Ошибка физиолога Ню - Моисей Марков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- С Орловкой? - Дед посмотрел на меня подозрительно. - С Орловкой-то... Смело начисто в эту войну.
- А раньше с Орловкой не случалось каких-либо историй?
- Чевой-то? - переспросил дед тревожно.
- Ну, каких-либо разговоров не было про странные случаи с Орловкой?
- Да язык, он ведь без костей. Если всякий брех слушать... - Дед что-то буркнул и исчез в кустах.
Мне стало ясно, что факты, изложенные в повести, действительно не лишены основания. Вспомнилось также, что профессор Андреев, который прежде так активно поддерживал работы по созданию искусственной механической почки и сердца в своем институте, в последние годы, а именно в конце тридцатых годов, круто изменил свои научные изыскания. Он отнюдь не препятствовал этим старым работам. Но его интересы стали ближе к проблемам геронтологии.
"Что же, - думал я, - может быть, действительно опубликовать эту рукопись?.."
В одном купе
Вторые сутки идет на восток поезд дальнего следования.
За двое длинных суток пассажиры узнали друг о друге, казалось бы, все мельчайшие подробности. Определились привычки, характеры.
Желчный, всем недовольный пожилой доктор непрерывно пикируется с журналистом, похожим на хорошо обритого располневшего медвежонка.
Приемы их словесной дуэли изучены до деталей и становятся утомительными. Молчаливый инженер и старающаяся казаться очень взрослой Валечка, начинающий биолог - вот и все население 11-го купе поезда Москва - Владивосток. Иногда из соседнего купе заходит Иван Алексеевич. У него, как он объяснил, возникла психологическая несовместимость со своими соседями по купе. Бывает такое.
Дорожная скука прогрессирует быстрыми темпами. Пробуются все новые и новые способы убивать время.
Инженер и доктор часами играют в шахматы, партии неизменно заканчиваются победой доктора. И он, иронически блестя очками, делает нелестные замечания о последних ходах противника.
Впрочем, все старания доктора вывести инженера из благодушного состояния оказываются тщетными.
Инженер очень уютно устроился в уголке купе и, скрестив короткие ручки на округлом животике, почти материально излучает умиротворение.
Дело в том, что поездка инженера сложилась на редкость удачно. У него "в кармане", как, не скрывая зависти, говорит доктор, лежат "солидные фонды", и он "добренький" возвращается на свое строительство. А доктору обещали в Москве "во!" (доктор во все купе разводит руками, чтобы показать внушительные размеры обещания), а дали "во!" (доктор пальцами правой руки изображает известную комбинацию).
Доктор все это говорил с таким раздражением, так ругал себя за то, что не полетел самолетом, с таким недовольным видом осматривал купе и своих спутников, что все невольно чувствовали себя в какой-то мере виноватыми в его злоключениях, во всяком случае, в том, что доктору скучно в этой компании, что они, спутники, в чем-то оказались не на высоте. Росло и некое чувство протеста, возмущения подобной бесцеремонностью. И вот звучит нарочито проникновенный баритон журналиста:
- Доктор, вы ничего не понимаете в природе скуки, наоборот, поехав поездом, вы просто спасли себя от скуки!
Ожидая подвоха, доктор насторожился.
- Я только приведу высказывание знаменитого Делакруа, - продолжает журналист. - 27 августа 1854 года Делакруа записал в своем дневнике:
"Когда люди достигнут наконец того, что пассажиры, удобно разместившись в жерле пушки, будут затем вылетать из нее со скоростью пули по всевозможным направлениям, тогда будет признано, что цивилизация далеко шагнула вперед. Мы приближаемся к тому счастливому времени, которое упразднит пространство, но не сможет упразднить скуку, так как необходимость заполнить время будет все возрастать в связи с тем, что различные передвижения и переезды уже не будут занимать так много времени". Видите, доктор, Делакруа говорит, что вы не правы!
- Делакруа - это, наверно, тоже журналист какой-нибудь, - парирует доктор нападение.
- Как не стыдно, Виктор Николаевич, - укоряет Валя. - Это один из последних гениальных художников-романтиков.
- Я и говорю, - огрызается доктор, - не то журналист, не то этот самый... как его... романтик. Впрочем, я, кажется, видел одну его картину недорисованную лошадь. Сразу видно - романтик. Таких лошадей не бывает. И они, как змеи, не извиваются. Уж мне поверьте, старому ветеринару.
- И скучный же вы дядя, Виктор Николаевич, - к концу вторых суток не выдержала Валя. - Должно быть, и мечтать не умеете.
- Мечтать? - Доктор пожал плечами. - А о чем же, позвольте спросить, вам так интересно мечтается?
- Разве не интересно мечтать о том, какими люди будут в будущем, через тысячу, сто тысяч лет?..
- Мерзавцами были, мерзавцами и останутся. Уж поверьте мне...
- Старому ветеринару... - в тон доктору заканчивает Валя.
- А разве не интересно мечтать, какими окажутся мыслящие существа других миров?
Валя вопросительно посмотрела на доктора.
Доктор долго задумчиво крутил папиросу и ответил серьезно:
- Да, интересно. Но, думаю, встреча может быть неприятной.
- Высокая, еще более высокая культура разумных существ, что же тут...
Резкая остановка вагона оборвала Валину фразу.
- Видите, Валя, эти разумные существа могут предстать перед вами в отвратительном физическом образе. Взгляните в окно, перед нашим вагоном великолепный экземпляр организованной материи.
Валя недоуменно посмотрела на "экземпляр", состоявший из пышных усов и двух больших чемоданов.
- Не то, не то. Я имею в виду вот ту птицу. Не знаю, как она у вас называется в орнитологии, в общежитии она речется индюком. Он великолепен, не правда ли?
Индюк, будто почувствовав, что стал предметом серьезного разговора, расправил хвост и закричал что-то, возможно, по-своему очень содержательное; красновато-фиолетовые украшения пузырились, воплощая подлинно индюшачью важность.
- Вот представьте, Валя, на какой-то планете вы встретились с подобной "мыслящей материей". И что эта материя в вас влюбится, начнет предлагать, скажем, крыло и сердце...
Валя внимательно провожала глазами индюка, ей казалось, что она первый раз в жизни видит это странное существо.
- А представьте себе эту "мыслящую материю" в форме осьминога. Он посматривает на вас своими глазками, крутит щупальцами, говорит любезности. Кажется, Леонардо да Винчи в качестве моделей для своих страшилищ зарисовывал комбинации отвратительных насекомых. Вы, биологи, рассматриваете в микроскоп всякую живую мелочь. Увеличивая мысленно разнообразные виды живых организмов до человеческих размеров, легко понять, что очень возможны, очень вероятны и мыслящие существа достаточно неприятного вида даже в цилиндре, при галстуке и перчатках. А ведь может быть и хуже... Действительность всегда неожиданнее фантазии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});