Солнце на краю мира - Антон Шаманаев

Резкий пронзительный хлопок и отвратительный скрипучий свист, похожий на поскреб металла о стекло. Дуновение, как от взрыва петарды. Шипение со всех сторон. И тишина.

Ступив шаг из-за терминала, я понял, что произошло. На подошвах противно заскрипел стеклянный песок. Он был повсюду. Он лежал белесой пылью на столе, на полках шкафов, на полу. Он медленно опускался сверкающими льдинками с потолка и застилал тончайшей вуалью все вокруг. Спохватившись, я закрыл нос и рот ладонью и судорожно полез в ящик стола за респиратором…

«Сам вы, дорогой мой – несчастный виновник вашего несчастного случая», – говаривал когда-то Дееву мудрейший наш Рустем Аркадьевич Опалян.

Молекулярный песок. Вдохнешь – и каюк бронхам, месяцы кашлять гноем будешь, потом подключатся почки, пытаясь вычистить то, что успело попасть в кровь, и добрый вечер. Надо сразу нанороботами кровь фильтровать, да и те могут не успеть, к тому же в страховку не входят…

Я спасся бегством. Не дожидаясь, пока песок осядет на голову и станет разъедать кожу, я рванул к двери, попутно глянув, что же осталось в рабочей зоне искривителя. От стеклянного кубика должен был отняться кусок, из которого в результате ювелирного искривления пространства вылеплялась вторая дверная ручка, точная копия первой. «Но тут что-то пошло не так», первая дверная ручка осталась лежать в одиночестве, а от кубика не осталось и следа, если не считать радужного бриллиантового тумана – стеклянного газа, водворившегося в комнате из-за того, что стекло расщепили на отдельные молекулы. В коридоре я принялся, словно месяц не мывшийся бездомный, вычесывать из волос мельчайшие песчинки. Стекловата, а не волосы. Песчинки впивались в пальцы, руки начали чесаться. Отряхнувшись, как мог, очистив плечи и рукава рубашки, я отправился в туалет, где минут пятнадцать морозил руки под струей холодной воды, пока из них все не вымылось.

Попутно корил себя за безалаберность и размышлял, чего опять такого в программе напортачил после не первого месяца работы над ошибками, что она меня едва не убила. Раньше она столь яро не дерзила: были проблемы, были фатальные сбои, но обходилось без разрушений… Непонятно, как вообще песок мог оказаться за пределами рабочей зоны, если по ней проходит горизонт событий. Абсурд же… Но эту мысль я временно отогнал, поскольку важнее было понять, откуда взялся сам песок. Молекулярный песок мог получиться только одним способом: во время операции MSA5 неверно рассчитываются координаты, и в конечном объекте молекулы ставятся слишком далеко друг от друга. Координаты молекул рассчитывает мой код. Если в нем и мог где-то возникнуть лишний inc6, то такое давным-давно выявилось бы на эмуляторе. Впрочем, предыдущие разы ошибки были именно в моем коде, так что версия подкупала правдоподобностью.

Других версий, в сущности, не было. Не может же криво работать сама операция Molecular Structure Alteration; по MSA в свое время Дэвидсон измочалил всех, прежде чем поставить свою подпись. Иные архитектурные проблемы вроде глюков в арифметике между регистрами – и вовсе из области фантастики. Процессоры проходят многоступенчатый контроль, в том числе у Дэвидсона…

Хорошо бы не возвращаться в комнату, пока смертоносная пыль не осядет. Тогда хоть вытру ее мокрой тряпкой, прикидывал я. Уборка займет вечность, но, по крайней мере, сохраню здоровье и инкогнито.

Из задумчивого оцепенения меня вывели вибрации в кармане, напророченные Деевым. На телефоне мокрыми пальцами пролистываю непрочитанные сообщения: новости, уведомления, спам и одно – от Дэвидсона с просьбой зайти срочно. Добралась-таки до меня его мочала, опрометчиво помянутая. Это тебе не секретарша с «секьюрити». Надеюсь, не кашляет он там молекулярным песком…

Из зеркала над раковиной на меня смотрело чудом уцелевшее в песчаной буре лицо. А с виду и не скажешь, что оно едва избежало жуткой участи. Даже прическа лежала сносно. Надо не забыть завтра побриться, подумал я решительно, а то Деев или Ида, как обычно, станут подкалывать на тему моей невостребованной брутальности. С бородой во всю широкую челюсть я в самом деле становлюсь похожим на чеченского наемника. Не помогают даже «полные доблести глаза с каплей грусти», как дразнилась Мари, просматривая мои студенческие фотки.

Я пересек лес железных рук искривителей Stanley, которых и в цехе тестировщиков было пруд пруди, и уперся в стеклянный «аквариум» Кена Дэвидсона, изнутри наглухо задернутый жалюзи. На двери висела табличка: «Злая собака! Не входить до 1 ноября!». Каждую неделю он вешает свежие отпугивалки от новичков, чтобы не привыкали.

Дверь была приоткрыта. Злая собака, как и ожидалось, строчила по клавиатуре, ни на секунду не отрывая глаз от монитора. Рядом стоял такой же, как у меня, Porta-07, тоже внешне подуставший, испачканный фломастером, и каждую секунду мигал сообщениями «PO» и «Program finished». Около агрегата крутился незнакомец в зеленом халате и, как заведенный, загружал из «свалки» в искривитель разные предметы. На меня внимания не обратил никто. В углу валялась одна из прошлых дверных табличек: «Если вы не уверены, как следует реагировать, не реагируйте»…

– Кен, привет.

Дэвидсон и ухом не повел. Ассистент в зеленом халате остановился и посмотрел на меня. У него было молодое лицо с правильными чертами, которое располагало бы к себе, если б не взгляд налогового инспектора. Угрюмый, снисходительно-агрессивный, привыкший вступать в психическое противостояние и одерживать верх. Нехарактерно для младшего инженера, коим он, по-видимому, был. Странно, что раньше я его у нас не видел; такое лицо запомнил бы.

– Объект! – Кен крутанулся на стуле, непонимающе уставился на ассистента, понял, куда смотрит тот, и лишь тогда узрел меня и поздоровался.

– Если ты по поводу письма, то проблема заключается в следующем. Сегодня попробовали конвейерный тест. Тест показал, что… м-м… так или иначе, перегревается аккумулятор. Два раза делали перерывы, хотя не положено. Давали ему остыть. Но это приводит к тому, что… м-м… ни к чему, собственно, это не приводит. Не остывает он. Следовательно, тесты вынужден прекратить.

Всегда удивлялся, как с его директорским гонором сочетается крохотная комнатушка, в которой, как и во всем ангаре тестировщиков, пахнет горячей пластмассой и подпаленной пылью, а измерительные приборы и полуразобранные искривители, обвешанные запчастями, играют роль мебели и комнатных растений. Какой-то у Кена свой порядок в голове: вроде свинтил он измерители в стойку, компактно сгрудил образцы по углам, а из ближайшего закутка, как и год назад, торчит старческая лапа искривителя Multus, дающая по голове тому, кто при входе вынужденно не поклонится директорскому высочеству. Сколько было извинений, когда она влепила по лбу Опаляну, а так и не убрал ее.

Ладно, что уж страдать. Ни одной нашей серии искривителей не удавалось избежать ошибок на тестах Кена. Кен тестирует всегда всё и всегда по-разному. Сто раз плюнул я на поверье, что если за первый час дэвидсонского тестирования искривитель не умирает – быть ему хитом. Но с тех пор, как Porta-01 на первом часе благополучно задымился, мы переделали массу всего! Недели три Кен беспробудно терзает новейшую модификацию, и не было ни единого сообщения о серьезных ошибках.

– Какой аккумулятор? – переспросил я. – И что за тест?

– Ну какой, какой. Аккумулятор тот, что в памяти. Стабилизирующий. Питает память, в которую пишутся атомный и молекулярный пойнтеры7… А тест – ничего сложного, прогоняю по ASA8: собственно, init, м-м, пара десятков offset’ов и disp.

– И подолгу гоняешь? – я предвидел, что ответ будет ужасающим.

– В первый раз у нас получилось… Сколько там было? – спросил он ассистента.

Тот неспешно подошел к столу, отыскал в груде пластика распечатку и зачитал:

– Тридцать семь минут двенадцать секунд.

– Ага… А потом – всё, – развел руками Кен. – Нагрелся аккумулятор, вскипел, считай…

– До девяносто восьми градусов по Цельсию, – прочитал ассистент.

– Вот-вот… так что тестирование я прервал, извини.

У ассистента был британский выговор и железный, как у робота, голос. Напомнил он моего первого сержанта, первые годы ПАКовской муштры. Мы тогда подсмеивались над железным голосом сержанта, а впоследствии выяснилось, что у него повреждены голосовые связки в результате ранения. Где-то в Африке его задело волной от водородной гранаты. Лет через семь я своими глазами увидел, как такие гранаты взрываются. Ими сжигали целые деревни. Сержант легко отделался.

Дэвидсонский ассистент, конечно, не имел ни капли общего с нашим сержантом. Но чем-то он был непрост. Халат делал его похожим скорее на работника морга или травмпункта, чем на яйцеголового технаря.