Проданное ничто (сборник) - Владимир Дэс

С таким-то лбом я скоро и без Дьявола обойдусь.

«Бамм!» – ударили часы. Я даже вздрогнул.

Все – наступило дьявольское время.

Осторожно, на цыпочках подошел я к своему креслу и тихо сел в него.

Замер.

Ничего.

Потекли минуты.

Я взял газету, начал читать.

Через минуту заглянула секретарша, сказала, что звонят из больницы, от отца.

«Ага, – обрадовался я, – похоже, каюк папаше».

По такому случаю трубку грех не взять.

А там папа.

Он бодрым голосом сообщил мне, что у него сегодня вдруг пропали все метастазы и его выписывают.

Я онемел.

А папаша все смеялся, все говорил и говорил о том, как он сейчас выпишется, да как приедет к себе в квартиру и что там будет делать…

Я бросил трубку.

Что же теперь делать? Я ведь уже плату за пять лет вперед взял и пустил эти деньги в оборот.

Теперь их не вытащишь. А люди – те, что дали деньги, – их попросят, причем очень быстро и настоятельно.

Как бы мне самому вместо папаши не отправиться к Создателю.

Посмотрел на часы.

Прошло пять минут.

Руки задрожали.

Тело задергалось.

«Та-ак, – сказал я себе. – Спокойно. Больше никаких звонков».

На всякий случай выгнал свою долгоногую из приемной и запер за ней дверь. Чтобы не вздумала сдуру соединить еще с кем-нибудь, у кого случилось что-то хорошее.

Уходя, она сообщила, что мне почтой пришла кассета, еще вчера, на старое место, но она забыла ее передать. На бандероли было написано «Лично в руки», и она не стала ее вскрывать.

На столе у нее лежала эта самая кассета.

Я ее взял. И прямо в пустой приемной от нечего делать вставил ее в видеомагнитофон и включил телевизор.

Там какой-то идиот развлекался в постели с двумя негритянками.

Пригляделся – да это же я в парижском номере во время загранкомандировки!

Я нашел обертку бандероли и узнал почерк моей жены-дуры.

И запустил в телевизор подвернувшимся под руку кофейником. Тот врезался в угол чертова видеоаппарата и взорвался, как бомба, разукрасив приемную кофейным цветом.

Тут в дверь стала ломиться охрана.

Пока я, суетясь, доставал кассету, дверь выломали.

Я выцарапал-таки кассету и нырнул к себе в кабинет, оставив охранников и секретаршу в изумленном остолбенении.

Кассету я тут же разломал, а пленку порвал на клочья и разметал по кабинету.

И тут же позвонил своей любительнице похабных картинок.

Жена вначале слушала молча, а затем наговорила мне такого, что я сам замолчал и молчал очень долго.

Перед внутренним взором замаячил СПИД.

«Врет», – подумал я, впрочем, без особой уверенности.

И решил: позвоню-ка я любовнице, как-никак она врач, и что-то такое у нее бы у первой обнаружили.

Позвонил.

Она меня выслушала и, похоже, грохнулась в обморок: с того конца линии донеслись панические вопли.

У меня закружилась голова.

От сатанинского часа прошло тридцать две минуты.

Надо было ехать.

Ехать домой к идиотке-жене, в больницу к любовнице, на квартиру к отцу, но я ждал, когда закончится проданный час.

Час Ничего.

Хорошенькое Ничего!

Налил я себе полстакана коньяку и выпил залпом.

Коньяк оказался таким крепким, что я чуть не подавился и от кашля загнулся в пол. При этом лбом треснулся об ручку кресла и рассадил лоб до крови.

Но я молчал. Не кричал. Понимал, что, если позову на помощь, может произойти что-то совсем ужасное.

Обложив лоб бумажными салфетками, я рухнул в свое новое кресло.

Но тут же подпрыгнул от какого-то шороха.

Оказалось, я сел на мною же брошенную газету.

Схватил ее, хотел разорвать, но в глаза бросился заголовок, который я почему-то раньше не заметил: «Умер управляющий – умирает банк».

А ниже – маленькое сообщение, что нашему банку приостановили действие центробанковой лицензии.

– Что-о?! – воскликнул я, не веря глазам.

Тут в щель заглянула секретарша и выпалила:

– К вам ваш сын. – Увидела мою окривевшую рожу, ойкнула и исчезла.

– Сын? – машинально переспросил я и машинально же глянул на часы.

Они стояли. Стрелки застыли за пять минут до конца проданного времени.

– Стоп, – сказал Бесу Всевышний. – Ребенка оставь в покое – нет у тебя права на его душу. И без того ты много натворил в свой час.

– Ха-ха мой Бог! Да я же ничего не делал, Господи. Он сам своим бездействием создал все это. А я всего лишь наблюдал со стороны. Как, оказывается, просто уничтожить твое создание. Надо всего лишь сказать, что я, Сатана, рядом, и человек сам начинает себя гробить. Глупец. Сидит и ждет. И этим себя уничтожает. Так что, Боже, если не будем губить младшего, то я забираю этого банкира, а то он за пять оставшихся минут такого натворит, чего даже мне, Дьяволу, не придумать.

Господь посмотрел на своего некогда лучшего Ангела, ныне подобострастно виляющего перед ним хвостом, на застывшего полоумного человека с проданной душой и махнул дланью:

– Забирай! Мне он не нужен.

– Сын? – переспросил я.

– Да, сын прежнего управляющего.

– Чего ему надо?

– Не знаю.

Оттолкнув ее, в кабинет ворвался парень.

Я как увидел его, так и понял: это конец, он пришел меня убить. Наверное, Сатана ему шепнул, ради кого и чего умер его папаша.

Я не стал ждать мордобоя. С детства боюсь физической боли.

И тут же решил: «В окно…» Разбежавшись, выбил импортное тонированное стекло вместе с пластмассовой рамой.

И в этот момент пробили часы.

Все…

А этот сын бросился за мной к окну с какой-то бумажкой, крича вслед мне, уже вылетающему с седьмого этажа: «Подпишите денежную помощь на поминки по отцу!»

«Какому отцу? – еще успел я подумать. – Какую помощь? Как же так?

Он же пришел меня убивать».

Бам-м… об дорогу, по которой ходят люди-букашки.

И тут же:

– Привет, приятель, а вот и я. – Дьявол стоял над моим бездыханным телом. – Что, обманул? – Он тряхнул мою отлетевшую душу. – Ну, полетели.

Я трепыхнулся с надеждой: раз полетели, так, может быть, не к нему в Преисподнюю.

Но Дьявол, подхватив мою душу, оторвал ее от толпы, уже собравшейся над распластанным мной, бывшим человеком, сделал крут, и вмиг свет над моей душой замкнулся.

Ужас и тоска охватили всего меня, буквально выворачивая наизнанку.

– Боже мой, какая мука!

– Причем вечная, – утешил мой бывший приятель, подливая кипяток в котел, где я оказался с моим бывшим начальником.

Тот, увидев меня, протянул к моей шее свои синие руки.

– Господи! – вспомнил я о Всевышнем. – Спаси!

– Поздно, дорогой, – ответил мне Дьявол и больно ударил кочергой по шее. – Раньше надо было о Боге вспоминать.

От удара я поневоле нырнул в бурлящую жижу. Хлебнул кипятка и заплакал.

Бедный я, бедный. Жалко-то как себя! И на кой черт сдался мне этот Дьявол! Сиди вот теперь в кипятке и жди, когда тебя жарить начнут.

Тут что-то булькнуло.

– А-а-а!!! – завопил я.

Это мне свежего кипяточка подлили.

Рука короля

«Только бы не споткнуться, только бы не споткнуться», – билась в голове, вместе с учащенным пульсом, одна-единственная мысль.

Я бежал, нет, летел, как мне казалось, над ковровым паркетом королевского дворца, боясь ступить как-нибудь не так и ужасаясь от мысли, что могу споткнуться.

Меня сегодня допустили до Руки Короля!

Я смогу ее поцеловать!

Прижать свои губы к руке божественного существа, повелевающего в нашей стране всем живым и неживым.

Какая честь!

Какая радость!

Какое счастье!

Король сидел на троне, сверкающем алмазами, в самом конце зала, и я, обмирая сердцем, с каждым шагом приближался к заветной мечте каждого смертного.

Рука Короля лежала на золотом подлокотнике его высокого трона и слегка подрагивала.

Я приближался… Сколько раз я проделывал этот путь – от дверей к трону – в своих мечтах!

Сколько раз я упражнялся в пустой комнате, степенно нагибаясь над перчаткой, лежащей на краешке полированного стола.

Сколько сладостных моментов я пережил в предчувствии этого волшебного дня – один Бог знает!

И вот сейчас это свершится.

Господи, помоги!

Король разговаривал, полуобернувшись, с кем-то из вельмож, имевших высокую честь стоять за троном, и, казалось, не замечал меня, допущенного сегодня до его руки.

Но это ничего не значило.

Важно было поцеловать Королевскую Руку. Если Король позволит, это будет означать, что я допущен.

Осенен королевской милостью.

А милость Короля не знает границ.

И вот я уже у самого трона.

Вот уже у самой Королевской Руки. Дрожа всем телом, я склонился в верноподданническом поклоне. Потекло время.

Король все разговаривал.

Меня бросило в жар.

Король не обращал никакого внимания на меня, на «ничто», стоящее на полусогнутых ногах у его трона.

Вокруг зашептались.

И в ту минуту, когда в мою сторону уже двинулись его стражники, Король глянул на меня мельком, чуть-чуть, и отвернулся, но при этом шевельнул мне мизинцем.