Поступь смерти - Крис Райт

– Смерть! – завизжала Матильда, устремившись на зверей. – Смерть! Смерть!

Она махала секачом над головой, и хлопья застарелой крови сыпались во все стороны. Рот широко раскрылся от крика, обнажив ряд пожелтевших зубов. Матильда бросилась в толпу, и глаза её горели радостным огнём.

Лютор зло отмахнулся молотом, и боёк с влажным хрустом врезался во что-то. От удара козломордый гор отлетел назад с проломленной грудной клеткой. Задыхаясь в агонии, он коротко заблеял, но тут же был повален на землю дюжиной цепких рук. Фанатики забрались на него, выдавливая глаза, отрывая с морды куски кожи, срезая пучки шерсти с окровавленной шкуры.

Священник тем временем двигался дальше и, калеча тела зверолюдов широкими размахами молота, ворвался в гущу сражения. Он был огромен, словно бастион спокойствия, возвышающийся над суетной толчеёй тел.

Повсюду вокруг него фанатики бросались на чудовищ. Дворик был завален трупами, людскими и звериными. Ни та, ни другая сторона не думала уступать. Зверьё, оторванное от вожделенной резни, изливало свою ярость на наступающие ряды фанатиков, они низко опускали рогатые головы, чтобы бодать и увечить людей, а те в ответ обрушивались на них, невзирая на смотрящую со всех сторон смерть, карабкаясь на тела павших, только бы подобраться ближе, только бы ударить, уколоть, укусить.

И гибли толпами. Но им было всё равно. Они перестали существовать, как отдельные души, что пекутся лишь о своих жизнях и помыслах, стали единой массой, воплощённым выражением открытого небрежения к себе. Они всё прибывали, не замечая резни вокруг, одержимые одной только мыслью, оставшейся в их головах.

Убить. Убить. Убить.

Словно подгоняя фанатиков вперёд, в первых рядах стоял Лютор Гусс. Пламя окрашивало его броню в красный цвет. Он врубался всё глубже в ряды зверолюдов, и кровь, словно ореол, разлеталась вокруг него. Неуклюжие варгоры, угрожающе рыча, проталкивались к нему. Он убивал их одного за другим, проламывая шишковатые черепа и отрывая их мерзкие лапы. Боевой молот мерно вздымался и опускался, словно могучий колокол, и кровавый ореол вспыхивал с новой силой.

Гусс бился без боевых кличей. Только губы шевелились в такт безмолвной молитве. Лицо оставалось непроницаемой маской. В отличие от своих безумных последователей он был спокоен. Упорно и методично он шаг за шагом продвигался через дворик, пока не оказался под карнизом у крыльца часовни.

Двери были разломаны. Гусс пролетел мимо ревущего гора, походя сломав ему позвоночник о каменный дверной косяк, и пинком выбил остатки дверных досок. С нефа доносились грязные звуки резни.

Лютор прошёл внутрь, широкими кругами вращая молот. Два гора яростно набросились на него из тени и потянулись к горлу. Не останавливаясь, он отмахнулся своим оружием. Золотое навершие, мелькнув, врезалось в череп первого зверолюда и откинуло его под ноги второму. Ошеломлённые горы растянулись на полу. В тот же миг из дверного проёма высыпали фанатики. Готовые разорвать на части любого, они с жадно раскрытыми ртами и вытянутыми пальцами набросились на лежащих зверей.

С непроницаемым лицом Лютор устремился к нефу, беззвучно проговаривая свои бесконечные молитвы. Люди в часовне были ещё живы. Там, впереди, у престола, на котором в окружении закопчённых свечей лежала запятнанная плащаница, сражалось около дюжины горожан. Окружённые зверьём со всех сторон, ряды защитников таяли на глазах.

Один из горов выступил вперёд. Он был огромен, гораздо крупнее остальных. Стоило Гуссу приблизиться, как гор, каким-то животным чувством почуяв опасность, обернулся.

На его бычьей морде, возле широко раздувающихся ноздрей красовались закруглённые бивни. Шкуру покрывали чёрные застарелые струпья, и повсюду оголённая кожа была разрисована мерзкими печатями сил разрушения. На широченных плечах покоился громадный двойной топор. Со спины свисал длинный изорванный плащ, грубо простроченный нитями, похожими на человеческие сухожилия. Гор гневно бил о землю острыми копытами, в крохотных красных глазках плескалась дикая ярость.

Увидев священника, он тут же испустил низкий хриплый рёв, вызывая его на бой. Мелькнуло лезвие топора, и тварь ринулась вперёд.

Лютор подобрался и поднял молот. Топор гора со свистом устремился ему в грудь. Гусс подставил молот и два оружия с громким лязгом столкнулись.

Гусс крякнул от удара и попятился назад. В предвкушении лёгкой победы зверь зарычал и нажал изо всех сил. Руки священника заныли от чудовищного давления, и он опустил своё оружие.

Зверь нырнул вперёд, клацнув громадными челюстями. Гусс провернулся вокруг себя и сделал шаг назад, давая движению зверя вывести его из равновесия, затем остановился и занёс молот, целясь чудовищу в бок. Зверолюд быстро опомнился, ушёл от удара и снова махнул топором.

Лезвие пошло по кругу, метя священнику в горло. Лютор опять отступил, и топор прошёл буквально в сантиметре от его шеи, затем устремился обратно в ближний бой. Он рванулся вперёд, опустив молот, и с бешеной силой врезался в чудище головой.

С тяжёлым стуком черепа столкнулись. Ошеломлённый гор попятился от священника. Гусс ударил его свободной левой рукой, отчего зверь ещё больше отшатнулся назад, и нанёс размашистый удар молотом.

Навершие пришлось чуть пониже челюсти. Размозжив кости, оно вырвала их из тела. Чудовище издало булькающий вой, и из открытой раны хлынули потоки горячей чёрной крови. Схватив рукоять обеими руками, Лютор отвёл молот назад и для большей силы провернулся на пятке.

Череп зверя раскололся, словно глиняный горшок. Чудище попятилось назад, каким-то чудом оставаясь на ногах, несмотря на кровь, сочащуюся из разорванной шеи и стекающую ему на грудь, и, наконец, рухнуло на землю. Громадная туша дёрнулась несколько раз и затихла.

Тяжело дыша, священник огляделся. Повсюду в часовне его пылающие праведным гневом фанатики рвали оставшихся зверолюдов. Кое-где между рядами скамей ещё кипела битва, но главарь банды был повержен.

Ни победного крика. Ни улыбки на суровом лице. Гусс смотрел на алтарь и, не сводя глаз со священного камня, приветственно вскинул измазанный кровью молот.

– На всё воля Твоя, – прошептал священник, всё ещё силясь справиться с дыханием.

И двинулся вперёд, молот свистел из стороны в сторону в поисках новой добычи.

Она никогда не была красива. Ещё при жизни на её пухлом прыщавом лице, лежал отпечаток недель лишений и тяжёлой жизни в суровых северных землях Империи.

После смерти её лицо стало просто ужасно. Левая щека была оторвана, на её месте проглядывали зубы и челюсть. Вместо одного глаза зияла дыра, медленно заполнявшаяся кровью. Её брюхо, дряблый мешок жира, покрытый колотыми ранами, вываливался из разорванной одежды.