Лирика - Эдгар По

Бежит, - улыбкой бледной

Свет звезд гася победно.

И, в полночь по луне,

Одна, туманней всех

(Не та ль, что в вышине

Всех дольше длила бег),

Нисходит - долу - долу

Свой центр клоня к престолу

Горы, на снег вершин,

Туман огромной сферы

Скрывает, - плащ без меры,

Сон хижин и руин,

И лес на всем просторе,

И море, - о! и море!

Всех духов, что скользят,

Все существа, что спят,

Вбирая полно их

В лабиринт лучей своих,

Как будто в этот срок

Их сон глубок, - глубок!

Им вскроет день глаза,

И лунный их покров

Взлетит на небеса

С тяжелым севом гроз:

Он стал - цепь облаков

Иль желтый альбатрос,

И та же днем луна

Им больше не нужна,

Как одеянье тайны

(Но как все чрезвычайно!)

А атомы луны

Днем в дождь разрешены;

Не их ли мотыльки,

Когда летят, легки,

В лазурь, ах! для паденья

(Вовек без достиженья),

Во образе пыльцы

Приносят образцы!

(1924)

Перевод В. Брюсова

14. TO HELEN

Helen, thy beauty is to me

Like those Nicean barks of yore,

That gently, o'er a perfumed sea,

The weary, way-worn wanderer bore

To his own native shore.

On desperate seas long wont to roam,

Thy hyacinth hair, thy classic face,

Thy Naiad airs have brought me home

To the glory that was Greece,

And the grandeur that was Rome.

Lo! in yon brilliant window-niche

How statue-like I see thee stand,

The agate lamp within thy hand!

Ah, Psyche, from the regions which

Are Holy-Land!

(1831-1845)

14. К ЕЛЕНЕ

О, Елена, твоя красота для меня

Как Никейский челнок старых дней,

Что, к родимому краю неся и маня,

Истомленного путника мчал все нежней

Над волной благовонных морей.

По жестоким морям я блуждал, нелюдим,

Но классический лик твой, с загадкою грез,

С красотой гиацинтовых нежных волос,

Весь твой облик Наяды - всю грусть, точно дым,

Разогнал - и меня уманила Наяда

К чарованью, что звалось - Эллада,

И к величью, что звалося - Рим.

Вот, я вижу, я вижу тебя вдалеке,

Ты как статуя в нише окна предо мной,

Ты с лампадой агатовой в нежной руке,

О, Психея, из стран, что целебны тоске

И зовутся Святою Землей!

(1904)

Перевод К. Бальмонта

15. ISRAFEL

And the angel Israfel whose heart

strings are a lute, who has the sweetest

voice of all God's creatures.

- Koran

In Heaven a spirit doth dwell

"Whose heart-strings are a lute;

None sing so wildly well

As the angel Israfel,

And the giddy stars (so legends tell)

Ceasing their hymns, attend the spell

Of his voice, all mute.

Tottering above

In her highest noon,

The enamoured moon

Blushes with love,

While, to listen, the red levin

(With the rapid Pleiads, even,

Which were seven,)

Pauses in Heaven.

And they say (the starry choir

And the other listening things)

That Israfeli's fire

Is owing to that lyre

By which he sits and sings

The trembling living wire

Of those unusual strings.

But the skies that angel trod,

Where deep thoughts are a duty

Where Love's a grown-up God

Where the Houri glances are

Imbued with all the beauty

Which we worship in a star.

Therefore, thou art not wrong,

Israfeli, who despisest

An unimpassioned song;

To thee the laurels belong,

Best bard, because the wisest!

Merrily live, and long!

The ecstasies above

With thy burning measures suit

Thy grief, thy joy, thy hate, thy love,

With the fervour of thy lute

Well may the stars be mute!

Yes, Heaven is thine; but this

Is a world of sweets and sours;

Our flowers are merely - flowers,

And the shadow of thy perfect bliss

Is the sunshine of ours.

If I could dwell

Where Israfel

Hath dwelt, and he where I,

He might not sing so wildly well

A mortal melody,

While a bolder note than this might swell

From my lyre within the sky.

(1831-1845)

15. ИЗРАФЕЛЬ

...И ангел Израфель, струны сердца

которого - лютня, и у которого из всех

созданий Бога - сладчайший голос.

Коран

На Небе есть ангел, прекрасный,

И лютня в груди у него.

Всех духов, певучестью ясной,

Нежней Израфель сладкогласный,

И, чарой охвачены властной,

Созвездья напев свой согласный

Смиряют, чтоб слушать его.

Колеблясь в истоме услады,

Пылает любовью Луна;

В подъятии высшем, она

Внимает из мглы и прохлады.

И быстрые медлят Плеяды;

Чтоб слышать тот гимн в Небесах.

Семь Звезд улетающих рады

Сдержать быстролетный размах.

И шепчут созвездья, внимая,

И сонмы влюбленных в него,

Что песня его огневая

Обязана лютне его.

Поет он, на лютне играя,

И струны живые на ней,

И бьется та песня живая

Среди необычных огней.

Но ангелы дышат в лазури,

Где мысли глубоки у всех;

Полна там воздушных утех

Любовь, возращенная бурей;

И взоры лучистые Гурий

Исполнены той красотой,

Что чувствуем мы за звездой.

Итак, навсегда справедливо

Презренье твое, Израфель,

К напевам, лишенным порыва!

Для творчества страсть - колыбель.

Все стройно в тебе и красиво,

Живи, и прими свой венец,

О, лучший, о, мудрый певец!

Восторженность чувств исступленных

Пылающим ритмам под стать.

Под музыку звуков, сплетенных

Из дум Израфеля бессонных,

Под звон этих струн полнозвонных

И звездам отрадно молчать.

Все Небо твое, все блаженство.

Наш мир - мир восторгов и бед,

Расцвет наш есть только расцвет.

И тень твоего совершенства

Для нас ослепительный свет.

Когда Израфелем я был бы,

Когда Израфель был бы мной,

Он песни такой не сложил бы

Безумной - печали земной.

И звуки, смелее, чем эти,

Значительней в звучном завете,

Возникли бы, в пламенном свете,

Над всею небесной страной.

(1901)

Перевод К. Бальмонта

16. THE SLEEPER

At midnight, in the month of June,

I stand beneath the mystic moon.

An opiate vapour, dewy, dim,

Exhales from out her golden rim,

And, softly dripping, drop by drop,

Upon the quiet mountain top,

Steals drowsily and musically

Into the universal valley.

The rosemary nods upon the grave;

The lily lolls upon the wave:

Wrapping the fog about its breast,

The ruin moulders into rest;

Looking like Lethe, see! the lake

A conscious slumber seems to take,

And would not, for the world, awake.

All Beauty sleeps! - and lo! where lies

Irene, with her Destinies!

Oh, lady bright! can it be right

This window open to the night?

The wanton airs, from the tree-top,

Laughingly through the lattice drop

The bodiless airs, a wizard rout,

Flit through thy chamber in and out,

And wave the curtain canopy

So fitfully - so fearfully

Above the closed and fringed lid

'Neath which thy slumb'ring soul lies hid,

That, o'er the floor and down the wall,

Like ghosts the shadows rise and fall!

Oh, lady dear, hast thou no fear?

Why and what art thou dreaming here?

Sure thou art come o'er far-off seas,

A wonder to these garden trees!

Strange is thy pallor! strange thy dress!

Strange, above all, thy length of tress,

And this all solemn silentness!

The lady sleeps! Oh, may her sleep,

Which is enduring, so be deep!

Heaven have her in its sacred keep!

This chamber changed for one more holy,

This bed for one more melancholy,

I pray to God that she may lie

Forever with unopened eye,

While the pale sheeted ghosts go by!

My love, she sleeps! Oh, may her sleep,

As it is lasting, so be deep!

Soft may the worms about her creep!

Far in the forest, dim and old,

For her may some tall vault unfold

Some vault that oft hath flung its black

And winged pannels fluttering back,

Triumphant, o'er the crested palls,

Of her grand family funerals

Some sepulchre, remote, alone,

Against whose portal she hath thrown,

In childhood, many an idle stone

Some tomb from out whose sounding door

She ne'er shall force an echo more,

Thrilling to think, poor child of sin!

It was the dead who groaned within.

(1831-1845)

16. СПЯЩАЯ

В Июне, в полночь, в мгле сквозной,

Я был под странною луной.

Пар усыпительный, росистый,

Дышал от чаши золотистой,

За каплей капля, шел в простор,

На высоту спокойных гор,

Скользил, как музыка без слова,

В глубины дола мирового.

Спит на могиле розмарин,

Спит лилия речных глубин;

Ночной туман прильнул к руине!

И глянь! там озеро в ложбине,

Как бы сознательно дремля,

Заснуло, спит. Вся спит земля.

Спит Красота! - С дремотой слита

(Ее окно в простор открыто)

Ирэна, с нею С_у_деб свита.

О, неги дочь! тут как помочь?

Зачем окно открыто в ночь?

Здесь ветерки, с вершин древесных,

О чарах шепчут неизвестных

Волшебный строй, бесплотный рой,

Скользит по комнате ночной,

Волнуя занавес красиво

И страшно так - и прихотливо

Над сжатой бахромой ресниц,

Что над душой склонились ниц,

А на стенах, как ряд видений,

Трепещут занавеса тени.

Тебя тревоги не гнетут?

О чем и как ты грезишь тут?

Побыв за дальними морями,

Ты здесь, среди дерев, с цветами.

Ты странной бледности полна.

Наряд твой странен. Ты одна.

Странней всего, превыше грез,

Длина твоих густых волос.

И все объято тишиною

Под той торжественной луною.

Спит красота! На долгий срок

Пусть будет сон ее глубок!

Молю я Бога, что над нами,

Да с нераскрытыми очами,

Она здесь вековечно спит,

Меж тем как рой теней скользит,

И духи в саванах из дыма

Идут, дрожа, проходят мимо.

Любовь моя, ты спишь. Усни

На долги дни, на вечны дни!

Пусть мягко червь мелькнет в тени!

В лесу, в той чаще темноокой,

Пусть свод откроется высокий,

Он много раз здесь был открыт,

Принять родных ее меж плит

Да дремлет там в глуши пустынной,

Да примет склеп ее старинный,

Чью столь узорчатую дверь

Не потревожить уж теперь

Куда не раз, рукой ребенка,

Бросала камни - камень звонко,

Сбегая вниз, металл будил,

И долгий отклик находил,

Как будто там, в смертельной дали,

Скорбя, усопшие рыдали.

(1911)

Перевод К. Бальмонта

17. THE VALLEY OF UNREST