Добровольцы - Николай Асеев

Застегивая куртку и одевая на ходу пояс, Андрюша все же подошел крадучись к окну. Здесь ли уже Миша? Но не успел мальчик взглянуть на улицу, как испуганно попятился назад, чуть не крикнув. Так и замер он от ужаса, сжимая рот обеими руками. И только несколько секунд спустя понял, что испугавшая его страшная рожа с огромными ушами было не что иное, как лицо Миши, припавшего снаружи к окну и державшего растопыренные пальцы по обе стороны головы.

Андрюша быстро оправился, сделал рукою жест, выражающий, что вот, мол, одет и все обстоит, как следует, лег на пол, достал из-под кровати узел и, схватив пальто и фуражку, двинулся к двери. Однако раздумал. Вернулся к окну, тихонько открыл его, тихонько перебросил Мише вещи и мигом выскочил на тротуар.

— Закрой за собой окно, — прошептал Миша.

— Нет уж, спасибо, — буркнул Андрюша. — И так довольно страха натерпелся! Все казалось: заскрипит, стукнет, услышат. Бежим, брат, нечего, еще чего доброго хватятся нас.

И мальчики помчались вдоль улицы.

На вокзале творилось нечто невероятное. Такой толпы мальчики не видели еще никогда. На платформе кучами лежал багаж, а кругом него и на нем всюду сидели, стояли, двигались люди. Многие дети плакали, среди взрослых кричали, шумели, иногда ругались.

— Осторожнее, задавите детей! — отчаянно кричит мать, прижимая к себе двух малюток и стараясь отвести угол сундука, который проносят мимо.

— А какое мне дело до ваших детей! — грубо отвечает господин с сундуком. — Сидели бы дома!

Дети заливаются слезами. Мать отчаянным движением успевает вовремя оттолкнуть сундук и старается унять испуганных малышей.

В поезд лезут и в двери, и в окна.

В одном окне застряла полная дама. Ее стараются протолкнуть, она кричит и причитает.

А вот на ступеньках вагона двое взрослых пассажиров дерутся. Толпа вокруг кричит. Один из дерущихся, чувствуя, что противник одолевает, надевает ему на шею крючковатую ручку тросточки и, вцепившись в нее двумя руками, тянет соперника вниз со ступенек.

В вагонах такая теснота, что попавший внутрь не может уже более выйти наружу. Сбившись в кучу, стоят в проходах между скамейками, в коридорах, в уборных, на площадках вагонов.

— Смотри, смотри, — толкает вдруг Миша своего спутника, — и на крышах сидят!

На крышах вагонов действительно виднеются темные фигуры.

Касса закрыта, билетов не выдают.

В вагон попасть нет никакой возможности.

Мальчики растерянно стоят на платформе.

— Неужели возвращаться домой? Неужели на войну так и не попадем?! — с отчаянием говорит Андрюша.

— Погоди, что я придумал! — отвечает Миша. — Едут же так другие, полезем и мы на крышу.

— На крышу?! — испуганно вскрикивает Андрюша, но тут же, понимая, что ничего иного не остается, смиряется и, вздохнув, соглашается.

— Попробуем. На крышу — так на крышу!

С большим трудом удалось мальчикам вскарабкаться на крышу вагона. Она, однако, оказалась, плоской и потому сначала было не так страшно, как думалось Андрюше.

Но вот поезд двинулся. Впереди показался мост, перекинутый над полотном железной дороги. Увидя его, Миша пал ниц, успев только крикнуть Андрюше, который стоял, наклонясь над трубой и держась за нее:

— Ниже, ниже. Голову снесет! Андрюша быстро припал к крыше.

Над ними в одно мгновение возникла темная масса огромного моста.

Едва мальчики пришли в себя от испуга, как поезд пошел быстрее и стало так трудно удерживать равновесие, что приходилось все время лежать, обняв трубу вентилятора, — единственное, за что можно было уцепиться.

Луна скрылась. Стало темно. И до того уже холодная ночь показалась еще холоднее — и от быстрой езды, и потому, что ехали полем, и потому, что тело коченело от прикосновения к железной крыше и трубе. Лежать в таком положении было страшно трудно: руки, плечи, бок немели. И все же мальчики молчали, не желая признаться друг другу в том, что такой пустяк имеет для них значение. Им, собравшимся на войну, трудно полежать несколько часов на какой-то крыше!

— Миша, — вздохнул Андрюша, — твои родители знают, куда ты уехал?

— Скажешь тоже, — с сердцем ответил Миша, — какие бы это родители пустили на войну! Удрал, конечно.

Помолчали.

— Миша, — начал опять Андрюша, — смотри, светает, скоро хватятся у нас, что пропали мы.

— Ну, что ж, хватятся! — буркнул Миша.

— Мама, небось, плакать будет.

— Ну и поплачет, не она одна! Опять молчание.

— Миша, а ты чего больше хочешь, — попробовал снова заговорить Андрюша, — своих защищать или немцев проучить?

— Пфф! — фыркнул Миша. — Ты умнее ничего не придумаешь спросить!

— Так что же тут глупого, Миша? Я спрашиваю потому, что я войну вообще терпеть не могу и ни за что не хотел раньше воевать.

— Известное дело — кисляй!

— Вовсе нет, — обиделся Андрюша, — вот теперь иду же! Знаешь, когда я узнал, что такое большое государство пошло на маленькое, я уже почувствовал, что хотел бы тех защищать. А потом, когда читали, как немцы ворвались в маленькое мирное государство и стали убивать там людей и целые селения и города истреблять только потому, что так удобнее добраться до Франции, тогда я еще больше захотел воевать с ними. Ну, а потом, знаешь, все идут, и так нужно, чтобы все шли, чтобы хорошенько проучить этих гордецов! У всех провожают, плачут, а у нас — ничего. Стыдно как-то. Бабушка говорит: «Из наших, слава Богу, никто не пойдет». А мама погладила меня, поцеловала и сказала: «Его у меня никогда не заберут, он у меня единственный!» Мне вдруг чего-то стыдно-стыдно стало. Верно от того, что я вот какой счастливец: все должны идти умирать, а я вырасту и все буду единственным.

— Ну, развел! — перебил его Миша. — А мне вот просто завидно! Братья пошли, дядя пошел, а я — сиди тут с бабами! Холодно, однако, братец ты мой, и есть что-то хочется.

— А руки и плечи замлели!

— Ну так что ж, что замлели. Мало ли что бывает!

— И у меня очень замлели.

— Вот и привыкай!

— Зачем привыкать? Разве на войне руки должны млеть?! Форсишь ты все, Мишка.

— Ну и дурак! Все должно быть — на войне-то, всякие страдания или лишения там…

Помолчали.

Но вскоре Миша не выдержал.

— У тебя что в узле там? Белье, гребень, мыло…

— Белье, гребень, мыло, — передразнил Миша, — барышня кисейная, маменькин сынок! А хлеба не брал?

— Хлеба? Нет. Ведь на станциях можно купить. У меня десять рублей есть, — обиженно ответил Андрюша.

— Ну и сиди со своими десятью рублями, — разозлился Миша, — деньги, небось, у меня и у самого есть, а ну-ка, укуси их!

Совсем уж светло стало, когда поезд остановился на большой узловой станции и мальчикам можно было слезть со своей крыши. Соскользнув вниз, Андрюша грохнулся об землю: онемевшие ноги не могли стоять. Миша удержался, было, за дверь вагона, но ненадолго: руки не держали, ноги не стояли, да хлынувшие к поезду и из поезда пассажиры моментально оттеснили его, и он тоже опустился на платформу.

В происходившей сутолоке никто не обратил внимания на валявшихся на платформе детей. Несколько раз наткнулись на них и даже ушибли. Мише изрядно попало каким-то ящиком по голове, а Андрюше больно отдавили руку. Обоим намяли бока. Как только онемевшие члены их расправились настолько, что можно было стоять на ногах, мальчики побежали к буфету.

— Пирогов дайте! — еще издали крикнул Миша первому попавшему им навстречу официанту.

— Нет пирогов, — небрежно ответил тот.

— Ну мяса, колбасы, чего-нибудь дайте! — нетерпеливо крикнул мальчик.

— Ничего нет, — неохотно проронил лакей.

— Ничего нет?! — повторил озадаченный Миша. — Да он просто спит и двинуться не хочет. Идем скорее к стойке.

Но в буфете действительно ничего не оказалось. На вокзале в ожидании поезда ночевало столько народа, что все заготовленное было продано.

— Ну и порядки! — выпалил Миша, но голос его звучал уже менее уверенно.

Андрюша потупился.

— Что ж нам теперь делать? — растерянно спросил Миша.

— Подождем, может, принесут что-нибудь попозже или в буфете приготовят, — нерешительно ответил Андрюша.

Долго пришлось ждать мальчикам, — на вокзале все еще ничего не было. Наконец, часа через три по приходе поезда показалась шедшая из города торговка с булками. Издали заметили ее голодные путешественники. И когда к великой радости принялись за горячий хлеб, он показался им таким вкусным, какого они еще никогда не ели.

Подкрепившись, мальчики стали обсуждать вопрос о дальнейшем пути и решили попробовать взять билеты. Им страшно было и подумать о прежних местах на крыше вагона, да к тому же, ехать теперь надо в другую сторону, с другим поездом.

Однако касса оказалась закрытой. Миша попытался узнать у носильщика, когда ее откроют, но тот грубо ответил: