Душа - Татьяна Брукс

– Это не мама, Наденька, – ехидно сощурила глаза соседка, – это твоя бабушка…

– А мама твоя уехала… бросила тебя и уехала, – не утерпела и вторая сплетница.

Надя вдруг резко повернулась к сидящим женщинам, закинула обе ручки за спину и сказала отчетливо и громко:

– И «мама»! У Алки есть мама. У Саски есть мама. У Натаски тозе. И я хочу, стобы у меня была мама! Вот она – моя мама.

Нежный детский голосок звучал звонко, слёзы вдруг высохли, лицо стало не по-детски серьезным.

– Ох, змеи, – только и смогла вымолвить Мария Ивановна и, так и не обняв и не погладив Наденьку, глянула на соседок с упреком и обидой и быстро вошла в подъезд.

А Надя с тех пор стала называть бабушку мамой, а дедушку- папой. И хоть никто не стал её обнимать и целовать в лобик, «червячок, который «сидел» внутри», стал «шевелиться» не так сильно.

«Ох, что же это такое происходит? Как-то мне страшно и сольно, – думала Душа. – Как-то тесно и все время хочется забраться куда-нибудь подальше, в пятки, и сделаться такой маленькой-малюсенькой… Хорошо, что послушала меня Наденька – сама обняла бабушку. Это я ей подсказала, что надо быть ласковой и любить своих родных. Всех любить надо, но это сложно ещё для ребенка, не каждому взрослому по силам… А вот то, что она стала их мамой и папой называть, – для меня самой новость… Хотя после этого как-то посветлей стало, полегче…»

6

Впервые Надя увидела «это», когда ей было почти семь лет. Первого сентября, как и все дети Советского Союза, она готовилась идти в школу – большое и радостное событие для всех детей того времени. А как же иначе? Стать Юрием Гагариным или Валентиной Терешковой, Алексеем Мересьевым или… мечтали все дети. Надя мечтала стать Мамой. Самой доброй и внимательной Мамой на свете. Может быть, даже матерью-героиней. И чтобы ей обязательно дали медаль.

Но девочка никому не говорила об этом. Она боялась, что дети будут смеяться – среди «дворовых» у нее был статус «прокажённой», и никто из детей не хотел с Надей «играть». Она надеялась, что в школе у неё обязательно появится подруга, а может быть, две или даже три подруги, и тогда она всё-всё им расскажет. Она видела по телеку в фильмах, которые любила смотреть, как дети находят себе друзей, как они помогают друг другу и «стоят за друга горой». Поэтому девочка была возбуждена и полна надежд. Но был во дворе один человек, который относился к Наде с долей нежности, он жалел девочку, – Саша Салихов.

Черноволосый смуглокожий крепыш. Он был «большой», учился в седьмом классе. Жил с родителями в Германии – отца направили туда по службе, – а сюда приезжал на летние каникулы к своей бабушке Фане, красивой и доброй еврейке, которую, по-видимому, из-за национальности во дворе тоже недолюбливали.

– Надюш, – позвал он однажды одиноко гуляющую девочку, – хочешь, покажу что-то?

– Хочу, – Надя поднялась со ступеньки подъезда, где играла с бумажной куклой, примеряя на неё одёжки. И куклу, и одёжки для неё девочка нарисовала сама, и очень этим гордилась. Подхватив всё своё добро, она подбежала к Саше.

– Смотри, у меня есть Наташа.

– Красивая. Ты сама её нарисовала?

– Ага… И одёжки… Нравится? Хочешь, подарю?

– А тебе не жалко?

– Я себе еще нарисую…

– Конечно, хочу, спасибо, – парень взял куклу Наташу, ласково посмотрел на Наденьку, взял её за руку и повел к клумбе, где цвели настурции, ромашки и несколько кустов роз. Их посадили жители четырехэтажного дома, в котором жили и Надя, и Сашина бабушка.

По вечерам жители дома поливали цветы из больших леек, а потом сидели на скамейке у подъезда и обсуждали новости двора: «Ах, а у Верки с третьего подъезда новый кавалер… Слышали? У Гавриловны внук женится… А знаете, эта старая карга Мотря опять в больнице была… бедная, умрёт скоро, наверное…»

– Вот, смотри, Надюш, – Саша показал на один из цветков ромашки. На нем сидел огромный толстый шмель. – Только ты сама так не делай, ладно? Ты же знаешь, что шмель может очень больно ужалить.

– Знаю. Мне мама, м-м-м… бабушка говорила.

– Вот. А я знаю секрет, как словить шмеля, чтобы он не укусил.

Саша медленно подошёл поближе к цветку, накрыл его двумя ладонями и крепко, но так, чтобы между ними было достаточно пространства, взял шмеля, не повредив ромашку.

– Ух ты-ы-ы-ы! – восхищенно выдохнула маленькая Надя. – А как ты это делаешь?

– Очень важно, чтобы руки были плотно сжаты и внутрь не проходил ни один, даже самый маленький лучик света.

– Ты такой смелый! Я бы ни за что так не смогла! А ты завтра покажешь мне что-нибудь ещё?

– Завтра не смогу. Завтра я уезжаю. В Германию. Мне тоже в школу. Подготовиться надо. Ты ведь тоже идёшь в школу в этом году.

– Да, в первый класс, – гордо подняла свою симпатичную, с маленьким, немного курносым носиком и верхней губкой домиком головку Наденька. Большие и грустные глаза смотрели на мир совсем не по-детски. Эти темно-карие, с черными длинными ресницами глаза становились зелеными, когда Надя плакала или злилась. Негустые темные волосы, которые ей каждый день заплетала бабушка, жиденькой косичкой свисали на детскую спинку, где заканчивались голубым капроновым бантом. А своим платьицем в мелкий цветочек, перешитым бабушкой со своего старого, Надя очень гордилась. Как же, бабушка отдала ей свое, чтобы у неё, у Нади, было новое платье.

– Ты хороший, – сказала она, поразмыслив. – Я буду ждать, когда ты опять приедешь к бабушке в следующем году. Ладно?

– Ладно.

Саша ласково улыбнулся, погладил ладошкой девочку по голове, и Надя вприпрыжку побежала к подъезду. Ей хотелось на минутку забежать домой и рассказать бабушке, что с ней дружил такой хороший большой мальчик и показал даже, как умеет ловить шмеля.

Уже «взлетев» на последнюю ступеньку, ведущую в подъезд, Надя остановилась. Ноги почему-то стали «ватными» и не хотели идти. Она оглянулась на Сашу и увидела его совсем не таким…

Он сидел за деревянным дворовым столом, на котором по вечерам взрослые мужики «забивали козла», глаза его были закрыты, а лицо и руки, которые устало лежали на столе, были покрыты какими-то сине-желтыми, как синяки, пятнами. За его спиной стояла темноволосая женщина, очень похожая на его маму, тётю Таю, только моложе и еще красивее. Она была серьезна и, как показалось Наде, смотрела на Сашу ласково. Но он её не видел – это Надя знала точно. И глаза… почему у него закрытые глаза?

Через несколько секунд Надю «отпустило». От радостного настроения не осталось и следа. Она поплелась домой, но бабушке ничего рассказывать не стала – чувствовала себя совершенно разбитой, прилегла на диванчик и уснула вот так, прямо посреди дня, и никто не обратил на это внимания: подумаешь, убегался ребёнок…

Через три дня маленькая Надя узнала новость, которая повергла её детское сознание в шок: Сашу Салихова в Германии, где служил его отец и куда он уехал, чтобы продолжать учёбу, сбила машина. Насмерть.

7

Хм… так вот о каком «даре» говорили Вершители. Бедная девочка… бедная я… и что же теперь со всем этим прикажете делать?

Время шло. Наденька росла сама по себе, как бурьян («сорняк» с укр. – Прим. авт.) в саду. Никто не занимался ею. Дежурный вопрос: «Как дела в школе?» Такой же дежурный ответ: «Нормально».

По выходным дням Надюша любила крутиться возле бабушки на кухне, когда та готовила обед или ужин. Вытирала тряпкой стол, мыла тарелки, а иногда даже помогала лепить вареники. Они получались у неё разной величины – плоскими и длинными, а не такие, как у бабушки, – одинаковые, все как один, кругленькие и полные. Мария Ивановна посмеивалась:

– Опять «ушей» налепила?

Надя немного обижалась. Ей казалось, что нет на свете ничего красивей и вкуснее этих «ушей».

Иногда ей разрешалось чистить лук, резать огурцы и помидоры на салат, чем девочка ужасно гордилась, – ей доверяли нож.

Время шло… Надя росла, ходила в школу и переходила из класса в класс вместе со своими сверстниками. В пятом классе к ним пришла новенькая – Алла Морозова, из обеспеченной офицерской семьи, недавно прибывшей из Германии, где папа её проходил службу при посольстве СССР в Восточной Германии, а мама посвящала свое время папе, Аллочке и себе. Алла высоко задирала свой красивый носик, воображала и ни с кем дружить не желала. Дети в классе игнорировали её, так же, как и Надю. Обе выделялись из общей массы, и «масса» их не приняла, это и сблизило девочек.

Всё в их странной дружбе было основано на контрастах: Аллу любили и баловали в семье, Надю – просто растили; Аллу одевали, как принцессу, Наде перешивали одежду из старых бабушкиных платьев, а если что и покупали, то только то, что подешевле.

– Ох, вчера выбросила в форточку куриные ножки, которые мама приготовила: есть не хотелось… – наморщив свой милый носик, рассказывала Алла на переменке.

– А выбрасывать же зачем? – удивилась Надя, сглотнув слюну: ей приходилось довольствоваться на обед гречневым супчиком или яичницей.