Несравненное право - Вера Камша

Тонкий, серебристый звон на грани слышимости отвлек местоблюстителя от раздумий — сработало защитное заклятие, предупреждая, что кто-то хочет войти в Лебединый Чертог. Этот звон — еще одно нововведение, вернее говоря, хорошо забытый старый обычай. С той поры, когда остатки клана Лебедя, покинув свои земли, укрылись в непроходимых топях, бежав то ли от смертных, то ли от бывших родичей, а скорее всего от самих себя, дворцовый этикет и дворцовые интриги утратили всякий смысл. После Исхода и Войн Монстров Лебедей осталось так мало, что власть переставала быть властью, жить по-прежнему стало нельзя, и потомки эльфийских государей перестали выставлять охрану, запирать двери и сплетать хитроумные заклятия, защищая свою жизнь от жаждущих воссесть на Лебединый трон родичей. Лишь после представления, устроенного летом в Зале Первых Фиалок племянницей, Эмзар вспомнил о том, что и в собственном доме следует быть осторожным.

Теперь несколько молодых воинов из Домов Ивы и Ириса, сменяя друг друга, охраняли вход в покои принца, но то, что это было лишь дополнением к мощной защитной магии, пущенной в ход после тысячелетнего перерыва, не знал никто.

Эмзар грациозно отвернулся от окна и, скрестив руки на груди, стал ждать. Вскоре дежуривший в этот день Элэар из Дома Ивы отдернул серебристо-алый струящийся занавес, отделявший Рассветную Приемную от Зала Огненных Настурций, и, слегка поклонившись, возвестил о приходе главы Дома Розы. По лицу Эмзара скользнуло подобие улыбки — брат был одним из немногих, с кем местоблюститель чувствовал себя спокойно и чье мнение для него что-то значило.

Астен, вопреки своему обыкновению одетый весьма тщательно, почти щеголевато, не скрывал ни своей тревоги, ни своей усталости. Братья по эльфийским меркам были совсем несхожи. Народ, у которого совершенство черт лица и фигуры считается естественным, очень внимателен к мелочам. Это в глазах смертных, оказавшихся среди Перворожденных, те разнятся лишь цветом волос и глаз да драгоценными одеяниями. Сами же Дети Звезд подмечают малейшие отличия, поэтому мечтатель Астен со своими золотыми волосами и ярко-синими глазами и темноволосый голубоглазый Эмзар, славящийся сдержанностью и ироничностью, почитались несхожими, как вечер и утро. Старший был вождем и воином, младший — поэтом. Братья всегда ладили, но лишь недавно старший обнаружил в младшем не только немалую магическую силу, но и тихое, спокойное упрямство и целеустремленность, столь характерные для мужчин Дома Розы. В наступающие смутные времена поддержка Астена стала Эмзару необходима как воздух.

Кленовая Ветвь легко коснулся плеча правителя и опустился в затканное листьями мать-и-мачехи серебристо-зеленое кресло у изящного невысокого столика. Эмзар остался стоять, для этих двоих этикет не играл никакой роли.

— Я проводил их через Северные топи, — мелодичный голос Астена прозвучал устало, — они собираются пройти за два месяца всю Северную Арцию и нагнать Уанна…

— Это возможно, если, конечно, им повезет, — задумчиво проговорил Эмзар, — но все-таки…

— Все-таки ты не уверен, что это вообще нужно? Я тоже, — Астен провел по лицу рукой, словно снимая невидимую паутину, — все спорю и спорю сам с собой… Что-то говорит мне, что нечего им там делать. И потом, мы взяли на себя слишком большую ответственность.

— Эстель Оскора?

— Да! До сих пор не понимаю, что же она такое. И, самое печальное, она сама не понимает. В ней должна быть Сила, а я этой Силы не чувствую. Но все сходится именно на ней — Всадники, которых она разбудила, Пророчество, этот ее чудовищный ребенок, которого пришлось…

— Чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше!

— Вот как? — Астен приподнял бровь. — Ты не доверяешь собственным заклятиям?

— А ты не чувствуешь, как здесь растет тревога? Все Дома владеют высокой магией, и я не уверен, что никто не пустит ее в ход… Хорошо хоть, мы с тобой принадлежим именно к Дому Розы.

— Эанке? Я тоже думаю, что дочь Нанниэли что-то замышляет. Она, кстати, ненавидит Герику, невзлюбила с первого взгляда…

— Ну, этого стоило ожидать, — Эмзар наконец решил присесть, — смертная женщина в Убежище! Если тарскийка и есть легендарная Эстель Оскора, то она становится центральной фигурой пьесы, а Эа всегда отводила эту роль себе. Она не может не чувствовать значимости нашей гостьи, хоть и не знает всей правды. А что ты сам? Рамиэрль поручил Герику тебе, а ты, как я понимаю, не имел ничего против.

— Ну, после того как ты убедил меня жениться на Нанниэли, и тем более после того, как я породил такую дочь, мне бояться не пристало никого и ничего. Эстель Оскора, — Астен неожиданно лихо улыбнулся, — так Эстель Оскора! Как оказалось, мне нравятся опасности… А Геро, что ж, я пока мало могу о ней сказать… Зла в ней я не вижу, правда, и Света, или, как говорят люди, Добра, тоже не ощущается. Она что-то пытается понять или вспомнить, но, кажется, сама не знает, что именно.

— Она нравится тебе?

— Пожалуй, да… И потом, она моя Эфло д'огэр.[10]

— Что? — Эмзар непроизвольно вздрогнул. — Ты понимаешь, что говоришь?!

— Вполне. В нашей семье всегда чуяли такие вещи. Потому-то я и молчал, когда решалось, идти ли ей в Корбут с Рамиэрлем. Я был не вправе вмешиваться.

— Проклятье, — Эмзар с силой стиснул резной подлокотник, — я так хотел, чтоб она ушла, и, вместе с тем, выпускать ее из рук опасно.

— Вернее, отдать в руки Примеро с его амбициями. Успокойся, — Астен с неподдельным участием взглянул в лицо брату. — В конце концов, избежать встречи с Судьбой еще никому не удавалось, другое дело, что исход рандеву зависит и от нас тоже.

Уже четвертый день кряду Фронтеру полосовали дожди. Серые тучи затянули небо на несколько диа[12] вокруг. Жирная, плодородная почва размокла, превратившись в отвратительное, чмокающее под ногами месиво, воздух был пропитан влагой так, что даже постели в домах за день становились влажными. В это время года день ненамного отличался от ночи, а утро от вечера, и если женщины еще пытались делать какую-то работу — ходили за скотиной, пряли, готовили, — то мужчины предпочитали пережидать ненастье в уютной общей зале «Белой Мальвы». Там за стопкой царки[13] или кружкой подогретого вина можно было до ночи обсуждать деревенские новости и слухи, передаваемые проезжими либо же вернувшимися откуда-то сельчанами.

Красотка Гвенда, после смерти своего слишком уж любившего покушать и выпить мужа единолично заправляющая «Мальвой», позднюю осень любила. Ей нравилось, что у нее собирается почти весь Белый Мост, что никто никуда не спешит, а все ведут неспешные беседы, отдавая должное ее стряпне и особенно знаменитой царке, но в этом году Красотке было тревожно.