Допельдон, или О чем думает мужчина? - Эдуард Семенов

Встаю. Нажимаю на кнопку. Зуд прекращается. Но теперь это уже без разницы. Надо идти. Одеваюсь, целую в нос «сонного медвежонка», выхожу.

Вливаюсь в поток людей, идущих в одном направлении. Сегодня весь город движется в этом направлении. На МАКС. Вернее сначала на автобусную остановку, а уж потом на МАКС.

Автобус заглатывает очередную порцию приближенных. Охранники бегло проверяют соответствие фотографии на бейджике с моей физиономией и теряют ко мне всякий интерес. Теперь уже автобус вливается в поток машин, двигающихся в одном направлении. Еще не жарко, но все окна уже открыты настежь. Через час-полтора здесь будет душегубка, а пока приятный ветерок обдувает лицо и настраивает на благодушный лад.

У всех на шеях висят маленькие пластмассовые бейджики с фотографиями владельцев. Это знак особой касты, знак принадлежности к … небожителям. Бейджики висят на шеях, на синих фирменных ленточках, приколоты к костюмам английскими булавками, прилеплены к нагрудным карманам специальными «крокодильчиками».

Считается особым шиком прилепить этот бейджик как-то по-особому. Желательно, как можно небрежнее. На пояс или на воротник. У меня бейджик лежит в кармане, и я достаю его только, когда просят. Иметь бейджик сегодня круто. Практически, допельдон! А что? Может быть, действительно так оно и есть? Допельдон — это особая каста людей? Масонская ложа!

Нет, не то. Когда автобус привозит нас к проходным авиасалона и выплевывает на огромное асфальтовое поле, по периметру которого стоят солдатики, то все устремляются к центральным проходным, стараясь как можно быстрее влиться в маленькие ручейки-коридорчики. Каждый такой коридорчик заканчивается металлоискателем, и все обладатели бейджиков встают в эти коридорчики, встают добровольно, чтобы пройти через унизительную процедуру просвечивания и проверку на предмет проноса на территории охраняемой зоны запрещенных предметов: ножей, вилок, ножниц или, не приведи господи, другого какого оружия. И все они будут стоять в этих узких коридорчиках. Стоять час, а если не повезет, то и два часа. Стоять как бараны. И безропотно выворачивать свои карманы и сумки.

Так что иметь такой бейджик явно не допельдон. Не может быть, чтобы моим словом называлось идиотское положение, в которое добровольно ставят себя тысячи людей. Мне что-то не хочется такой участи для своего слова.

Поворачиваю против людского потока. «Куда прешь? Не видишь, куда все идут!?» Дохожу до края огороженной площадки, отодвигаю в сторону турникет и подмигиваю солдатику, стоящему рядом. Мол, извини, братан, мне некогда, я пройду через вторую проходную.

Солдатик подмигивает в ответ, мол, не вопрос, иди. И через десять минут ходьбы прогулочным шагом я подхожу к точно такой же проходной, которая оснащена точно такими же металлоискателями, где меня точно также обыскивают с ног до головы, но… там нет очереди. Ну совершенно ни одного человека. Охранники зевают и вежливы до неприличия.

Еще бы хоть какое то развлечение.

Вот. Это допельдон! Нет, это не он, это так, мелкое использование знания рельефа местности. Просто я не первый раз уже участвую в этом авиасалоне, поэтому знаю, что вторая проходная для тех, кто приезжает на автомобилях, но пускают через нее всех.

Да и какой это может быть допельдон, если карманы все равно приходиться выворачивать. На следующий день во всех новостях будут говорить о трудностях и невообразимых очередях на авиасалон, о том, что некоторым не удавалось попасть на летное поле до самого вечера, а эта вторая проходная все время работы авиасалона будет практически пустой. И всего-то надо было пройти пешком в сторону десять минут.

Странно, но как только я пересек границу авиасалона, то о своем любимом слове, я до обеда практически даже не вспоминал. Некогда было. Не успели мы выставить перед центральным входом в наш шале баннер (ну тот самый, с «Добро пожаловать в Жуковский!») и вырезать физиономии у летчиков, как к нему сразу потянулась толпа праздношатающегося народу.

Все просто балдели от возможности вставить свою физиономию в это окошко и сфотографироваться. На память. И сумма в десятку никого особенно не смущала. Все-таки, как никак, «сбор средств на нужды музея». Благотворительность, блин. Как говориться, дело пошло.

Продохнуть смогли только где-то к обеду. Решил выпить пиво с Гариком, директором нашего музея, моим напарником и компаньоном. Оставили баннер на Галину Моисеевну и Лену, наших сотрудниц, и свалили.

Самая большая проблема во время авиасалона — взять пива и поесть. Цены ломовые, очереди бесконечные. С трудом, но нашли ларек, который был не на осадном положении. Взяли по паре сарделек и по две кружки пива. Пиво, конечно, дрянь. Одна пена. И за что только 40 рублей отдали? Ну да ладно. Холодное, вкусное.

Сели. Отхлебнули. Вдруг рядом что-то загудело. Самолет? Такое впечатление, что тебе в ухо влетел большой стратегический бомбардировщик Ту-160. Нет. Не похоже. Шмель. Здоровенный такой шмелище. Полосатый, черно-оранжевый. Красивый. Гудел, гудел вокруг моего стакана и… упал в пиво. Бултых!

Тут-то я и вспомнил про свое слово. Ну, чем не допельдон! Представляете, сколько времени у меня ушло на то, чтобы объяснить, как долго и сложно мы добывали себе кусок хлеба и стакан воды, практически как неандертальцы, а тут какой-то шмель, почуяв запах хмеля, спикировал прямо в мое пиво и лишил меня моей законной добычи.

А тут достаточно сказать одно единственное слово: «Допельдон!» И все поймут, о чем идет речь. Ведь если бы кто-то посчитал, сколько раз шмель или какое другое насекомое обламывало желающего выпить пива человека, то уверен, получилось бы достаточно внушительное число. А это уже статистика! И для этого вполне можно использовать одно слово вместо целого абзаца. А что? Без всякого пафоса говоришь «у меня сегодня был допельдон» — и все понимают, что сегодня тебе в стакан с пивом упал шмель. Пока я об этом думал, шмель отчаянно боролся за свою жизнь. Наконец, мне его стало жалко, и я… вылил пиво на землю.

Представляете, как на меня посмотрели окружающие, особенно те, кто стоял в этот момент в конце очереди.

Самое обидное, что шмель успел принять смертельную дозу алкоголя и… умер. Жаль, конечно, беднягу. Но кто меня пожалеет? И тут я понимаю, что для подобного состояния, когда пива нет, а стоять в очереди — подвиг, уже придумали слово, и это слово — «облом». Меня спасает Гарик! Он переливает половину янтарного напитка из своего стакана в мой и говорит:

— Ладно, не горюй, давай лучше выпьем за меня!

— Вот это тост! Не, ну ладно там за нас, или за наше безуспешное дело, или за упокой души шмеля, а тут «За меня!» — недоуменно смотрю ему в глаза и в ответ слышу:

— Знаешь, я скоро стану отцом!

Причем Гарик не говорит мне эту фразу, а в буквальном смысле орет мне ее в лицо, он сидит напротив меня, потому что в этот момент над нашими головами как раз крутятся на реактивных самолетах французские асы из команды «Фречи Триколоре» и пронзают стрелой нарисованное сердце.

И снова в моей голове родился «допельдон». Вот! Вот отличное слово! Ведь вместо целого предложения «я скоро стану отцом» можно сказать всего одно слово «Я — Допельдон». Здорово! И нагрузка на ухо гораздо меньше. Говорить что-то в ответ просто нет смысла. Все равно не услышит. Поэтому я молча поднимаю вверх большой палец, мы стукаем пластмассовые стаканы друг о друга! Надо бы, конечно, порадоваться за друга, но грохот стоит такой, что просто ничего не слышно. Читаю по губам, что жена на восьмом месяце беременности и УЗИ показало, что будет девочка.

Тут я вспоминаю про своего сына, про то, что не видел его уже почти две недели и что он еще не разу не был на этом грандиозном авиашоу.

Достаю мобильник, набираю его номер, но, вместо привычно канючного «Ну что тебе, пап?», слышу «Вызываемый Вами аппарат находится вне зоны досягаемости. Перезвоните позже». Фак. Даже мелодичный женский голос не может скрасить той тоски, которая появилась в моей груди от этих слов. «Вне зоны досягаемости».

В голове рождается мысль, подарить свое слово сотовому оператору. Пусть дамочка в телефоне говорит всего лишь одно мое слово. «Допельдон!» Чего тянуть резину-то? И так понятно, что с сыном мне сейчас не поговорить. И не зачем слушать эту фразу, длиннющую как забор летно-исследовательского института и лишенную всякого положительного смысла.

Ближе к вечеру телефон, до этого мертвым грузом лежащий на дне кармана моей джинсовой куртки, ожил. Сначала зашевелился, приятно щекоча пузо, а потом запищал, как маленький серый мышонок.

Марина! Солнце мое! Ей не терпится рассказать мне самую главную новость дня. Вот уж действительно сегодня какой-то особенный день! Я был уверен, что ничего значительнее, чем новость о прибавлении в семействе друга быть не может. Оказалось, что я ошибался! Причем существенно! То, что сказал мне Марина, вполне могло бы потянуть на то, чтобы я мог подарить этому событию свое новое слово. Безвозмездно. То есть даром.