Чай со слониками. Повести, рассказы - Вячеслав Харченко

Вячеслав Харченко

Чай со слониками

Посвящается Лене Левиной

Информация от издательства

Художественное электронное издание

Харченко, В. А.

Чай со слониками: повести, рассказы / Вячеслав Анатольевич Харченко. – М.: Время, 2018. – (Серия «Самое время!»).

ISBN 978-5-9691-1685-6

Вячеслав Харченко – прозаик. Родился в Краснодарском крае, окончил МГУ, учился в Литературном институте имени А. М. Горького. Лауреат Волошинского литературного конкурса. Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Волга» и др. В книге «Чай со слониками» представлены емкие, реалистичные, порой предельно жесткие тексты о любви и взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. В персонажах повестей и рассказов читатель легко узнает себя, своих близких, соседей и сослуживцев.

© В. А. Харченко, 2018

© В. Калныньш, макет, обложка, 2018

© Состав, оформление, «Время», 2018

Спутник (повесть)

Первый БМВ ей подарил папа, но на бензин Леля зарабатывала сама показом нижнего белья. В доме у нее жила афганская борзая Астрид, у которой были шелковые подушки и серебряная миска.

Зачем я нужен Леле, непонятно. Ей почему-то интересно шляться со мной по подвалам, слушать поэтов, пить из горла водку, изысканно материться, как матерятся филологини, курить травку и менять половых партнеров.

Какого черта я с ней возился – не знаю. Она красива, но какой-то журнальной красотой. Ее легко представить на обложке таблоида. Когда она брала меня под руку, мужчины оборачивались.

У нее на работе грянул кризис, денег не платили. Все девочки разбежались, фотографы смылись, дизайнеры подались в другие агентства, только Леля и офис-менеджер Олег остались.

Говорю Леле:

– С твоей красотой легко найдешь работу.

– Мне деньги не нужны.

– А Олег чего остался?

– Он меня любит.

– У него жена и дети.

– Все ходит и в глаза заглядывает.

– Все равно уходи, – сказал я.

Потом через месяц смотрю, она в «ВКонтакте» фотки вывесила. С Олегом то, с Олегом се, у песочка, на холмике, возле пальмочки. Все на папочкины деньги.

Снова звоню:

– Как жизнь?

– Игорь, я беременна. У тебя есть знакомые в шоу для беременных?

– Какая же ты бестолковая, Леля! – и бросил трубку.

С моим ростом на Лелю было трудно смотреть. У нее метр восемьдесят восемь. Разглядываешь грудь – ни головы, ни ног не видно.

Я когда трубку бросил, потом долго по ночам ворочался. Встану в три, подойду к аппарату, нажму «Леля», телефон трень-трень, номер набирает, и вот когда уже первый гудок чуть заскрипит в ухе – нажимаю отбой. И так раз пять-шесть за ночь. Спишь еле-еле. Придешь в редакцию, под глазами круги, а шеф Герман Иосифович:

– Ты что, Игорек, пил? Пить при нашей работе нельзя, – смеется и подсовывает свежий номер для проверки.

И вот когда в очередной раз бился со статьей, мобильник завибрировал.

– Пойдем на «DJ Вагину».

Сразу узнал Лелю.

– Может, на Дихалева? Он из Казани приезжает с какой-то теткой.

В семь вечера стою на «Новослободской» в центре зала. Приходит сияющая, сережечки – золотые рыбки, ботфорты, штаны галифе серые и такой же серый плащ.

– Где живот?

– Это я тебя проверяла.

Дихалев читал замечательно. Я специально пришел на Дихалева. Каким-то бездонным голосом он читал о всякой ерунде, которая, в общем-то, и есть наш мир, весь наш мир ерунда. Но большинство прикатило на тетку. Тетка мне не понравилась – отличница. Все премии возьмет, во все союзы вступит.

Дом у Лели за городом, а БМВ на приколе. Папа первый раз в жизни отказался дать денег. Говорит: «Выходи замуж, пусть тебя муж кормит».

За окном электрички проплывал однообразный пейзаж ближайшего Подмосковья. Неказистые социалистические домишки садоводческих кооперативов, краснокирпичные особняки. На платформе «Овражки» сидел черный горластый пес и лаял на выходящих из вагонов.

На перегоне «Родники» – «Вялки» с насыпи поднялся подросток и бросил в наше окно камень. Большинство осколков задержало второе стекло, но два или три засели у меня в руке. Пока соседи сообщали о случившемся машинисту и вызывали милицию, Леля достала платок, аккуратно вынула из моей руки осколки и перевязала ее. На станции вместо маршрутки сели в такси и двинулись к ее загородному жилищу.

Дома обработали руку йодом, перевязали бинтом, развели камин. Леля не умела разводить камин, положила дрова снизу, а бумагу сверху бросила. Понятно, что ничего не получалось. Тогда я все переложил: бересту и картон вниз, полешки сверху, и чиркнул зажигалкой.

Достали из холодильника по пиву и уставились на огонь.

– Еще бы чуть-чуть, и осколки попали бы в глаз, – сказала Леля и прищурилась, разглядывая огонь.

– Я верю в свою судьбу.

– Ну, ты буддист, – рассмеялась Леля и этим рассмешила меня. Мы смеялись минут пять, приподнимая ноги с рыжего ковра и расплескивая пиво по бревенчатым, покрытым желтым лаком стенам. Прибежала Астрид и стала на нас лаять. От афганских борзых толку никакого, только пух. Надо каждый день вычесывать, а то комья валяются по углам дома. Судя по всему, Астрид не вычесывали уже месяц.

Неожиданно я развернулся и положил руку на грудь Леле. Она перестала смеяться, медленно убрала руку и сказала:

– Ты кто, Игорь? Ты – друг, – и ушла на второй этаж.

Дрова прогорели, и я тоже лег спать. Ночью Леля пришла ко мне. Мы обнимались, целовались, но у нас ничего не было.

Утром приехал папа. Василий Петрович вытащил меня в трусах на мраморную кухню, поставил бутылку «Русского стандарта», и мы стали пить. Когда Василий Петрович пил, то закидывал назад голову и проводил ладонью по затылку, после третьей рюмки он пошел пятнами и пить бросил, но мне все подливал и подливал.

– Вот ты, крысолов, любишь мою дочь?

– Люблю.

– Руку-то не по пьяни покоцал?

Сверху спустилась Леля. Синий шелковый китайский халат ей шел, на ногах были тапочки-зайчики, в правой руке она держала сигарету и выпускала дым вертикально вверх.

Вот говорят, что все модели холодные. У меня была одна певица. Я ходил вместе с ней по клубам и провожал домой. Самое страшное начиналось ночью. Никто из нас не мог довести друг друга до оргазма. Она никогда со мной не кончала. Я ни разу с ней не кончил. Кто был холодный – непонятно. Мы то сбегались, то разбегались.

Василий Петрович повел меня в подвал показывать газовые вентили. Под домом была врыта емкость, в которую закачивали сжиженный газ. В год на отопление уходила половина емкости. Потом он достал грампластинки и включил проигрыватель. Хрупкая игла выхватила Yellow submarine. Отец Лели, несмотря на свою грузную борцовскую комплекцию, дубы-руки и балки-ноги, сидел и подпрыгивал на тахте, и мне казалось, что если я стану мужем Лели, то он всю мою оставшуюся жизнь пропрыгает рядом на тахте под хриплое ворчание винила и жизнелюбивый скрежет «жуков».

В два, к обеду (на обед жарили шашлык из баранины), приехал Олег. Смуглый южный парень, не чурка, а просто южная помесь, может греки какие у него в генах покопались. Подарил букет из двадцати одной розы и шампанское «Асти», приложился к ручке Лели, целовал так долго и влажно, что я привстал со стула.

– То был один крысолов – теперь два, – проворчал папа.

– Ну, это же все-таки мой ребенок! – просиял Олег.

– Какой ребенок? – переспросил я и посмотрел на Лелю. Леля сидела в кресле и теребила подол халата. Из-под халата торчали ее длинные лакированные ноги без единого волоска, белые и бледные.

– «О закрой свои бледные ноги», – продекламировал я и вышел покурить на крыльцо. Из-под порожка вылез Лохматый – кот неизвестной породы. Я близко наклонился к нему и стал разглядывать морду. У Василия Петровича была аллергия, и поэтому он не пускал кота в дом. Лохматый никогда не подходил ближе одного метра. Даже в самое голодное время, утром, он лишь обозначал движение к миске, и только один раз его поймала мама Лели и вымыла в душе, отчего кот еще более убедился – приближаться к людям ближе чем на метр не стоит.

На кухне продолжался разговор. Похоже, Василий Петрович не знал, что Леля беременна. Я тоже не знал. Она меня совсем запутала.

Вечером я уехал в Москву. По вагону ходили «афганцы» и пели про Кандагар, сизая охрипшая тетка продавала белорусские носки, работяга в телогрейке впарил мне стеклорез, который мне без надобности.

Всю дорогу я думал, почему уехал я, а не Олег. Он женат, у него дети, с ним у Лели тупик. Никаких шансов. Но уехал я, а он остался.

На работе перестали выдавать бесплатный кофе. Раньше на кухне стояла банка кофе и пакетики чая, сахар, плюшки, печенье, а теперь все пропало. Теперь каждый сам за себя. В тумбочке завел ящик, где все держу. Герман Иосифович кивает на спонсоров, мол, совсем дела плохи, могут и газету закрыть.

В двенадцать ночи звонок: