Ручная кладь - Дина Рубина

В обратный путь тронулись в том же моросящем дожде, путаясь в длинных языках батистового тумана, ползущего с гор и бинтующего пики отборных, как строй гренадеров, неподвижных елей. Мокрые петли опасной дороги крутили автомобиль, как щепку. Клубни тумана восходили из черных щетинистых ущелий, на вершинах проплывали развалины башен, и время от времени слева разворачивалась долина с очередным белым городком, утонувшим в пенном туманном облаке по самые черепичные и сланцевые крыши.

По дороге мои друзья долго спорили, куда напоследок меня завезти – в некий замок, где, по слухам, владелец, старый граф, одинокий бездетный аристократ, допускал туристов в свои владения за небольшую мзду, – или в городок Михельштадт, где, как мне объяснили, издревле жили еврейские ремесленники... Я не вмешивалась в их спор, мне было все равно, куда ехать, не от равнодушия – от тихого блаженства, в которое я была погружена с утра, как низинные городки погружены были в туман по самые крыши.

Наконец, решили в пользу ремесленников – оно и ехать ближе, пока еще свет не вовсе ушел...

И минут через десять мы уже парковали машину неподалеку от стеклянного куба «Макдоналдса», одиноко стоявшего на обочине дорожной развязки.

Поодаль, в двух сотнях шагов, тянулась каменная стена средневековой кладки.

Нырнув в низкую и глубокую, как бочка, арку ворот, мы вынырнули на площади одного из тех туристических городков, будто срисованных с картинок из книги «Сказок братьев Гримм», каких рассыпано по Германии немало.

Все тут было, как полагается: крошечная площадь с фонтаном, здание ратуши, старинные фахверковые, перечеркнутые черными балками, дома – словно опившиеся пивом и потому слегка завалившиеся на спину. Фасады иных были покрыты граффити. На первых этажах размещались сувенирные лавки, бары, кондитерские – все тесное, кукольное, будто строители заранее тщились втиснуть все здания в кольцо городской стены.

Март, сумерки, отсутствие туристов... А горожане в это время уже укладываются спать – немцы рано начинают рабочий день.

Мы брели по городку, совершенно пустынному, если не считать двух-трех завсегдатаев баров, одиноко сидящих над кружкой пива в освещенном окне.

Мой друг, который непременно хотел отыскать и показать мне местную синагогу (все мои друзья в Германии почему-то одержимы желанием демонстрировать мне какую-нибудь синагогу или, что чаще, – место, где она когда-то стояла) шел, озираясь в поисках какого-нибудь прохожего.

Наконец, из темной боковой улочки показалась женщина, и мой друг ступил с тротуара ей навстречу, обратился по-немецки. Та охотно ответила, стала объяснять и показывать, но запуталась, махнула рукой и – так я поняла – взялась отвести нас.

– А вы не русские, часом? – вдруг спросила она с надеждой.

Мы радостно отозвались.

– Ох, ну какая же удача у меня сегодня! – воскликнула она. – Вот я с утра чувствовала, – что-то хорошее случится... А я, знаете, так тоскую по русскому языку, иногда подкарауливаю группы туристов, тихонько так пристроюсь сбоку и брожу с ними по городу, заодно и гида слушаю... Я поэтому все памятники здесь знаю, и все факты истории...

Она вела нас скудно освещенными, уже погруженными в глубокие сумерки улочками, по пути оживленно выясняя – откуда мы, и сколько лет в Германии, и как мы тут вообще?

– Ну что Израиль против нас? – спросила она меня. Я сделала вид, что не поняла вопроса. – В смысле – где лучше? – простодушно уточнила она. И я, которая никогда не позволяет втянуть себя в подобные разговоры, вдруг ответила:

– Конечно, в Израиле. И она улыбнулась и не стала возражать. Сказала только:

– Здесь очень чисто.

Выяснилось, что она из Магнитогорска, давно, лет уже тринадцать. Двадцать восемь лет замужем за немцем, трое детей. Ну, и в начале девяностых муж стал задумываться... Жизнь как-то так повернулась, знаете... Боже – что с нами делает жизнь...

Я была когда-то знакома с режиссером магнитогорского театра и сказала ей об этом. Она ужасно обрадовалась – она вообще как-то мгновенно и ярко отзывалась на любое слово такой искренней приязнью... Ну как же – у нее свояченица работала там, в театре, бухгалтером, доставала контрамарки! – и минут пять, пока шли, мы обсуждали постановки и актеров...

Завернули на какую-то узкую улицу, и в глубине ее сразу увидели маленькую изящную синагогу нездешней архитектуры – с высокими окнами, двумя тонкими колоннами по краям входной двери, классическим портиком... В окнах было темно.

В свете фонаря отблескивал пятачок булыжной мостовой. Непередаваемое одиночество и чужеродность этого здания среди кряжистых фахверковых домов витали над улочкой.

Оно выглядело отщепенцем в компании добропорядочных бюргеров.

Наша провожатая сказала, что это – одна из немногих в Германии синагог, которая не была ни сожжена, ни разрушена. Более того, ее прихожане – 40 ремесленников-евреев, не были депортированы в лагеря и не были уничтожены! В ее голосе звучала гордость новой гражданки за прошлое славного города.

– Представляете? – повторила она. – Не были уничтожены!

– Почему? – спросила я. Она замялась – не ожидала, видимо, этого вопроса...

Задумалась... Наконец, ответила:

– Не знаю... Вот этого факта не знаю... Мы постояли еще перед закрытой синагогой, потом побрели кружным путем к городской стене.

– И мэр у нас – замечательный человек! – говорила женщина. – Всегда приходит в синагогу на еврейские праздники, выступает: мне без разницы, говорит, какой нации граждане. Главное – чтоб порядок в городе был... Очень хороший человек... Я, знаете, уважаю людей, которые не националисты... Сейчас модно хаять и высмеивать это советское понятие – «дружба народов»... А я вот в середине семидесятых жила в Ташкенте...

Тут я перебила ее, призналась, что родилась в Ташкенте, выросла и жила там много лет.

Она даже вскрикнула от радости. Мы наперебой принялись вспоминать любимые места, выискивать знакомых. Хватая меня за руки, она повторяла в волнении:

– Ну надо же!.. Ну вот как повезло мне!.. Я с утра чувствовала, просто чувствовала, что сегодня что-то произойдет!..

Мы дошли до городской стены, через ту же глубокую мрачную арку вышли наружу. Пустой «Макдоналдс» безнадежно и как-то безумно светился огнями.

Она провожала нас, не переставая вздыхать и сокрушаться.

– Эх, жаль, что вы прямо вот так сразу уезжаете! – говорила она. – Остались бы, а? Пошли бы мы завтра с вами в замок... Во-он там он, на горе, видите, какая громада? Графиня сама бы вам все рассказала и показала.

Я, уже открывшая дверцу машины, остановилась:

– Графиня? Сама?! С какой стати?

– Да она простая! То есть не простая, конечно, она португальская принцесса, но такая сердечная, такая живая... Издали завидит, машет рукой, кричит: «Как дела?» Очень сердится, когда обижают иностранцев. Я, говорит, сама иностранка...

– А вы, значит, хорошо знакомы с графиней? Мой друг, мгновенно по лицу моему определивший, что я вышла на охоту (все-таки он и сам был литератором, издателем и книгопродавцем, и понимал толк в таких вещах), лишь рукой махнул и достал сигарету из пачки. И они с женой отошли покурить.

– Так я же в замке работаю... Помогаю старшей горничной на приемах.

Да, это был поворот сюжета. Это была, как я догадывалась, запутанная дорога от Магнитогорска и Ташкента до сумрачной громады замка на горе и хорошей немецкой графини, которая сердилась, когда обижали иностранцев.

– Тогда вам можно позавидовать, – сказала я с неопределенной интонацией. По опыту знаю, что эта вот незаинтересованная интонация не насторожит человека и развяжет ему язык. А я давно уже не задаюсь вопросами нравственности в своем старательском деле.

– И не говорите! Много чего я тут повидала. За всю жизнь в Союзе такого себе и не намечтаешь... Там только в кино увидишь эти вечерние платья на дамах: оголенные спины, глубокие декольте, бриллианты в диадемах и ожерельях... А мужчины все во фраках, грудь белая, бабочки...

– Изысканная публика? – спросила я. Она ответила:

– Изысканная... Пока не напьются. А как напьются, они такими же, как мы, становятся...

– А на чем же в замок съезжаются эти бароны-графы? – спросила я, стараясь, чтобы она не заметила моего хищного интереса.

– На машинах, на вертолетах... У нас там, в горах, есть вертолетная площадка... Этот замок, знаете, национальное достояние. Он бесценный, просто бесценный! Под охраной ЮНЕСКО находится. А иначе у графини просто денег не было бы подправлять его там-сям. Здание-то огромное, это сейчас в темноте не видно – в будние дни, когда приемов нет, графиня экономит на электричестве...

Однако темные очертания замка на горе, заслоняющего изрядный кусок неба, даже отсюда, снизу, казались величественными.

– Замок-то – настоящее сокровище... – повторила она. – Старый граф, когда нацисты пришли к власти, бежал со всем семейством за границу... Он всю жизнь был по дипломатическому ведомству и оказался замешан в одном деле... Я не очень вдавалась, когда графиня рассказывала, но, в общем, он выправлял подложные документы и помогал беженцам скрываться...