Шалопут - Алексей Дьяченко

Лев Львович пулей вылетел из гаража и его стошнило. Залесьев посмотрел ему вслед, подумал и исправился.

– Джейн Фонда, конечно, а не Джеймс Бонд. Я всегда их путаю.

– Впечатление испорчено, – сказал Ласкин, отплевываясь, – перед глазами возник образ бородатого Шона Коннери в шотландской юбке.

Ничего не понимая, Павел Терентьевич сказал:

– Известное дело, шпионки под своим именем не работают. Чем кончилось-то? Письмо доставил по назначению?

– Да. Штаны застегнул и бегом во второй подъезд, в экспедицию ЦК КПСС. Всё успел и даже, как выяснилось, не заразился.

– Это ты молодец, – насмешливо прокомментировал Василий и вышел из гаража.

Подойдя к курившему Льву Львовичу, Грешнов бесцеремонно потребовал зарплату за август. Что рассердило Ласкина больше, чем путанный финал рассказа Залесьева.

– За троих получаешь, чтобы трое и работали. Зайду, проверю наличие дежурных и журнал дежурств.

– А как же. Обижаешь, – сказал Вася, пряча деньги в карман.

– И всегда в подвале должен кто-то находиться.

– Мог бы и не повторять. Ребята спрашивают, когда ломбард будет? Что же, всю жизнь в сторожах ходить? Сморкачёв и Уздечкин мне всю плешь проели: «Если не ломбард, то пусть Лев Львович даст нам магазин какой-никакой сделать. В подвале захиреем».

Ласкин многозначительно промолчал.

– Ах, да, – спохватился Василий, – у Юрка сегодня година. Нинка будет рада, если ты заглянешь. Годовщина смерти требует поминовения потому, что в этот день бессмертная душа рождается вновь для жизни вечной.

– Если дела позволят, приду, – отводя глаза в сторону, сказал Лев Львович.

– Так и передам, – пообещал Грешнов.

3

После гаража Василий, прибежал в подвал и, ругая Ласкина последними словами, стал раздеваться, чтобы принять душ и смыть с себя всю эту мерзость вынужденного общения с ненавистным ему человеком.

Оруженосцы после того, как остался он в одних трусах, стали над ним смеяться. Грешнов спросил, что в нём смешного, но, проследив направление их взгляда, обнаружил на себе женские трусы «неделька».

– А Нинка их ищет, весь дом перерыла, – рассеянно заговорил Василий и вдруг его глаза округлились. – Получается, я в этих трусах перед Наташкой фланировал! То-то она пригрозила, что на выставку кукол поедет. Отомстить решила!

Василий передумал принимать душ, оделся и побежал в медцентр к жене Наталье, надеясь перехватить её там и оправдаться.

Выйдя из подвала, он лицом к лицу столкнулся с заезжими бандитами, о которых ему говорила Нина.

Физически крепкие ребята в кожаных куртках остановили Василия и стали расспрашивать.

– Уважаемый, – с напускной бравадой обратился к нему самый старший из них, – можно спросить?

– Спросите, – чувствуя струйку пота, сбежавшую по спине, разрешил Грешнов.

– У вас тут есть серьёзные ребята, вроде нас, с кем можно встретиться и поговорить?

– Вам с Гимнастом надо встретиться. Он у нас самый серьёзный.

– А как он выглядит? Где его найти?

– Не надо его искать. Вы ребята заметные, он вас сам найдёт.

– Слыхали, ребятами нас назвал, – стал задираться один из бандитов, сидящих на заднем сиденье ржавого «Форда».

– Тихо, – прикрикнул беседовавший с Грешновым, не позволив приятелю распалиться. – Ну, хорошо. Если этот Гимнаст не объявится, мы к тебе ещё раз обратимся.

Слова прозвучали, как угроза, но Василий сделал вид, что не понял их в этом ключе.

– Обязательно. Обращайтесь, когда хотите. Но, Гимнаст не заставит себя долго ждать.

Грешнов сказал это с таким убеждением, что последних его слов испугались сами бандиты. И настолько силён был испуг, что те двое, которые сидели на заднем сиденье «Форда», не сговариваясь, одновременно стали умолять старшего:

– Поедем домой.

Оставив незваных гостей, Василий направился в районную поликлинику, где в правом крыле первого этажа располагался медцентр.

Натальи на рабочем месте не оказалось.

– А разве она тебе не сказала, что поедет на выставку плюшевых мишек? – спросил Мартышкин.

– Сказала, но я хотел её отговорить от необдуманных поступков.

– Что, допрыгалась? – счастливо улыбаясь, спросил Валентин.

– Кто? Что? Ты о чем? – испугался Грешнов того, что целитель прочёл его мысли.

– Допрыгалась, говорю, леди Ди по кочкам. Фригидная была баба, костлявая, угловатая. И как только арабы на неё лазили? Народ, имеющий таких принцесс, обречен на вымирание.

– А Елизавета? – растерянно оправдывался Василий, словно он был англичанином.

– Лиза баба аппетитная, но уже «секонд хенд», как они же сами и выражаются. То есть «хорошо побывавшая в употреблении». А молодых таких у них нет. На Елизавету я бы забрался. Хоть и в возрасте, но настоящая женщина.

– Вот ты понимаешь толк в женской красоте, а другие меня за бабу Пашу осуждают. А она же фотографическая копия королевы Великобритании.

– Да. Точно. Баба Паша на Елизавету похожа, – засмеялся Мартышкин. – Пока английская тема не возникла, я даже как-то и не сравнивал. А сейчас припоминаю, – один в один, сестра-близнец королевы.

– Подотри слюни.

– Я не претендую, – сказал Валентин Валентинович, продолжая вспоминать образ бабы Паши и сладострастно улыбаться.

– Хватит. Кому говорю? Кстати, что с дверью входной? Не мог попасть к тебе в кабинет.

– А всё потому, что раму дверную, вместе с дверью, установили кверх ногами. И теперь, чтобы дверь открыть, ручку приходится не вниз опускать, а вверх поднимать.

Снаружи стали ломиться в кабинет.

– Вверх! Ручку вверх! – закричал Мартышкин и, не выдержав, поднялся со стула, подошёл и сам открыл дверь.

В кабинет протиснулся пациент с насмешливым выражением лица и руками, поднятыми над головой.

– Вот, все так. Как военнопленные заходят. Думают, командую «руки вверх», – пояснил Мартышкин. – Кричу, ругаюсь, а ведь мечтал лечить как доктор Галли Матье – смехом и шутками.

Выпроводив пациента и объявив десятиминутный перерыв, Валентин Валентинович стал было вспоминать свою врачебную практику. Но в кабинет, как к себе домой, протиснулся Никандр. А следом за ним вошла пожилая женщина-врач, работавшая в поликлинике. Ей было за семьдесят, полная, с одышкой.

– Ну вот. Не ломятся же, – похвалил вошедших Мартышкин и, обращаясь к женщине-врачу, бесцеремонно спросил, – чего тебе?

Видимо, не желая при посторонних говорить о щекотливом деле, она голосом диктора начала с сообщения:

– О Мессалине слышали?

– Вас, врачей, не разберёшь. Вы вот говорите «шалашовка», то есть «Мессалина», он только что называл её фригидной, мужеподобной. А хоронить, наверняка, будут как святую.

– Это же Англия. У них и пьеса есть «Много шума из ничего». На это они мастера, – комментировала слова Василия женщина-врач.

– Видимо, залетела и об этом пронюхали во дворце, – сделал вывод руководитель медцентра.

– Своевременные средства позволяют выявлять беременность уже через несколько дней. А у нас как? Забеременела и ходит пять-шесть месяцев, не зная, что беременна, – поддержала Мартышкина женщина в белом халате.

Никандр окинул взглядом её округлые формы и серьёзно спросил:

– О себе говоришь? Конечно, с таким брюхом не сразу сообразишь, что беременна.

Вася и Валентин Валентинович засмеялись. Оказалось, и Никандр, и женщина-врач, обидевшаяся на слова Уздечкина, пришли к Мартышкину за спиртом. Получив желаемое, они ушли.

Хлебнули спирта и Грешнов с хозяином кабинета, и Василий стал рассказывать об отсутствующей жене:

– Наташка сначала была замужем за сыном высокопоставленного чиновника из Госплана. Но он не жил с ней как с женой. Странноватый был паренёк. Родители им на свадьбу однокомнатную квартиру подарили. Купили освободившуюся по соседству с нашей. Так вот этот муж ей всё врал, что служил в спецназе. А Наташка на какие только ухищрения не шла, чтобы привлечь к себе внимание супруга. И нагишом перед ним ходила, и массаж просила сделать – не замечал. Сама будучи медиком, записалась на приём к врачу. Опасалась, не случилось ли с ней чего худого. Врач попросил её привести с собой мужа. Тот к врачу отказался идти, и вскоре они развелись. С собакой пуделем гуляла, на собачьей площадке с ней и познакомились. Через год записались. Дочь Олесю родила, успокоилась и следить за собой перестала. «Я тебе такую дочку родила, что теперь на всё имею право». Думаю: «Ты на всё имеешь право, а я только на одно – пойти налево». И пошёл.

Приятели выпили ещё, Василий захмелел и продолжил:

– И вот, когда в тесном общении с Начинкиной я достиг кульминации чувств. То есть того самого момента, что предшествует развязке. Так сказать, сексуальной судороги перед последней точкой соития… Момента наивысшего эмоционального напряжения и величайшей ответственности мужчины перед женщиной. В этот самый момент получаю по потной спине удар солдатским ремнем. Наотмашь! Причем пряжка пришлась аккурат промеж лопаток. Мелькнула мысль: «Не покойный ли Юрок с того света вернулся?».