Владелец лучшего клуба для геев - Сергей Жадан

– павлином его никто называть не собирается. Придумаем нормальное название. Или оставим старое. Это какое же? – не понял Саныч.

“Бутерброды”! А что, – опять заулыбался Гога, – нормально звучит: клуб экзотического отдыха “Бутерброды”. А, Славуня? Славуня кивнул, потом кивнул еще раз. Чего-то большего от него ожидать было трудно.

Да ты не парься, – сказал Гога компаньону, – геев на себя возьмет вот он, – он показал на Славика, – нам с тобой главное до лета ремонт сделать, а там посмотрим. В конце концов, – подумал он вслух,

– почему бы и не гей-клуб? Во всяком случае блядей не будет.

И все принялись за работу. Гога скинул гипсокартон, Саныч свел его с нужными людьми, и они начали ремонт. Славик в свою очередь вызвался зарегистрировать гей-клуб как клуб молодежных инициатив, чтобы не башлять за коммерческую деятельность. Оказалось, Славика действительно знали все, из-за чего старались избегать с ним общения. С утра Славик шел в исполком, заходил в буфет, пил там чай, разговаривал с буфетчицами про погоду, после чего шел в управление культуры. В управление его не пускали, Славик обижался, прибегал в клуб, ругался с рабочими, которые делали ремонт, кричал, что он в шоу-бизнесе уже двадцать лет, и грозился пригласить на открытие гребенщикова. И вот, кстати, об открытии – прошла весна, ремонт был сделан, клуб можно было открывать. Гога опять собрал всех, на этот раз в своем только что отремонтированном, кабинете. Ну что, – спросил он, – у кого какие идеи по открытию? Значит, так, Георгий

Давыдович, – деловито начал Славик, – есть ряд идей. Во-первых, фейерверк… Давай следующую идею, – перебил его Гога. Хорошо, – не расстроился Славик, – предлагаю японскую кухню. Где ты ее возьмешь?

– спросил Саныч. У меня есть знакомые, – ответил ему Славик не без достоинства. Японцы? Нет, вьетнамцы. Но работают под японцев – у них контейнеры на Южном, в одном они шубы шьют, в других у них кухня.

Дальше, – опять перебил его Гога. Цирковой стриптиз, – победно выдал

Славик. Какой? – спросил Гога. Цирковой, – повторил Славик. – У меня есть зацепки, четыре телки в бикини, работают сутки через двое, чаще не могут – подрабатывают во дворце пионеров. Так, – остановил его

Гога, – отпадает, я же говорил – блядей у меня в клубе не будет.

Мало мне геев, – озабоченно добавил он и опять обратился к Славику:

– У тебя все? Славик достал папиросу, медленно прикурил ее, выпустил дым, тяжело вздохнул и начал: – Ну что же, хорошо, хорошо, – он сделал многозначительную паузу, – хорошо, Георгий Давыдович, я понимаю, к чему вы ведете, хорошо, что ж, я поговорю с борей, если вы настаиваете, только, думаю, он не захочет бесплатно, даже для меня… Короче, – отмахнулся Гога, – Саныч, будь другом, пробей каких-нибудь музыкантов, хорошо? А ты, – это уже он к Славику, – подумай, кого приглашать будем. Как кого? – оживился Славик. -

Пожарников надо, налоговую, из управления культуры кого-нибудь.

Помониторим, одним словом. Ну хорошо, – согласился Гога, – только ты уж постарайся, чтобы кроме этих пидоров и пара нормальных геев была.

Открытие состоялось в начале июня. Сан Саныч пробил вокально-инструментальный ансамбль, который играл в ресторане отеля

“Харьков”, программа у них была накатана, брали они недорого, на работе не пили. Славик составил список приглашенных, всего сто с чем-то человек, Гога долго изучал предложенный ему список, потом долго его редактировал, вычеркнул фамилии буфетчиц из исполкома и четырех работниц дворца пионеров, остаток списка был согласован,

Славик старался отстоять хотя бы буфетчиц, но после продолжительного спора отступил. Гога пригласил партнеров по бизнесу, оптовиков, с которыми он торговал гипсокартоном, друзей детства и братьев Лыхуев.

Сан Саныч пригласил маму, хотел пригласить знакомую, бывшую проститутку, но подумал про маму и отказался от этой идеи.

Открытие получилось пафосным. Славик напился за полчаса, Сан Саныч попросил охрану следить за ним, Гога сказал всем расслабиться – открытие все-таки. Мама Сан Саныча вскоре ушла, сказав, что музыка играет слишком громко, Саныч вызвал для нее такси и вернулся праздновать. Оптовики поснимали галстуки и пили за здоровье хозяев,

Славик громко пел и целовался с представителями налоговой, в принципе, изо всей публики он один вел себя как гей, во всяком случае, как он это понимал, причем делал это целенаправленно, чтобы завести публику. Публика наконец завелась, в результате братья Лыхуи подрались в мужском туалете с оптовиками, в принципе, нормальный мордобой, за что-то ведь они бабки платили, из туалета звучали обиженные крики Гриши Лыхуя “сам ты пидор!”, брат, Савва Лыхуй, поддерживал его. Драка была быстро локализована, Саныч всех развел, и пьяные оптовики поехали допивать в клуб со стриптизом, поскольку в

“Бутербродах” стриптиза не было. Представители налоговой тоже поехали в клуб со стриптизом, Славика они с собой не взяли, чтобы не портить репутации. Публика почти разошлась, только около бара на стульчике сидела какая-то девочка, а в углу шептались двое мужчин среднего возраста, внешне похожие на тех же представителей налоговой, то есть что-то определенное об их внешности сказать было трудно. Кто это? – спросил Саныч у Славика, который начал понемногу трезветь и теперь впоминал, с кем он тут целовался. А, это, – сказал он, сфокусировав взгляд. – Не хочу обидеть никого из присутствующих, но, по-моему, именно это и есть геи. Ты их знаешь? – на всякий случай спросил Саныч. Да, знаю, – закивал головой Славик, – это

Доктор и Буся. Какой доктор? – не понял Саныч. Нормальный доктор, – ответил Славик, – пошли, я вас познакомлю. Привет, Буся, – обратился он к чуваку, который выглядел младше и был больше похож на представителя налоговой, – здраствуйте, Доктор, – пожал он руку чуваку, который выглядел более солидно, соответственно на представителя налоговой был похож меньше. – Знакомьтесь, это -

Санёк. Сан Саныч, – робко поправил его Сан Саныч. Наш менеджер, – не дал ему закончить Славик. Очень приятно, – сказали Доктор и Буся и пригласили их к столу. Саныч со Славиком сели. Наступило неловкое молчание. Саныч занервничал, Славик потянулся за своими папиросами.

Что, Славик, – решил разрядить ситуацию Доктор, – ты теперь тут? Да,

– сказал Славик, прикуривая и загасив спичку в их салате, – друзья попросили помочь, думаю, почему бы и нет, у меня как раз окно в графике. Понятно, у них еще не все получается, – продолжал Славик, взяв у Доктора вилку и зацепив ею салат, – вот хотя бы и это открытие: в принципе, можно было по-человечески сделать, чтоб культурная программа, я уже договорился с гребенщиковым… Ну да ничего, – он положил руку Санычу на плечо, – ничего, я им подсказываю то тут, то там, все будет нормально, да… Саныч осторожно убрал его руку, встал, кивнул Доктору и Бусе, мол, хорошего вам отдыха, еще поговорим, и отошел к бару. Ты кто? – спросил он девочку, которая заказала очередную водку. На лице у нее был пирсинг, и когда она пила, металлические шарики дзинькали о стекло. Я Вика, – сказала она, – а ты? Сан Саныч, – ответил Сан

Саныч. Гей? – деловито спросила Вика. Владелец, – оправдываясь, сказал Саныч. Понятно, – сказала Вика, – отвезешь меня домой? А то я что-то совсем тут у вас назюзялась. Саныч опять вызвал такси и, попрощавшись с Гогой, вывел девочку наружу. Таксист оказался каким-то горбуном, Саныч его и раньше тут встречал, теперь вот пришлось вместе ехать, горбун весело посмотрел на них, а, сказал, это вы из пидорского клуба? Да-да, – обеспокоенно ответил ему Сан

Саныч. – Куда нам? – спросил он у Вики. Вику в машине накрыло, что,

– спросил горбун, – блевать будете? Все нормально, – сказал Саныч, – не будем. Как хотите, – несколько разочарованно сказал горбун. – Так куда едем? Саныч взял Вику за плечо, повернул к себе, залез во внутренний карман ее косухи и вытащил паспорт. Посмотрел на прописку. Давай попробуем, – сказал горбуну, и они двинулись. Вика жила совсем рядом, проще было отнести ее домой, но кто ж знал. Саныч вытащил ее на улицу, попросил горбуна подождать и понес Вику в подъезд. Перед дверью поставил на ноги, ты в порядке? – спросил. В порядке, – сказала Вика, – в порядке, паспорт отдай. Саныч вспомнил про паспорт, достал его и посмотрел на фото. Тебе без пирсинга лучше, – сказал он, Вика забрала паспорт и спрятала в карман. Если хочешь, – сказал Саныч, – я останусь у тебя. Чувак, – ответила ему

Вика, довольно улыбаясь, – я ж лесбиянка, ты что – не понимаешь? А ты даже не гей, ты владелец. Сечешь? Вика поцеловала его и исчезла за дверью. Саныч почувствовал на губах холодный привкус ее пирсинга.

Впечатление было такое, будто он коснулся губами серебряной ложки.

Начались трудовые будни. Главная проблема трудовых будней состояла в том, что клуб оказался совершенно неприбыльным. Целевая аудитория упорно обходила “Бутерброды”. Гога ругался, Славик старался на глаза ему не попадаться, а если попадаться приходилось, громко кричал про нишу, про укрконцерт и вьетнамскую диаспору, даже предлагал перепрофилировать “Бутерброды” в суши-бар и работать исключительно на вьетнамскую диаспору, после чего получал от Гоги по голове и какое-то время на работе не появлялся. Гога сидел у себя в кабинете и нервно разгадывал кроссворды, напечатанные в “Бухгалтерском учете”. Сан Саныч разыскал Вику и пригласил ее на ужин. Вика сказала, что у нее месячные, и попросила оставить ее в покое, пообещав, впрочем, зайти как-нибудь в “Бутерброды”. Лето было горячее, кондиционеры истекали соком.