Ловцы снов - Елизавета Александровна Рыкова

Что-то очень тёплое и ритмичное… нет, почти все песни в нынешнем сете такие, но эта особенно тёплая. Нажав кнопку «пуск», я представляю себе жидкий свет, пробегающий от джека и распадающийся на две струйки – к наушникам.

Всю первую песню я просто оттаиваю и прихожу в себя. На второй начинаю болтать ногами и уже пытаюсь думать.

И мне становится так стыдно за свою несообразительность, что я чуть не перестаю думать.

Ну конечно. Во-первых, отлично я знаю это головокружение. Просто раньше оно не было болезненным. Это ощущение «рядом что-то происходит». Кейн прав, людей с una corda часто тянет в неприятности, а ещё к опасным людям. Это наш способ подзарядки. Мы лезем к истеричкам и паразитируем на них. Причём неважно, восхищают они нас или раздражают. Это шанс что-то чувствовать. Поэтому на моём счету, хоть я весьма хилый, больше драк, чем у иного школьного хулигана. В последнее время, правда, без этого можно обойтись. Наверное, что-то во мне изменилось из-за музыки, и мне больше не подходит такой способ подзарядки.

Значит, тот старшеклассник, который проходил через двор у меня за спиной, опасен.

Теперь Хлоя. За последний год я был у неё на ковре примерно сто тысяч миллионов раз. Теперь ясно, она надеялась, что я снова связался с плохой компанией. Вот почему она так изменилась в лице, когда я сказал, что меня ждёт друг. Потому что Кори Мит тоже оставался в школе. Наверное, Хлоя вообразила, что мы готовимся провести приятный пятничный вечерок за избиением детей и женщин. А я бы легко мог заложить дружка. Это была бы хорошая разводка на сильные эмоции.

Ну почему Хлоя – именно Хлоя? Почему она не может быть обыкновенной училкой, которая не учитывает ничьих особенностей? Хотя, наверное, я сам виноват. Слишком часто ссылался на свою болезнь, и вот теперь Хлоя слишком много знает про una corda. Надо быть паинькой и держаться от неё подальше.

И ещё. Хорошо бы узнать, насколько опасен этот Кори Мит. Я бы забил, но теперь, когда поблизости постоянно была Эгле… короче, я не мог втягивать её в неприятности.

Неважно, что она об этом думает. Если ей захочется неприятностей, пусть ищет их сама. Я присоединюсь, конечно. Но в свои втягивать точно не буду. Мои неприятности – это только мои неприятности. И точка.

Глава 4. Соединение установлено

Эгле стояла ко мне спиной. Временами делала несколько медленных шагов вперёд и снова останавливалась. Я смотрел на неё и гадал, какое у неё сейчас выражение лица. Она шла уже минут десять. Всё шла и никак не могла пройти эти жалкие сорок метров, которые я наотрез отказался идти вместе с ней. У меня исчезающе мало принципов, связанных с взаимоотношениями. И вот это был один из них. Знакомство с морем – это то, что надо совершать в одиночку, если есть такая возможность. По правде говоря, я всегда считал, что в Ленхамаари только одна достопримечательность – вот этот песчаный пляж, поросший морской мятой, пустой практически в любое время года. И живое огромное пространство, начинающееся за ним, чаще всего – серебристо-зелёное.

Ну, ещё в списке достопримечательностей Ленхамаари был Альбин Кейн, конечно же.

Была и другая причина, по которой я не пошёл с Эгле. Её болезнь отличалась от моей. Очень странно получилось. Мой синдром описывался словами, которые означали приглушённость и слабость. Una corda – указание для пианиста нажать левую педаль, которая заглушит две из трёх струн под ударом молоточка. А Эгле была резонатором. С ней происходило то, что происходит с фортепиано, когда зажата правая педаль и все три струны открыты. То есть не три, а три умножить на восемьдесят восемь. Ничего так диапазон. В этот момент фортепиано реагирует на любой звук. Струны начинают резонировать, стоит только хлопнуть в ладоши рядом или просто что-нибудь сказать.

Вот и с Эгле было так же. Она очень легко поддавалась влиянию чужой мелодии. Они заполняли её полностью. Она как будто становилась другим человеком. Всё и так достаточно сложно, когда ты подросток. Просто представьте, насколько всё может быть хуже, когда ты – совершенно точно не ты, и каждый день по-разному. Это не означало, конечно, что у неё не было собственной мелодии, просто из-за тысяч чужих было трудно её выцепить. Не такая опасная болезнь, чтобы умереть, но свихнуться годам этак к шестнадцати – очень даже можно. С этой точки зрения, я был не таким уж плохим вариантом друга, который вечно крутится поблизости. Конечно, со стороны мы казались просто двумя больными una corda. Но зато слабенькая моя мелодия почти не глушила внутреннее звучание Эгле. Всех остальных я тоже не глушил. Но из-за меня они держались подальше. Такой резонанс Эгле было легче переносить. Так сказать, я ей не очень мешал, в отличие от большинства здоровых. И делал так, чтобы они не мешали. Здоровые вечно чем-то недовольны. Не то чтобы без причин. Но одно дело – ныть из-за собственных проблем. И совсем другое – часами переживать из-за людей, с которыми ты даже не знаком.

…Эгле несколько минут стояла у серебристо-зелёной кромки, глядя, как волны набегают на берег и откатываются обратно. Ей не пришло в голову снять туфли и зайти в воду. А может, и пришло, просто она решила этого не делать. Когда она всё-таки захотела коснуться морской воды – опустилась на колени, протянула руки к волнам и сидела так долго-долго.

Когда она снова подошла ко мне, по её лицу было совершенно невозможно понять, что она чувствует. «Что, если у моря тоже есть мелодия, и сейчас она отозвалась у Эгле резонансом?» – пронеслось в мозгу.

– Ну как? – спросил я.

Эгле медленно покачала головой.

– Я специально пыталась запомнить слова, которыми буду рассказывать впечатления… но сейчас снова слышу тебя. И ничего не изменилось. А значит, – она чуть-чуть улыбнулась, – ты думаешь про море точно то же самое. Значит, ты знаешь – как.

Я знал. Конечно же, я знал. И просто молча кивнул, когда она договорила.

Хорошо, что она теперь тоже знала. И ещё лучше – что знала то же самое. Вернее, так же.

Потом мы ушли немного дальше, к скалам. Там, на пригорке, мы разбили лагерь. Остаток вечера мы грызли вафли и болтали. Так оживлённо, как только могут болтать два человека с una corda.

– Почему-то все странные