Блюмсберийские крестины - Чарльз Диккенс

«Вѣрно унего большое собрание» — со вздохомъ подумалъ крестный отецъ, отирая съ лица потъ и опираясь на чугунную рѣшетку у подъѣзда. Прошло нѣсколько минутъ прежде, чѣмъ Домпсъ собрался съ духомъ и постучался въ дверь. На стукъ его выскочилъ сосѣдній зеленщикъ, который нанятъ былъ за семь половиной шиллинговъ, но имѣлъ такія икры, что ему возможно бы увеличить плату вдвое. Появленіе этого новобранца, яркая лампа въ коридорѣ, стати Венеры на площадкѣ лѣстницы, въ добавокъ къ этому говоръ многихъ голосовъ и звуки арфы и двухъ скрипокъ — вполнѣ убѣждали Домпса, что его предположенія были слишкомъ основательны.

— Здоровы ли вы? сказалъ Киттербелъ, съ большимъ противъ обыкновеннаго шумомъ, высовываясь изъ маленькой боковой комнаты съ пробочникомъ въ рукахъ и разнообразными частичками сургуча, разсыпаннаго по его «невыразимымъ» въ видѣ неправильно разставленныхъ знаковъ препинанія.

— Праведный Боже! воскликнулъ Домпсъ, врываясь въ ту же комнатку, чтобъ надѣть тамъ башмаки, которыя онъ принесъ съ собой въ карманѣ, и еще болѣе изумился при видѣ только что вынутыхъ семи пробокъ и соотвѣтствующаго имъ числа графиновъ. — Скажи пожалуста, сколько же у тебя гостей?

— Не больше тридцати-пяти. Мы вынесли ковры въ заднюю гостиную, а въ передней поставили фортепьяно и зеленые столы. Джемима разсудила, что гораздо лучше будетъ накрыть ужинъ въ передней гостиной; знаете, на случай краснорѣчивыхъ спичей и тому подобнаго. Но, Боже мой! дядюшка, что съ вами? продолжалъ маленькій человѣчекъ, въ то время, какъ Домпсъ, надѣвъ одинъ башмакъ, объискивалъ свои карманы съ самымъ ужаснымъ искаженіемъ физіономии. — Что вы потеряли, дядюшка? ужъ не бумажникъ ли?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Домпсъ, опуская руку сначала въ одинъ карманъ, потомъ въ другой и произнося отвѣтъ свой такимъ глухимъ голосомъ, какой мы слышимъ въ роли Дездемоны, когда лицо ее закрыто подушкой.

— Не футялръ ли изъ подъ карточекъ? не табакерку ли? не ключъ ли отъ квартиры? спрашивалъ Киттербелъ, посылая вопросъ за вопросомъ съ быстротою молніи.

— Нѣтъ! нѣтъ! воскликнулъ Домпсъ, продолжая шарить въ пустыхъ карманахъ.

— Такъ что же такое? ужь… ужь не молочникъ ли, про который вы говорили сегодня поутру?

— Да, именно молочникъ! отвѣчалъ Домпсъ, опускаясь на стулъ.

— Какъ же это такъ вы сдѣлали? спросилъ Киттербелъ. — Хорошо ли вы помните, что вы взяли его съ собой?

— Ну да! помню! О, теперь я понимаю, сказалъ Домпсъ, соскакивая со стула вмѣстѣ съ счастливой идеей, блеснувшей въ его головѣ. — О, я несчастный! кажется, я затѣмъ только и родился, чтобы страдать. Понимаю теперь, понимаю! это дѣло молодого джентльмена!

— Мистеръ Домпсъ! прокричалъ наемный лакей самымъ громкимъ голосомъ, отворяя дверь и впуская въ гостиную крестнаго отца, который въ теченіе получаса успѣлъ нѣсколько поуспокоиться. — Мистеръ Домпсъ!

Всѣ гости обратились къ дверямъ, и въ ту же минуту появился мистеръ Домпсъ. Онъ чувствовалъ такую неловкость въ новомъ своемъ положеніи, какую почувствовалъ бы лосось, еслибъ заставили его проплыть по песчаной дорожкѣ.

— Весьма пріятно видѣть васъ, сказала мистриссъ Киттербелъ въ совершенномъ невѣденіи о замѣшательствѣ и огорченіи несчастнѣйшаго смертнаго: — позвольте мнѣ отрекомендовать васъ моимъ искреннимъ друзьямъ: вотъ это моя мама, мистеръ Домпсъ, а вотъ мой папа и мои сестры.

Домпсъ съ такимъ жаромъ схватилъ руку почтенной лэди, какъ будто она была его родная мать, сдѣлалъ поклонъ молодымъ дѣвицамъ, показалъ спину старому джентльмену, котороый стоялъ позади его, и не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на отца мистриссъ Киттербелъ, который ровно три минуты съ четвертью безпрерывно ему кланялся.

— Дядюшка, сказалъ маленькій Киттербелъ, послѣ того, какъ Домпсъ былъ отрекомендованъ дюжинамъ двухъ самыхъ некрасивыхъ друзей: — позвольте мнѣ увести васъ въ другой конецъ комнаты и отрекомендовать моему задушевному другу Дантону. — Удивительный человѣкъ! просто прелесть что за человѣкъ! Я увѣренъ, что вы съ перваго раза полюбите его. Сюда, сюда.

И Домпсъ слѣдовалъ за своимъ племянникомъ такъ послушно, какъ ручной медвѣдь.

Мистеръ Дантонъ былъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати-пяти, съ весьма значительнымъ запасомъ нахальства. Онъ былъ большой фаворитъ, особливо между дѣвицами отъ шестнадцати до двадцати-шестилѣтняго возраста. Онъ умѣлъ довольно искуссно подражать французскому рожку, неподражаемо пѣлъ комическія пѣсни и обладалъ необыкновеннымъ даромъ разсказывать вздоръ своимъ почитательницамъ. Какими-то непостижимыми путями, онъ пріобрѣлъ славу великаго остроумца, а вслѣдствіе столь важнаго пріобрѣтенія едва только онъ открывалъ свой ротъ, какъ всѣ, кто только зналъ его, начинали хохотать отъ всей души.

Рекомендація состоялась по надлежащей формѣ. Мистеръ Дантонъ поклонился и комически махнулъ дамскимъ носовымъ платкомъ, который онъ держалъ въ рукѣ. Друзья Дантона улыбнулись.

— Очень тепло, сказалъ Домпсъ, чувствуя необходимость сказать что нибудь.

— Да-съ. Вчера было теплѣе, возразилъ блестящій мистеръ Дантонъ.

Всеобщій смѣхъ.

— Я считаю за особенное удовольствіе поздравить васъ съ вашимъ первымъ появленіемъ въ качествѣ отца, продолжалъ Дантонъ, обращаясь къ Домпсу:- то есть въ качествѣ крестнаго отца.

Дамы хохотали безъ всякаго принужденія; мужчины находились въ безпредѣльномъ восторгѣ.

Общій ропотъ удовольствія и восхищенія положилъ конецъ дальнѣйшему развитію остроумія мистера Дантона и возвѣстилъ появленіе кормилицы съ новорожденнымъ. Дамы, въ одинъ моментъ оставили свои мѣста. (Дѣвицы всегда бываютъ въ восторгѣ при подобныхъ случаяхъ).

— Ахъ, какой милашка! сказала одна.

— О, какая прелесть! проговорила другая, и нарочно вполголоса, чтобъ сильнѣе выразить восторженный энтузіазмъ.

— Восхитительно! присовокупила третья.

— Какія крошечныя ручонки! сказала четвертая, приподнимая сжатую ручку ребенка, и имѣющую форму и величину лапки цыпленка.

— Видѣли ли вы когда? спросила маленькая кокетка, имѣющая сходство съ литографіей парижскихъ модъ, дѣлая большой шумъ и обращаясь къ джентльмену въ трехъ жилетахъ: — видѣли ли вы….

— Никогда въ жизни, отвѣчалъ ее поклонникъ, поддергивая вортничекъ своей рубашки.

— Ахъ, кормилица, позволь мнѣ подержать его! вскричала другая молоденькая лэди.

— А, что кормилица, можетъ ли онъ открыть свои глаза? спросила еще какая-то дѣвица, показывая видъ безпредѣльной невинности.

Достаточно сказать, что всѣ незамужнія лэди единодушно произвели новорожденнаго младенца въ Купидоны, и что всѣ замужнія, nemine contradicente, соглашались, что онъ былъ во всѣхъ отношеніяхъ прекраснѣйшій ребенокъ, какого они когда либо видѣли, — конечно исключая изъ этого числа своихъ собственныхъ дѣтей.

Танцы начались съ величайшимъ одушевленіемъ. Дантонъ во всѣхъ отношеніяхъ снискалъ себѣ полное превосходство предъ прочими кавалерами. Нѣкоторые молодыя леди очаровали общество и пріобрѣли поклонниковъ, пропѣвъ за фортепьяно. «Мы встрѣтились съ тобой», «Я видѣлъ ее на ярмаркѣ мечты», «Я не повѣрю, чтобы вѣнокъ любви былъ тягостенъ для насъ», — и другія — въ одинаковой степени сантиментальныя и интересные романсы. «Молодые люди — говорила мистриссъ Киттербелъ — какъ нельзя болѣе милы и любезны»; дѣвицы тоже не теряли своихъ случаевъ; и все, по видимому, предвѣщало пріятное окончаніе вечера. Домпсъ, однакожъ, не надѣялся на это: онъ сидѣлъ и втайнѣ замышлялъ какой-то планъ — придумывалъ что-то въ родѣ шутки на свой собственный ладъ — и уже заранѣе вкушалъ удовольствіе! Онъ съигралъ робберъ и проигралъ. Мистеръ Дантонъ воспользовался этимъ случаемъ и отпустилъ острое словцо, при чемъ, конечно, всѣ расхохотались. Домпсъ сдѣлалъ возраженіе еще острѣе, но ему никто не улыбнулся, за исключеніемъ одного хозяина, который поставилъ себѣ въ обязанность смѣяться до слѣзъ рѣшительно всему. Словомъ сказать, вечеръ шелъ превосходно; только за музыкантами сдѣлалась небольшая остановка: они не играли съ такимъ одушевленіемъ какого желало общество. Однако, причина этому объяснилась весьма удовлетворительно, по показанію джентльмена, пріѣхавшаго вечеромъ изъ Гревзенда, открылось, что эти самые музыканты были наняты играть на пароходѣ цѣлый день, и они дѣйствительно играли почти безпрерывно во всю дорогу въ Гревзендъ и обратно, въ Лондонъ.

Ужинъ былъ превосходный; на столѣ красовались четыре фантастическія пирамиды изъ ячменнаго сахара, которыя, конечно, были бы прелестны, еслибъ только не растаяли при самомъ началѣ ужина; тутъ была и водяная мельница — произведеніе искуснаго кондитера, которой недостатокъ состоялъ въ томъ, что вмѣсто того, чтобъ держать воду въ колесѣ, она выпустила ее на скатерть. — Тутъ была и дичь, языки, пирожное, варенья, салатъ изъ морскихъ раковъ, говядина особаго приготовленія и вообще все, что вамъ угодно; Киттербелъ хлопоталъ о чистыхъ тарелкахъ — и между тѣмъ тарелки не являлись; джентльмены, которымъ нужны были тарелки, объявили, что обойдутся и безъ нихъ; мистриссъ Киттербелъ выхваляла ихъ самоотверженіе; сосѣдній зеленщикъ сильно суетился и началъ уже думать, что семь съ половиной шиллинговъ достанутся ему не даромъ; молодыя лэди кушали очень мало, опасаясь потерять романтичное достоинство; замужнія же лэди кушали очень много, и притомъ безъ всякихъ опасеній; вина было выпито вдоволь, и каждый изъ гостей наговорился и насмѣялся еще больше.