Смерть служанки - Джудит Кук

Саймон провел пальцем по подвеске.

— Зачем ей топиться? Если бы она уехала из Лондона и продала эту побрякушку, ей и ребенку денег хватило бы на несколько лет. Я не узнаю герба, он не принадлежит ни одному из знатных домов, но ведь в наши дни любой богатый торговец может купить себе титул.

Слуга заглянул ему через плечо.

— Мне кажется, сэр, хотя поклясться не могу, что я видел этот герб на воротах большого дома в Бишопсгейте.

— Тогда отправляйся туда и убедись. Если ты не ошибся, узнай у местного торговца или у хозяйки ближайшей таверны, кто живет в этом доме и как. Теперь ты знаешь, что тебе делать. Что касается меня, то половина утра уже пропала. Как только я сообщу новости констеблю и извещу коронера, я немедленно примусь на работу.

Они надели на девушку лиф, и только засовывая ее руку в длинный рукав, Саймон обратил внимание на то, чего не заметил раньше.

— Посмотри, Джон. Видишь? Слабая полоса вокруг запястья. — Он быстро взял другую руку. — То же самое здесь. Какое-то время ее руки были связаны не настолько туго, чтобы веревка врезалась в кожу, но достаточно, чтобы оставить след. Так что никакое это не самоубийство. Ее связали, а потом бросили в реку.

Глава 2

Оливия

Дождь прекратился, но день оставался сумеречным и облачным, когда Джон Брейдедж направился через Лондонский мост в Бишопсгейт. В лавках по сторонам дороги горел огонь, но для июньского утра улица была на удивление пустой. Обычно ему приходилось проталкиваться сквозь толпу людей, спешащих в разных направлениях: покупателей в поисках тканей или вина, ремесленников, торопящихся в Сити из Бэнксайда, путешественников, насмотревшихся на гниющие головы, украшающие вход в северную часть города. Это была главная достопримечательность Лондона — мост, который был одновременно и улицей с лавками и домами. Сейчас затяжная плохая погода и страх перед чумой удерживали людей дома.

Но даже если бы мост был заполнен танцующими девушками из восточных гаремов, раскачивающимися под музыку сирен, Джон бы их не заметил: так был занят собственными мыслями. Разумеется, он должен был повиниться во всем перед хозяином, но дела шли так хорошо, и хозяин все больше доверял ему, поэтому он побоялся поставить под угрозу свою работу — место, лучше которого у него никогда не было и не будет. Но тут вставал вопрос о доверии.

Но ведь он не нарочно нарушил правила, верно? Разве он вел себя недобросовестно? Он действительно узнал Элайзу, только когда посмотрел на нее во второй раз, но ведь доктор спросил не только, узнал ли он ее, а еще не говорила ли она ему что-нибудь, что могло быть важным. Вот тогда он и должен был признаться. Что, если он утаил важную информацию?

Потому что на самом деле, после того как Элайза ушла с незаконченным гороскопом и снотворной микстурой, она приходила еще раз. Джон сказал ей, что доктора Формана нет и вернется он нескоро, но она доверительно сообщила, что только что встретила его у собора Святого Павла и объяснила, что направляется к нему за маковым сиропом для своей госпожи. Доктор сказал, что у него много пациентов, но велел зайти к нему домой и попросить Джона Брейдедж налить ей большую склянку макового сиропа. Надо сказать, что главным правилом, которое Саймон внушил Джону с самого начала, был запрет давать что-либо пациентам, даже самое безобидное. «Может случиться, что меня не будет и тебе захочется помочь, но ты должен попросить их подождать. Тебе может показаться, что ты знаешь причину болезни, но у тебя нет опыта, ты не умеешь распознавать симптомы, поэтому можешь дать лекарство, которое принесет вред. Когда ты проработаешь со мной несколько лет, я с радостью разрешу тебе раздавать мази от опухших суставов, но не сейчас. Обещай, что ты не нарушишь этого правила?» Разумеется, Джон пообещал.

Но тогда все показалось ему безобидным. Девушка уверяла, что сам Форман разрешил ей забрать лекарство. Поэтому она вошла в кабинет доктора и нашла бутылку с маковым сиропом среди многочисленных других бутылок. Джон смутился, когда она заговорила о плате. Он понятия не имел, сколько следует взять. В конце концов она дала ему полсоверена, который он бросил в коробку, куда доктор складывал гонорары и которая была уже наполовину заполнена. Саймон считал, что с богатых следует брать как можно больше, тогда у него будет возможность брать мало или совсем ничего с тех, кто беден. Хотя Джон и понимал, что нарушил правило, он начал волноваться только после ухода Элайзы и честно собирался во всем признаться доктору, как только он вернется, надеясь, по правде говоря, что Саймон сам спросит его, дал ли он маковый сироп девушке. Но Саймон ничего не сказал за весь вечер, и Джон решил отложить свое признание. Так или иначе, похоже, никакого вреда нанесено не было, а Саймон так и не заметил, что бутылка с сиропом наполовину пуста. И вскоре Джон почти забыл об этом происшествии. Но ведь тут не может быть никакой связи, верно?

Мысли Джона перенесли его не только через мост, но увели далеко в Бишопсгейт с его складами, церквями и торговыми домами, причем последние были надежно огорожены и заперты. И большинство стояло в глубине, подальше от дороги. Он быстро нашел то, что требовалось, — новые железные ворота с крашеными деревянными гербами на каждой створке. Он тайком достал из кармана подвеску и сверился. Точно, он. Теперь оставалось узнать, кто здесь живет.

Он раздумывал, пойти ли ему в ближайшую булочную или попробовать заглянуть в таверну на углу, когда ворота открылись и вышли двое мужчин, по виду торговцы, которые обменялись язвительными замечаниями с мрачным дворецким, аккуратно закрывшим за ними калитку. Когда они проходили мимо него, Джон отвернулся и уставился на афишу на стене, сообщавшую, что «Люди лорда адмирала» сегодня, в два часа дня, покажут в Розовом театре пьесу Марло «Великий тамбурин». Краем глаза Джон успел заметить, что мужчины перешли через улицу и вошли в таверну «Голубой кабан», и немедленно последовал за ними.

Утро уже разгулялось, и в таверне было тихо, так как большинство людей отправились на работу. Торговцы сидели за столиком в почти пустом зале и звали мальчика, требуя эля.

Джон похлопал паренька по плечу.

— И пинту для меня, парень. — Затем он плотно уселся на скамейку напротив двух мужчин и спросил: — Не возражаете? — Оба пожали плечами, а один заметил, что это общественное заведение и каждый может садиться, куда пожелает. Джон дождался, когда принесут кружку, от души к ней приложился, затем небрежно спросил, не знают ли его собутыльники, чей это дом на углу.

— Сэра Уолфорда Барнеса, — ответил один из них, — купца, ведущего заморскую торговлю. А почему вы спрашиваете?

— Да я работу ищу. Нам, вернувшимся с войны, не так легко найти работу. — При этих словах Джон потрогал пальцем шрам.

— По вас не скажешь, что вы в нужде, — заметил второй мужчина, оглядывая приличную куртку и бриджи Джона.

— Да малость в Голландии повезло, — быстро придумал Джон. — Заработал несколько крон, но они уже почти кончились. Мне нужно, чтобы кто-то порекомендовал меня в качестве слуги для господина здесь, в Сити.

Первый мужчина задумчиво сплюнул на пол.

— Я не в курсе, что сейчас тут происходит. Ты как думаешь, Гарри? У тебя же дочка там работает.

— Да не могу сказать, — ответил второй, — ведь мы сами тут не работаем. Мы с Уиллом только поставляем на кухню овощи, сыр и яйца. Приходим каждую неделю уже почти семь лет. Одно скажу за сэра Уолфорда: платит он точно и вовремя, не так как некоторые.

— Уж точно не так, как его бездельник зять, — вставил Уилл. — Поговаривают, что он всюду задолжал и сэру Уолфорду постоянно приходится за него расплачиваться. Дочка Гарри там помогает кухарке, так что она кое-что знает из того, что там происходит, уж поверьте мне. Там сегодня легкая паника, правда, Гарри?

Гарри кивнул.

— Горничная хозяйки исчезла, и она рвет и мечет. Говорит, не может обойтись без девушки. Моя дочка эту горничную не выносит, говорит, она зазнается и ведет себя так, будто она хозяйка в доме.

Джон мысленно вздохнул с облегчением. Все выходит просто. Кто знает, если он побольше выведает для доктора, может, тот простит его за Элайзу.

— Еще эля, парни? — спросил он. — Я плачу.

Джон вернулся в Ламбет в третьем часу довольно пьяным после нескольких пинт эля в таверне. Саймон знал, что его слуга способен споить любого мужика и голову имеет крепкую. Сам Саймон утром был очень занят. Полдюжины пациентов явились с пустяковыми жалобами, как, например, кашель или насморк, вызванные плохой погодой, и им всем он прописал дягиль и шандру. Затем появился большой потный малый с чирьями, их пришлось вскрыть и положить мазь из растения под названием сердечник луговой. За ним пришел плотник, который вмазал по ногтю вместо гвоздя. Затем явился старик, которому потребовался гороскоп, чтобы выяснить, изменяет ли ему его молодая жена (в среднем в неделю появляются по два таких посетителя), а потом еще молодая жена торговца шелком, чтобы узнать, не беременна ли она снова. Последняя консультация была несколько неловкой для них обоих. Когда Анна сказала ему, что его ждет молодая миссис Уолш, он заглянул в историю болезни, чтобы напомнить себе о ее последнем визите. Аккуратная запись заканчивалась словом «натура» и звездочкой. Так он тайно обозначал тех дам, которые предпочитали заплатить ему, не прибегая к деньгам, и чьими предложениями он воспользовался. Он сказал старой Саре чистую правду. Он был податлив и часто не мог устоять перед самыми разными женщинами, от молодых шлюх до зрелых жен торговцев.