Газета Завтра 152 (44 1996) - Газета Завтра

Номенклатура “слила” в этот класс все свои многочисленные “болячки”, предрассудки, установки, целеполагания, принципы самоидентификации. И в той же степени, в которой эта номенклатура была расколота по политико-этническому принципу, зачастую весьма условно заданному, но безусловно значимому, так и буржуазный класс оказывается в постсоветской России расколот столь же глубинно и химерически.

Не тяготея к политико-”этнической” теме, я не стану посягать на тайну сего раскола. И приму безропотно и как политическую аксиому тот парадоксальный факт, что господа Черные, например, являются чуть ли не стержневой частью “почвенно-антигусинских сил”. И что все это и впрямь является борьбой политико-этнических групп: так называемой “космополитической” и так называемой “почвенной”. Такова воля судьбы, всемогущих ведомств, логики раздела сфер влияния и финансовых линий. Примем это как данность. Тем более, что, анализируя этот раскол, вряд ли стоит предаваться патетике яростных суждений по поводу добрых и злых сил. Суждения эти — тоже в прошлом! Тоже отдают историософским и политическим нафталином.

“Все это” грубее, проще и приземленнее, но вместе с тем сложнее и острее. И главное — “все это” безусловно наличествует, “все это” прет из каждой щели новорожденного буржуазного класса. И никакой классовой солидарности ныне не существует! Отстранение Лебедя говорит здесь об очень многом. Так же, как и альянс Лебедя с Коржаковым. Уже в ближайшее время каждая из частей расколотого буржуазного сообщества начнет искать союзников вне своего класса.

Последний жест классовой солидарности — это выборы 1996 года. И то, как мы знаем, не утерпели. Дальше начнется “межстратовый беспредел”. Добавим к сказанному, что если на уровне федерального центра соотношение сил между условно “космополитическим” и условно “почвенным” сегментом примерно три к одному, то на уровне регионов это соотношение уже один к двум, а на уровне глубинки — один к десяти. Отсюда многочисленные надежды “почвенников” на то, что перенесение процесса с центра на места даст им окончательную победу. Но это пустые, бесплодные и антигосударственные мечтания. Беспочвенные надежды на “Лебедянь”.

Выводы из пристального анализа деталей формациогенеза весьма печальны. А именно: в регионах складывается особый тип буржуазного мышления, не соответствующий представлениям об “общероссийскости”. Это “регионализм сознания”, порождаемый регионализмом финансовых и в целом хозяйственных интересов. Кроме того, потенциал возможностей региональной элиты растет не так быстро. Этот потенциал не составляет и десятой доли “совокупного федерального потенциала”. Потенциал же глубинки — еще намного меньше. И тип сознания там можно назвать “локальным”. Соответственно, нет никаких оснований полагать, что буржуазия регионов и глубинки, став почвенной, останется общероссийской. По крайней мере, прогноз на ближайшие годы не сулит в этом плане ничего утешительного.

Между тем превратное понимание сути процессов формациогенеза порождает неоправданные “патриотические” надежды, что, в сущности, и приводит к тому на первый взгляд парадоксальному национал-сепаратизму, законченным выразителем, флагманом которого является генерал Лебедь.

Творцы концепции национальной модернизации с опорой на буржуазный класс, якобы постепенно смещающийся в нишу общероссийского патриотизма и национализма, — заигрались. И доигрались до Лебедя!

Уже ближайшие выборы вкупе с законами о самоуправлении сулят перераспределение власти между центром и разными уровнями периферии. Перераспределение — не компенсируемое перераспределением финансовых и иных ресурсов, и в то же время начиненное беспредельной алчностью вперемешку со всеми фантомами локального и регионального сознания. Чем это чревато, ясно для любого, кто на деле, предметно, сталкивался с природой так называемого патриотизма наших “почвенных” групп в момент, когда речь идет о дележке ресурсов, а не о пустой болтовне. Один такой “почвенник”, например, года три назад упорно и сурово рекомендовал мне освободиться от космополитических геополитических заблуждений и сменить политику в кадровом вопросе в соответствии с подобным изменением позиции. В ответ мне обещались крупные и дешевые кредиты одного “ультрапатриотического” банка. Но уже при той степени информированности, которая существовала в моей организации в 1994 году, было понятно, что этот “ультрапатриотический” банк является филиалом очень крупного европейского банка, принадлежащего одной особо проклинаемой «почвенниками» финансовой группировке.

Между тем, как говорят в народе, “таперича не то, что давеча”. В 1994 году все же не было той разорванности между почвенной риторикой и международным деловым сотрудничеством, которая характерна для нынешней ситуации. Что из этого следует? Да то, что в регионах, в глубинке будут идти со страстностью на такие типы сотрудничества с наихудшими представителями мировой финансовой олигархии, которые тысячекратно перекроют все нынешние рекорды федерального компрадорства. О национальных автономиях не стоит и говорить. К чему сыпать соль на раны? Но и самые почвенные анклавы, бравирующие своей антимосковской антикосмополитичностью, будут торговать ресурсами и населением по особо дешевым ценам и с особой охотой, превращая территории в колониальные туземные “бандустаны”.

Вот вам — подлинная суть творимого Лебедем. Вот вам душа его национал-сепаратизма. Вот вам смысл чеченофильства вкупе с ультрапочвенническим синдромом. А изящная патриотическая форма для прикрытия национал-сепаратистского содержания найдется всегда. И не одна! Хотите — евразийская. А хотите — языческо-почвенническая. В Питере, например, сторонники генерала Лебедя объясняют его тяготение к дудаевцам тем, что “чечены — это тоже этруски”. Не слабо?

Но вернемся от этрусских химер к нашей больной реальности. Напор национал-сепаратизма, предельно антагонистического к федерально-космополитической элите, должен был бы позитивно воздействовать и на внутренние идейные установки этой федерально-космополитической группы, и на ее представления о типах и формах союзничества. В самом деле, какая-то возможность отбить напор Лебедя связана для этой, находящейся у власти, за все ответственной и почти для всех враждебной группы, только с эффективным, достаточно подлинным самопреобразованием, базирующимся на переходе от либерально-космополитических хотя бы к либерально-государственническим формам самопонимания, самовыражения и действования. Одновременно с этим поиск разумного консервативно-государственного союзничества тоже должен был бы вестись лихорадочно и всерьез.

Не происходит ни того, ни другого. Федерально-космополитическая группа проявляет упорство, во многом аналогичное тому, которое проявляла буржуазия сходного типа в эпоху Февральской революции. Разница в одном. Если тогда для спасения власти та февральская группа должна была прекратить участие России в Первой мировой войне, то сейчас спасение власти и государства завязано для нынешней правящей группы на способность сохранить целостность страны путем адекватного ответа чеченским сепаратистам.

Нужно быть последним кретином для того, чтобы не понимать, в какой степени сбор налогов зависит от поведения России в Чечне. Вряд ли наша правящая группа состоит из абсолютных дегенератов. И вряд ли, коль скоро она из них не состоит целиком, ей может прийти в голову, что после “проверки на вшивость” в Чечне кто-то станет платить налоги каким-то ведомствам со сколь угодно устрашающими названиями. Если Яндарбиев безнаказанно “посылает” российскую Конституцию, то Шаймиев, пусть чуть деликатнее, пошлет туда же чубайсовские налоговые репрессии. Собираемость налогов повысилась даже после неадекватной, но все же решительной силовой акции в Чечне, начатой в 1994 году. Она понизилась после Буденновска. Повысилась после очередного проявления федеральной властью непоследовательной остаточной решимости драться за целостность государства. Упала после всех бездарностей Первомайска. И оказалась окончательно сведенной на нет в Хасавюрте.

В нынешнем своем виде все эти налоговые “чрезвычайки” в сочетании с “лебедизмом-рыбкинизмом” в Чечне фактически означают следующее. Власть хочет казаться настолько грубой и наглой, чтобы ее хотелось послать подальше. И одновременно она смеет быть настолько беспомощной, чтобы ее никто не боялся послать. Подобное сочетание делает возможным предположение о действиях власти, направленных на самоликвидацию. Однако такая конспирологическая гипотеза все же избыточно рационализирует происходящее.

Отметим в скобках, что отставка Лебедя подвела черту под рядом конспирологических построений, которые часть думающего общества воспроизводила по причине своей удаленности от реального политического процесса и своей предельной и понятной издерганности его абсурдностью, тупиковостью, абсолютной исчерпанностью. В то же время часть элитного сообщества России использовала данные построения для того, чтобы получить индульгенцию на бездействие, на уклонение от участия во влиянии на принятие решений. Суть подобной индульгенции проста и понятна. Она является конспирологической модификацией уже упомянутой выше концепции “смешного идиотизма” и вкратце сводится к следующему: “Вот некто пытается на что-то повлиять. И других подбивает. И вроде что-то там получается. Но до критического момента! А в критический момент Ельцину позвонит Клинтон (вариант — Коль, Рокфеллер или магистр мальтийского ордена), и тот все переиграет. А любители приключений окажутся там, где им и полагается быть.”