Засланец - Герман Гагарин

Смогли бы эти полудикие люди прикончить Тень?

Наверное.

Дождь не терпел неженок. Его обитатели привыкли сражаться, без разницы – друг с другом или же с дикой природой, они не терялись перед лицом любой опасности. Они не останавливаются ни перед чем на пути к цели.

Шерстни, бредуны, стыдливцы… Самый грозный хищник на Дожде – это человек, пришелец с далекой Земли.

– Бор, Мира! – позвал громким шепотом Седобородый. – Хорош обжиматься! Где клубни?

Боров с неохотой оставил девчонку в покое. Подошел к лежащим под деревом рюкзакам. Открыл свой, принялся в нем копаться. Достал потертую флягу, свинтил крышку и припал к горлышку. Долго остужал разгоряченное нутро, кряхтя и дергая кадыком. Мира в это время глядела почему-то на меня. На ее щеках горел стыдливый румянец, а в глазах блестели задорные искорки.

Утолив жажду, Боров выудил из рюкзака с десяток крупных, потрескавшихся от переизбытка влаги клубней, похожих на картофелины. Запустил их, посвистывая, словно это были авиабомбы, в костер. К нижним ветвям путникового дерева взметнулся рой искорок.

– Переправы на Быстривице больше нет, – сказал Колченогий, почесывая впалую грудь, – дадим крюка через Пылеглота.

– О как! – потер ладони Седобородый. – Давно не ходил тем путем-дорожкой.

– Да хорошо все там, спокойно, – ответил ему Колченогий. – Пылеглотов мы перерезали, как стрекунов.

– Хвастло! – проворчал сквозь зубы Боров. – Сам-то хром с тех пор… на охоту взять нельзя. Все зверье слышит твое шарканье.

– Так бодливый стрекун попался, – без обиды проговорил Колченогий. – Битый час наконечник из колена доставали. Повезло, что жертвенный камень был еще теплым. У Козевича нашелся хлебушек. Ребята раскрошили краюху во славу Молчаливым, так у меня кость и срослась. Криво-косо, правда, но в деревню вернулся на своих двух. А случись такое вдали от жертвенного камня? На Подлецах или в Зимоводске? Оттяпали бы ногу по самые яйца, и сдох бы давно. Никто не вспомнил бы, как меня зовут.

– Как тебя зовут? – на той же ноте спросил Седобородый.

– Стыдливец тебя заманай! – отозвался Колченогий.

– Ловчее надо быть, чтоб стрелы в ноги не втыкались, – заметил, вальяжно развалившись, Боров.

Седобородый и Колченогий посмотрели на него, как на таракана.

– Молод ты еще, Бор, – процедил Седобородый. – С бабами ловко у тебя выходит, этого не отнять.

– Повидал бы с наше, – согласился Колченогий, потирая раненое колено. – Не говорил бы почем зря.

– Я и не говорю почем зря, – Боров оскалился. – С пылеглотами не воевал, да. Руду дробил в то время для железноголовых. Потому что откупились мной и другими пацанами из деревни… И если бы мы сами не свалили с рудников, никто бы не почесался нам помочь. А с железноголовыми биться – это не то же самое, что с пылеглотами. И если кто-то желает мне укоротить язык… – Боров похлопал по голенищу сапога, за которым он хранил нож. – То пусть попробует. Я с радостью погляжу, как брызжечка станет разлетаться.

Седобородый сплюнул, но ничего не сказал. Мира, не встревавшая в мужские разговоры, выразительно поглядела на меня и сморщила носик. А Колченогий засуетился:

– Да чего уж ножами мериться? Мы ведь из одной деревни будем. Молчаливых только гневить! Братскую брызжечку лить нельзя в лесных землях… Сейчас клубни испекутся! Будем лопать!

– Вот и помалкивайте с набитыми ртами, – поставил точку Боров. Затем повернулся ко мне и спросил: – Ну, а ты чего? Скажешь что-нибудь?

Я молча глядел перед собой. Боров ткнул в мою сторону пальцем и посоветовал приятелям:

– Учитесь у Странного! Молчит и в ус не дует.

Мира вынула из рюкзака старую консервную банку, наполнила ее водой из фляги, подошла ко мне. Присела на корточки, поднесла банку к моим губам:

– Пей, Странный. У нас в воде никому не отказывают.

Вода была с привкусом железа. Я сделал осторожный глоток, всеми рецепторами пытаясь определить, есть ли в ней какие-то примеси.

Девчонка вдруг застыла. Вода полилась из банки мне за шиворот. Я отдернулся, а Мира вскочила, кинулась к Борову.

– Облачник! – выдохнула она.

Мужчины замолкли. В тишине, нарушаемой лишь шелестом листвы и капелью, отчетливо послышался мерный рокот. В этом звуке не было ничего угрожающего. Словно ветер принес гул мегаполиса.

Но на Дожде нет мегаполисов.

Дикари не на шутку встревожились. Седобородый с Колченогим принялись засыпать костер палой листвой. Боров метнулся ко мне. Сел рядом, прислонился спиной к стволу. С другой стороны устроилась, поджав колени к подбородку, Мира.

Седобородый с Колченогим, покончив с костром, тоже кинулись к нам.

Я смотрел, как из-под подушки грязной, мокрой листвы силятся пробиться струйки дыма. Что за облачник? В отчетах Тени не было сказано ни слова о каких-либо облачниках. Зачем понадобилось маскировать почти прогоревший костер? Облачник чувствителен к тепловому излучению?

Рокот лился из зенита. Округлая тень накрыла путниковое дерево. Сквозь крону ничего не просматривалось, но облачник двинулся в сторону прогалины, где ветви не образовывали сплошной навес, и на несколько секунд закрыл туманное полушарие Бриарея.

Облачник походил на огромную медузу грязно-голубого цвета. Его полупрозрачная мантия пульсировала, со слюдянистых щупалец стекала слизь. Мне показалось, что на щупальцах висят, упеленатые слизью, точно мухи в паутине, какие-то животные.

Летающая медуза удалилась. Ее рокот слился с ворчанием далекого грома.

Что это – животное? Или левитирующий механоорганизм, продолжающий свое бесцельное существование, превратившийся в ловушку для крылатых тварей?

Когда-то на Земле экспериментировали с летающими гигантами. Созданные генными инженерами скатоподобные существа предполагалось использовать в качестве личного транспорта, а огромных китообразных животных – в качестве общественного. Но от затеи быстро отказались: полет – энергозатратное удовольствие. Геноморфам нужно было скармливать тонны корма, кроме того, они имели норов, капризничали, болели. А еще в кабинах и салонах, расположенных внутри их тел, несмотря на все ухищрения конструкторов, всегда стоял отвратительный запах.

– Дух Морошки, – глубокомысленно прогудел Седобородый; он смотрел в ту сторону, куда улетел облачник. Было не понять, о какой именно «морошке» речь – о мире или о погодном явлении.

Мне же вспомнился «шланг-букет», который я видел на болотах в первую ночь. Недаром цепочка рассуждений вела к искусственным видам, которых пруд пруди на сегодняшней Земле. Быть может, и Сверчки играли в Великую Генетическую Революцию. Давным-давно, до того, как в невысыхающие лужи этой большой луны ступила нога первых людей.

Впрочем, пока это лишь домыслы.

Колченогий раскопал листья, извлек из еще горячего пепелища клубни, раздал их друзьям. Мира взяла один и стала перебрасывать из ладони в ладонь, смешно округлив глаза.

– Хорошо, что ты, Странный, есть не хочешь, – сказал Колченогий, облизывая грязные пальцы. – А то тебе бы не хватило.

– Он все равно не стал бы есть нашу пищу, – заметила Мира.

– Еще чего! Как миленький бы ел и просил добавку, – Боров выхватил нож, приставил лезвие к моему горлу, – если бы мы ему еще один рот сделали.

– Да ну тебя, Бор, – Колченогий стряхнул с пальцев прилипшую шелуху. – Вдруг Дед захочет принять его в деревню? Странный – парень крепкий. Дед может поселить его с нашими. Жену Странному найдет. Вот, например, Миру!

Седобородый хмыкнул. Мира зарделась.

Боров поплевал на кулак, которым он отправил меня в нокаут возле реки.

– Тогда уж лучше прикончить его прямо сейчас…

Сказав это, Боров удалился за кусты.

– Пора выдвигаться, что ли… – пробормотал Седобородый.

Колченогий подошел ко мне.

– Ну что? Силы найдутся на прогулку? Руки не омертвели еще?

Нет, с руками все было в порядке. Я бы мог в любой момент освободиться от веревок. Во всяком случае, мне так казалось.

– Может, отлить надо или еще чего?.. – продолжал участливо интересоваться Колченогий.

Нет, тут тоже было все в порядке.

– Тогда пошли, – Колченогий вцепился мне в предплечье твердыми, будто вылитыми из железа пальцами. Рванул вверх. Я поднялся на ноги, притворяясь неуклюжим мешком с навозом.

И мы пошли.

По незаметной даже мне тропке, мимо колючих кустарников, среди ветвей которых клацали клешнями отравивцы – насекомые, похожие на богомолов полуметровой длины. Несколько раз мы обходили скалистые балки, на дне которых бурлила вода. Один раз едва не влетели в засыпанный листвой омут. Палка Колченогого, которую он использовал вместо трости, а заодно прощупывал ею путь, беззвучно ушла в глубину. Колченогий пошатнулся, но устоял. Пробурчал малопонятные мне ругательства. То, что я принял за кочку, облепленную гнилыми листьями, расправило крылья и взлетело в пасмурное небо. На том месте, где сидело существо, осталась лунка, и в ней виднелось черное зеркало стоячей воды.