Лунный удар - Жорж Сименон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В сознании Тимара все это порождало наивные образы, которые дополняли иллюстрации к романам Жэдля Верна деталями, присущими современной жизни.
Перед его мысленным взором вдоль берега моря тянулась полоса красной земли. Кокосовые пальмы обрисовывались верхней половиной на небе, а нижней — на сером свинце волн. Больших валов не было, разве что набежит на пляж гребень буруна, рассыплется и отступит. Полуголые негры в цветных набедренных повязках окружали пироги только что возвратившихся рыбаков.
Устье реки было недалеко, в каком-нибудь километре, в глубине бухты. Но в героические времена Адели и Эжена над зеленью не алели крыши факторий, не было контор, правительственного дворца.
Адель, надо думать, носила высокие сапоги, пояс с патронами и уж наверно не шелковое платье.
Шагая, он искал тени, но в тени казалось так же жарко, как на солнце. Воздух жег все предметы. Одежда нагрелась — не дотронуться. А в прежнее время здесь не было ни кирпичных стен, ни льда, чтобы остудить напитки.
Когда минуло восемь лет, Адель и Эжен, несмотря на запрет, возвратились во Францию и привезли с собой шестьсот тысяч франков. В несколько месяцев супруги истратили их, «спустили», как выразился комиссар.
На что? Какую жизнь они вели? В какой среде Тимар, едва достигший зрелого возраста, мог их встретить?
Они вернулись. Вновь занялись лесом. У мужа было два приступа гематурии, и Адель ухаживала за ним.
Прошло всего три года, и супруги купили /Сантраль».
Эту женщину Тимар однажды утром обнимал на влажной постели.
Он не посмел снять шлем, чтобы вытереть платком голову. Пылал полдень, и Тимар один как перст брел по раскаленной дороге.
Комиссар рассказывал ему и другие истории — не возмущаясь и только ворча, когда находил, что люди перебарщивают.
Например, историю владельца плантации, который — это было месяц назад — заподозрив, что повар пытался его отравить, повесил его за ноги над ушатом с водой.
Время от времени плантатор отпускал веревку, и тогда голова человека погружалась в воду. Кончилось тем, что белый на добрых четверть часа забыл про негра, и тот оказался мертв.
Началось расследование. Вмешалась Лига Наций. И вот теперь опять убит туземец!
— На этот раз их не выгородить, — заявил комиссар.
— Кого?
— Убийц.
— А в других случаях?
— Почти всегда дело удавалось замять.
За какой надобностью Адель в ночь празднества уходила из дома? И почему несколькими часами раньше била Тома по лицу?
Тимар об этом не говорил. И не собирался говорить.
Но другие?.. Не видели ли и они, как она входила обратно?
Вот почему он опять сбился с дороги, хотя должен был просто идти назад. Наконец Жозеф возвратился в отель, где в этот день стук вилок не сопровождался обычным гулом разговоров. Все посмотрели на него.
Он заметил, что Адель отсутствует, и сел за свой столик.
Бой теперь был новый, совсем молодой. Кто-то потянул Тимара за рукав; повернувшись, он увидел лесоруба, самого здоровенного из них, с внешностью мясника.
— Все! Готов!
— Что такое?
Лесоруб указал на потолок:
— Только что скончался. Кстати, что он вам сказал?
Все это совершилось слишком быстро, особенно в такой притупляюще знойный день. Тимар не успел привести в порядок свои мысли.
— Кто? — не понял он.
— Да комиссар! Он вызвал первым вас, понимая, что новичка легче прижать. Под вечер или завтра придет наш черед.
Никто не прервал еды, но все взгляды были устремлены на Тимара, а тот не знал, что сказать, терзаемый, с одной стороны, мыслью о человеке, который лежал наверху мертвым, очевидно охраняемый Аделью, а с другой — рассказами комиссара.
— Вам не кажется, что комиссар что-то знает?
— Непохоже. Я заявил, что ничего не видел.
— Ну и хорошо.
Его ответ, несомненно, был ему на пользу. Теперь на него смотрели более благожелательно. Эти люди полагали, что он кое-что знает. Стало быть, и они кое-что знали?
Тимар покраснел, доел порцию сосисок.
— Он очень страдал? — к собственному удивлению, спросил Жозеф.
И тут же заметил, что этот вопрос не следовало задавать: агония, наверно, была ужасна.
— Самое досадное, — произнес кривоглазый лесоруб, — что это случилось сразу после истории с повешенным.
Они тоже об этом подумали! Каждый только об этом и думал! Что ж, они все были «в игре», и все смотрели на Тимара с любопытством и подозрительностью, оттого что он-то в игре не участвовал.
В комнате наверху послышались шаги. Отворилась и затворилась дверь. Кто-то спускался по лестнице.
Это была Адель Рено. Среди полного молчания она прошла через кафе, направилась к стойке, сняла телефонную трубку.
— Алло! Двадцать пять, да… Алло!.. Оскара там нет?..
Да, это я… Когда он вернется, скажите ему, что все кончено. Пусть придет и захватит с собой все необходимое… Доктор не хочет, чтобы тело оставалось здесь дольше завтрашнего полудня… Нет! Благодарю, все устраивается очень хорошо…
Положив трубку на место, она еще посидела, облокотясь о стойку, опершись на руки подбородком и глядя в пространство.
Наконец Адель заговорила, но сказала лишь несколько слов бою, едва повернув голову в его сторону:
— Что же ты не убираешь со столиков в конце зала?
Она открыла выдвижной ящик, вновь закрыла его, собралась было выйти, но передумала и приняла прежнюю позу, положив подбородок на сплетенные руки.
За столом лесорубов кто-то среди общего молчания спросил:
— Его похоронят завтра?
— Да. Доктор уверяет, что нельзя держать тело дольше.
— Если вам нужно подсобить…
— Спасибо. Все уже устроено. Гроб скоро принесут.
Взор ее был устремлен на Тимара. Он это чувствовал и не смел поднять глаза.
— Вы видели комиссара, господин Тимар? Он не был груб с вами?..
— Нет… Я… Он знает моего дядю, генерального советника, и он…
Тимар умолк, вновь почувствовав на себе все то слегка сдобренное почтительностью насмешливое любопытство, которое каждый раз приводило его в замешательство. В тот же миг он уловил мелькнувшую на изогнутых губах Адели смягченную улыбку.
— Вам придется перейти в новую комнату: у меня нет другой, кроме вашей, чтобы поместить тело на эту ночь.
Она повернулась к выставленным в ряд бутылкам, выбрала из них кальвадос и, налив себе стопку, выпила с легкой гримасой отвращения. Потом равнодушным тоном спросила:
— Куда дели негра?
— Его доставили в больницу. Там сегодня сделают вскрытие. Кажется, пуля вышла между лопатками и ее не нашли. — Последние слова были произнесены с умыслом. Лесоруб пожал плечами и положил в рот пол-абрикоса, похожего на яичный желток. — На месте убийства поставили черного полицейского, чтобы никто не унес пулю, если ее найдут. Гм! Если найдут… Кто хочет размяться на бильярде?
Он поднялся, утирая салфеткой рот. Затем среди общего молчания, помедлив, пробормотал:
— Пожалуй, не стоит сегодня играть на бильярде.
Налей-ка мне кальвадос, Адель!
Он облокотился напротив нее о стойку, остальные в это время доедали обед. Тимару кровь бросилась в лицо.
Он ел машинально и бешено отмахивался от толстой мухи, избравшей его центром своего неугомонного метания по залу.
Атмосфера тяжело давила на всех. На улице — ни малейшего дуновения. Море — в двух шагах, и все-таки не слышно даже шума прибоя.
Заместитель директора банка, рослый молодой человек, манерами немного напоминавший Тимара, вышел первым, поправив на голове шлем и закурив сигарету.
Скоро уйдут и остальные. Некоторые перед уходом опрокидывали у стойки рюмку вина. Когда часы покажут два, в зале, очевидно, больше не останется никого, кроме Жозефа и Адели.
Тимар сам не знал, досидит ли до тех пор. От выпитых утром четырех стопок виски он отяжелел. В голове — пустота и боль. Но у него не хватало решимости пойти спать в новую комнату на то время, что мертвеца перенесут в его собственную.
— Можно будет взглянуть на него, прежде чем закроют гроб? — спросил кто-то с рюмкой в руке.
— Не думаю. К пяти все будет кончено.
— Бедный старик!
Лесоруб, который это сказал, был одного возраста с хозяином. Были и более молодые, тем не менее не единожды уже перенесшие свой личный экономический кризис. Многие, как рассказывал Тимару комиссар, нажив целое состояние менее чем за год, пустили его во Франции на ветер. Косоглазый, тот, что с золотым зубом, однажды, находясь в Бордо, во время оперного спектакля нанял все такси в городе просто для того, чтобы поглядеть, как разряженные зрители будут расходиться из театра пешком под проливным дождем.
Теперь, в эпоху кризиса, он прозябал, эксплуатируя старый грузовичок, перевозя на нем небольшие грузы и обслуживая дорожное управление.
Колокол одной из факторий пробил половину второго.
В кафе остались всего четыре, а потом и три человека.
Тимар по-прежнему сидел за столиком, уставясь в пол.