Тропа пьяного матроса - Владимир Михайлович Гвановский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 2. Белый монах
Николая знают все фотографы Севастополя. Кто-то смотрит на него с завистью, кто-то — с одобрением, кто-то — с восторгом. Николай — фотограф первой в новейшей истории города коммерческой газеты «Вечерний Севастополь», издания альтернативного, скандального, эпатажного. На вооружении у мастера — новейшая автофокусная камера Canon EOS-1 со сменными объективами, купленная в Америке. Нам, снимающим на отцовские Зениты и Зоркие, и смотреть на это чудо техники страшно. Но самое главное в Николае — умение сфотографировать невозможное. Несколько месяцев тому назад город только и говорил о его фотоснимке, на котором призрак, Белый монах Херсонеса, идёт среди ночных развалин древнего города. И сегодня репортёр читает лекцию у нас, в фотокружке Дворца детства и юности! Учитель, Александр Игоревич, разрешил прийти на встречу с известным фотографом только старшеклассникам — тема привидений зыбкая и опасная. Мы сидим в общем зале на деревянных стульях, расставленных полукругом. За металлическими решётками окон видны декорации фестиваля «Золотая рыбка», еле освещённые фонарём — на улице уже осенние сумерки. У окна — стол нашего руководителя, на нём пузатый электрочайник, стаканы и бородинский хлеб, который всегда приносит Иван Александрович — опытный фотограф, друг нашего учителя. Слева от стола — книжный шкаф с альбомами известных фотохудожников и архивом плёнок кружковцев по годам; справа — дверь в лабораторию, не простая, а двойная, с небольшим помещением между дверьми, чтобы во время печати можно было входить и выходить, не засветив фотобумагу. В лаборатории почти всегда горит красный свет фотофонарей, вдоль стены стоят простенькие увеличители «Таврия», на которых учатся мальцы; мы же, старшеклассники, печатаем фотографии на громадном «Азове» с электрическим управлением и сменными объективами. Ещё есть небольшая кладовка, заваленная списанными кинокамерами «Красногорск», бобинами с киноплёнкой, которую мы перед съёмкой отматываем «на глаз» и заряжаем в пластиковые кассеты; также в кладовке лежат софиты, светящие невыносимо горячим жёлтым светом, от которого у девушек-моделей течёт макияж. У входа, на полочке, стоит сломанное чудо советской промышленности — фотоаппарат «Алмаз-103», который так похож на обожаемый мной «Nikon», но, в отличие от безотказного японского коллеги, он с секретом: если сначала опустить рычаг автоспуска, а потом взвести затвор и нажать на спусковую кнопку, то аппарат ломается. Сначала — затвор, потом — автоспуск, только так. О неприятной особенности камеры предупреждали всех учеников кружка, и, конечно, кто-то однажды решил проверить, правда ли это. С тех пор «Алмаз» не фотоаппарат, а экспонат.
Мы — ученики десятого класса, и этот год в кружке — предпоследний. Чего только не было за три года: и поездка в Москву с оркестром народных инструментов под управлением Людмилы Королёвой; и фестиваль «Золотая рыбка» с концертами на набережной, выездами в Ласпи и обязательной ежедневной стенгазетой. Эта газета размером полтора на два метра стала нашей гордостью: утром мы фотографировали, потом проявляли и печатали снимки, наклеивали фото на ватман и к вечернему концерту вешали газету в фойе Дворца! Вспоминалась и опасная, напряжённая съёмка пресс-конференции Мешкова, объявленного президентом Крыма. Снимали «Звёздный прибой», на котором блистала вся пост-советская попса: и Пугачёву, и Киркорова, и Кар-Мэн мы видели. А вот привидений — нет! Осталось сфотографировать Белого монаха — и можно с лёгким сердцем во взрослую жизнь.
Николай стоит в центре зала с фотографией в руках. Снимок очень зернистый — плёнку проявляли по пуш-процессу, поднимая её чувствительность. Но белая фигура посреди херсонесской улицы явственно различима.
— Дежурю я уже которую ночь, наслушавшись рассказов о Белом монахе, — рассказывает фотограф, — ночь тихая, летняя, ни души, только на старом монастырском пляже едва слышны голоса ночных купальщиков. Уже уходить собирался. Вдруг дрожь меня пробрала. И через несколько секунд — он, ослепительно белый, даже не идёт, а плывёт мимо меня по улице. Я машинально давлю на спусковую кнопку — так и жал, не отпуская, мотор перематывал кадр за кадром, пока плёнка не закончилась. А фигура, не поворачиваясь ко мне, проследовала мимо Туманного колокола и растворилась в ночи.
Мы сидим не дыша. Нарушает тишину уфолог Деев, приглашённый в качестве консультанта:
— Нам известно, что советская власть в 1923 году закрыла православный монастырь, расположенный на территории Херсонеса. Колокола сняли со звонницы храма и один из них установили на берегу, чтобы в туман подавать сигнал проходящим кораблям. Монахов же расстреляли, всех до одного. Мы склонны считать, что описанное известное привидение — так сказать, неразложившийся эфирный двойник одного из монахов, который отделяется от тела при смерти. Если смерть была насильственной, двойник мог остаться привязанным к месту убийства. Когда люди обращают внимание на такое «привидение», оно напитывается их эманациями, страхами, переживаниями — и, так сказать, «живёт», бродит по окрестностям. Современные фотоплёнки могут зафиксировать привидение, даже если оно неразличимо глазом. Сильные маги древности использовали эфирных двойников для охраны своих замков от обывателей, «привязывая» привидений к башням, дорогам и кладбищам.
— Я говорил с архиереем, — аккуратно вклинивается в разговор Николай, — показывал ему фотографию. Архиерей изучил снимок и удивился, почему это монах белый. Ведь в православии инок — чернец! Выходит, засланный казачок гуляет по Херсонесу, не доминиканец ли? А я архиерею говорю уверенно: «Так это ж иномирие, там всё наоборот! Как на негативной плёнке — если монах в жизни чёрный, то на плёнке он будет белым. Монах — в негативе!»
В зале слышится одобрительный шёпот, учитель улыбается и кивает:
— Коль, а давай нашим мальчикам устроим праздник — сводим их в ночной Херсонес! Уважаемый Деев, что скажете? Не губительно ли это для молодой психики?
— Если я пойду с
