердце» — пошло, но, в принципе, верно... Потому что не хочется ничего делать и жить тошно. «Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил...» — а если это случается несколько раз за день, что бы вы тогда сказали?

И тогда с пронзительной четкостью и ясностью к тебе приходит понимание того, что жизнь твоя не удалась с самого начала и что она будет пустой, как огромная голая равнина до самого горизонта, и что так будет еще много-много лет, пока ты не сдохнешь, наконец, от этой беспредельной тоски и пытки бессмысленностью.

Ну почему я такой, почему?!

Сколько раз я уже твердил себе, тщетно сражаясь с очередным приступом, что надо жить, как все. Тупо, бодро и радостно. Ходить на работу. Гнаться за сиюминутными удовольствиями. Жрать все подряд, пить водку и ухлестывать за противоположным полом. Не потому, что это тебе нравится, а потому, что все вокруг делают это.

Не помогало. Или помогало, но ненадолго.

Самое страшное — что других лекарств у меня не были. Алкоголь, наркотики, смена обстановки — все это было не для меня. Друзей нет. Из всех родственников — только сестра, да и той я не нужен, поскольку у нее теперь своя семья: муж-урод и дети-оболтусы.

Оставалось лишь одно — временно забиться в себя, заползти в дальний уголок своего «эго», как раненый зверь в нору, и переждать, пока приступ пройдет.

Но сейчас меня скрутило по-настоящему.

Я вяло покосился на часы.

Еще целых пять часов этой пытки!

А ведь по инструкции мне полагается не просто сидеть, тупо созерцая уезжающие снизу вверх спины и плывущие сверху вниз бледные пятна лиц, а время от времени зачитывать в микрофон правила поведения на эскалаторе. Вот еще один маразм! И кому только в голову пришло капать на мозги взрослым, в здравом уме и сознании, людям, что они не должны сидеть на ступенях, ставить вещи на поручни, но приподнимать полы длинной одежды при сходе с эскалатора?! Можно подумать, что, прослушав мой унылый монолог, все сразу станут образцовыми пассажирами! Черта с два, господа сочинители инструкций! Большинство плевать хотело на все нравоучения, а считаные приверженцы порядка и закона и без напоминаний будут вести себя примерно...

И вообще, раз уж на то пошло, почему бы не включить в инструкцию ряд столь нужных по житейскому опыту, но почему-то отсутствующих пунктов? Например, о запрете целоваться на эскалаторе. А то чуть ли не каждая вторая парочка считает своим долгом миловаться у всех на виду! Что, кстати, лишний раз доказывает: любовь есть не что иное, как попытка убить время, которое некуда девать. Как и курение на автобусной остановке. А броски монет и прочей дребедени по наклонной облицовке? Только дебилы могут развлекаться, слушая, как с нарастающим звоном и грохотом несется неконвертируемая валюта с высоты почти ста метров, заставляя ниже едущих людей нервно вздрагивать!..

Я вновь окинул взглядом уходящий вверх склон ступенчатой горы.

Станция наша была глубокого залегания, и длина эскалатора составляла сто пятьдесят шесть метров.

Сейчас работали два полотна на подъем, одно — на спуск, а четвертое, которое начиналось (или заканчивалось) с правой стороны моей будки, «отдыхало». Часов в восемь, когда людской поток начнет иссякать, я должен его включить, а полотно номер два — выключить. А ещё через час я обесточу эскалаторные полотна номер один и четыре (крайние у стен). Согласно все той же инструкции. В целях экономии электроэнергии и предотвращения износи механизмов.

Однако сейчас народу на станции набиралось все больше и больше. Практически весь перрон, разделенный переносным барьером в виде решеток, соединенных между собой проволочными стяжками, был заполнен колышущейся людской массой.

Лишь немногие вели себя достойно в этой давке, пропуская первыми на эскалатор женщин, инвалидов, детей. Как всегда, самые сильные нагло перли напролом, расталкивая толпу и не обращая внимания на возмущенные возгласы в их адрес. Старухи тянули за собой сумки-тележки, как пулеметы системы «максим», непременно норовя переехать грязными колесами чьи-нибудь ноги.

Будь на моем месте кто-то другой, он бы не утерпел и вмешался в эту катавасию на подступах к эскалатору. Дабы пресечь бесчинства сильных, заступиться за слабых и обиженных, установить железную дисциплину и чисто немецкий «орднунг», которого нам не хватает.

Однако в мои должностные обязанности это не входит, и нет у меня таких полномочий. А если бы и были — смог бы я этим заниматься? Вряд ли.

Никому не хочется наводить порядок на этой планете. Даже богу, если бы он существовал. И это понятно, ведь любая попытка привести к общему знаменателю множество разных личностей неизбежно чревата насилием и ограничением их свободы. А кому хочется выглядеть тираном и диктатором? Богу тем более не хотелось бы стать служителем порядка, потому что даже благое насилие порождает в качестве ответной реакции ненависть. А Создателю требуется поклонение и искренняя любовь своих созданий.