Проданное ничто (сборник) - Владимир Дэс

Его появление на работе вообще можно было приравнять к стихийному бедствию. Все учреждение прекратило работу, и сотрудники толпились в коридорах и комнатах на подходе к рабочему месту Огурцова. А начальник Петра Петровича, смеясь, неожиданно назначил его своим заместителем. То-то было смеха. Ха-ха!

Веревкин, очевидно, насмеявшись вдоволь, прислал рецензию:

«Конечно, все это очень смешно. Но смех смеху рознь. Есть даже поговорка: «Смех без причины – признак дурачины». Я, конечно, не имею в виду Вас, уважаемый писатель. Но, как говорят в народе, в каждой шутке есть доля правды. А правда – штука не совсем смешная. И потом время сейчас не очень смешное. Смеяться-то может только сумасшедший. Мне вот, например, не до смеха – зарплату не платят уже целый год. Тут и полысеешь, и окосеешь. Кстати, товарищ писатель, я тоже лысый. Поэтому пишите лучше не о лысых, а о волосатых. Они, как нам, лысым, кажется, тоже смешные.

Почитал я это и вздохнул:

– Фу, устал…

Тяжелый труд писателя и бестолковый. Пишешь, пишешь, а тебя не понимают. Может, мне лучше редактором стать? Опыт у меня уже есть. Пойду к Веревкину, попрошусь завлитом в «Живой классик».

Восстание Спартака

(Как я первый раз не поехал за границу)

В период брежневского застоя на наше учреждение, где я работал, пришла разнарядка – одна семейная путевка в Венгрию, на двоих. По какой-то случайности выбор пал на меня, наверное, потому, что у нас к этому времени с женой было двое детей и теща жила с нами. А это означало, что если мы с женой уедем за границу, то, во-первых, есть на кого оставить детей и, во-вторых мы с женой обязательно вернемся в Союз к оставленным на тещу детям. Залог был ликвидным, как сейчас сказали бы банкиры. Пройдя все партийные собрания, мы с женой оказались в «святая святых» – на комиссии в райкоме партии, где ставилась окончательная точка – пустить нас с женой за границу или нет.

На комиссии был допрос по всем строгостям социалистического времени. Мы с женой, имея оба высшие образования, не стоящие нигде на учете, не имеющие татуировок и вредных привычек, ответили на все каверзные вопросы.

Жена ушла, а я замешкался, рассыпаясь в благодарностях членам комиссии.

И тут напоследок был задан мне один коварный вопрос одним древним партийцем: «Скажите, пожалуйста, что вы знаете о восстании Спартака?»

Этот вопрос настолько был простым, что я вначале хотел сразу ответить. Тем более что имел историческое образование. И я знал, что восстание Спартака было в 73–71 годах до нашей эры. Но, посмотрев на ветхого партийца, засомневался, нет ли тут подвоха. Этот вопрос настолько был неожиданным и неуместным для поездки в Венгрию, что я стал лихорадочно соображать.

Во-первых: какое отношение Спартак имеет к Венгрии?

Во-вторых: какое отношение этот ветхий партиец имеет к Спартаку, может, он его потомок? «Думай, думай, – лихорадочно внушал я себе. – Венгры с Урала.

Спартак – фракиец из Италии. Что тут общего?»

Пока я лихорадочно соображал, лица членов комиссии стали выражать явное презрение к человеку, который едет в Венгрию и не знает что-то там о Спартаке. «Боже, – подумал я, – какое же я ничтожество, имея высшее историческое образование, я даже не знаю, как венгры связаны со Спартаком, но как-то они связаны, раз мне задали такой вопрос. Не идиоты же они!»

И пока я так молча думал, древний партиец очнулся и, постукивая клюшкой об райкомовский паркет, провозгласил: «Не знает молодой человек, не знает. А значит, нечего ему и делать в Венгрии!» И не успел я возразить, что я все знаю, он поднял свою карающую руку: «Я против поездки данного товарища в Венгрию!» И вся комиссия тут же согласилась с ним.

Дома все было очень плохо: жена рыдала, что из-за меня она теперь не купит себе венгерский парик. Теща укоряла, что надо было лучше учиться в институте, а не шляться неизвестно где. Тогда бы я знал, как венгры победили Спартака.

Одни дети были довольны.

Они целыми днями играли в гладиаторов.

Один гладиатор был Спартаком, а второй – папой.

Но и гладиатором «папа» никак не мог победить Спартака.

Зарождение разума

Одни считают, будто человек произошел от обезьяны и разумным стал благодаря упорному труду.

Другие – что человека слепили из глины, и разумным он стал, когда в него вдохнули душу.

Я так думаю, что обе стороны заблуждаются, поскольку твердо уверен, что разумным человек сделался благодаря алкоголю. И не спешите принимать меня за идиота.

Если вы наберетесь немного терпения и спокойно, вдумчиво выслушаете историю, свидетелем и активным участником которой я являюсь по сей день, то ваше отрицательное отношение к моей теории наверняка резко поменяется.

Начало этому сенсационному явлению положил Новый год, а вернее, его празднование на протяжении нескольких дней. Когда я уже опух от выпитого шампанского и перешел на чай, ко мне вдруг, ближе к вечеру, заявился друг. Был он отнюдь не в праздничном настроении, поскольку из-за каких-то пустяков поссорился с женой, разругался с тещей, дал пинка сыну и, как итог, ушел из дома, хлопнув дверью, но прихватив с собой бутылку водки.

Ее-то он и выставил на стол. Мне пришлось достать закуску. Он разлил нам на двоих, в две рюмки. А я не то что пить, смотреть на спиртное и то не мог. Но когда я робко попытался отказаться, друг посмотрел мне в глаза таким взглядом, что я тут же молча чокнулся своей рюмкой об его. И пока он, запрокинув голову, вливал свою рюмку себе в рот, я свою вылил в кадушку фикуса, что стоял рядом со столом.

Фикусу этому было уже много лет, достался он мне от покойной мамы. И таким вот манером – он себе в рот, я в кадку к фикусу, он себе в рот, я в кадку к фикусу – мы прикончили бутылку. Под конец нашего мальчишника он расцеловал меня, назвал лучшим другом и, сообщив мне по секрету, что только со мной чувствует себя человеком, двинулся к себе домой.

Он ушел, а я, включив весь свет, который был у меня в кухне, взялся осматривать фикус. Ничего страшного с ним не произошло. Поковырял пальцем землю в кадке. Земля как земля. Понюхал палец – водкой пахнет. Поморщился я от этого противного запаха и пошел спать.

Наутро фикус заболел: листья его повисли, зелень поблекла и даже ствол как бы прогнулся.

«Ну вот, – подумал я. – Сгубил растение».

А вечером ко мне опять пришел друг, но уже с женой, сыном и тещей. Он опять принес бутылку водки и с порога приказал жене и теще внимательно разглядывать меня, воскликнув: «Смотрите, вот он!» Наверное, для того, чтобы я не смог незаметно сбежать из собственного дома, пока он достает закуску из моего холодильника.

– Все смотрите – он мой лучший друг!

Жена и теща, подчиняясь приказу, тоскливо взирали на мою испуганную физиономию, а сын, демонстративно игнорируя указания любимого папы, из – за мамкиной спины показывал мне кулак. Хорошо хоть, не нож.

Разлили в рюмки. Жена и теща демонстративно отвернулись, а сын, устав запугивать меня мордобоем, начал усердно отковыривать вилкой обои от стен.

Друг опрокидывал в себя рюмку за рюмкой. Я же, выбирая моменты, опять опрокидывал свои рюмки в кадку фикуса, думая при этом: «Все равно завтра его выкину».

Когда счастливое семейство наконец покинуло меня, и я, закрыв за ними дверь, вернулся в комнату, то обомлел: фикус нельзя было узнать. Передо мной предстало красивое, стройное, помолодевшее растение. Листья поднялись вверх и весело колыхались в такт музыке из приемника. Ствол выпрямился. Фикус прямо сиял и лоснился.

Вот это дела!

Я хоть и не ботаник, но быстро понял, что тут к чему и от чего это домашнее растение так веселится – ведь я в него сегодня рюмок пять водки опрокинул.

Подивился я на это дело и решил пока фикус не выкидывать.

А на следующий день, придя с работы, опять обомлел: вместо сильного и красивого фикуса из кадки торчало что – то вроде сморщенного репейника.

– Похмелье, – поставил я точный диагноз.

И тут во мне проснулся азарт исследователя. Достал я из заначки бутылку спирта, налил пол-стакана и медленно, осторожно вылил в кадку.

Через несколько минут началось волшебное превращение жалкого урода в подлинный шедевр фитодизайна.

И с этого момента начались дела очень даже интересные.

Я, повторяю, не ботаник, но думаю, что все наши Мичурины, окажись они на моем месте, просто затрепетали бы от счастья и с криком «Эврика!» помчались бы выбивать себе фонды на спирт. А ученым спирт давать нельзя – он ведь, по их теориям, разрушает мозги. А как, имея в эксперименте спирт, удержаться и не выпить? Так все ботаники могут остаться без мозгов. Хотя насчет мозгов у наших ботаников надо еще крепко подумать: может, их мозги уже давно фонды на спирт осваивают?

Поразмыслив так, я решил мичуриным ничего пока не сообщать, а исследования вести самостоятельно. Запасся спиртом и, угощая им фикус, повел ежедневные научные наблюдения.