Над условной чертой горизонта - Коллектив авторов

«Сиреневый куст пробудился, броваст и глазаст…»

Сиреневый куст пробудился, броваст и глазаст,Хороший сосед, мне везёт на хороших соседей.Зернисто блестит на припёке узорчатый наст,Как лучшее лакомство, солнцем апрельским изъеден.Деревья отходят от снов, в полушаге от сна,Ещё не очнулись, но рябью подёрнулись веки.Зелёным прозрачным дымком окатила веснаПодлесок, опушку и жертвенный край лесосеки.Ни местных певцов, ни залётных не видно. В путиОни задержались, скорее всего на подлёте.Завидишь их, встанешь – и с места никак не сойти,Пока не расслышишь их крики: «Здорово живёте!»Взбирается солнце всё выше, на целый вершок,В чистейшей плывёт бирюзе, и вокруг ни пушинки,Ни облачка. В луже возник ниоткуда божокГлазастый, прозрел головастик вертлявый в икринке.И тельца-то нет, лишь большущий вбирающий зрак,Рождён на дороге, на самой тропинке к сараю.В полнеба скамейка над ним, отсыревший барак,Назавтра замёрзнет к утру или… кто его знает.

Ясновельможный возлюбленный пан,

Ясновельможный возлюбленный пан,Смажь сапоги, отряхни свой жупан,Деда папаху поглубже надень,Брови насупь —                     рассветает твой день.Ненависти вековое ружьёНежно сними, оботри с него пыль.Выбери камень и место своё,Тяжко вздохни во весь мир,                               во всю ширь.Похорони себя,Галицкий пан,Шкуру спусти свою на барабан,Сердце раздуй                     во всю грудь, во сто крат.Станешь храбрей всех, бесстрашный солдат,На сволочь штатскую стань непохожим,С сердцем огромным воин без кожи.Небо прольётся                     в дожде и в божбе,Дивчина вспомнит во сне о тебе.Семинарист отзовётся стихом.Холм над тобой порастёт лопухом.

Прошлогодний, замаранный сажею

Прошлогодний, замаранный сажеюСнег потёк у крыльца, под стеной.Будто Блок, пожираемый заживо,По весне постаревший, больной,Город вновь исхудал и обуглился.Пепел выжженных душ сквознякиВыдувают из комнат на улицу,И летит он до самой реки.Разветвляются вглубь червоточины,Прожигают прожилки насквозь.Клейкой чернью лоснятся обочины.В небо тычется чёрная кость.С почерневшими лицами встречныеУлыбаются ввысь, в никуда,Избежали арктической вечностиВ жуть крещенскую, в ночь, в холода.С каждым днём им свободней, вольготнее.Небо кормит теплом, калачом,Испечённым на солнечной отмели.Всё сытнее им, всё нипочем.

Бабочка сникла в эфирном бессилье,

Бабочка сникла в эфирном бессилье,Не трепыхалась, спала, чуть живая.Бабочке сонной отрезали крыльяРовно под спинку,                     по самому краю.На подорожник отложен обрубок.Крыльев у ней оказалось четыре.Эксперимент был научный           сугубо,Чтоб разобраться в божеском мире.Чтоб рассмотреть слюдяные прожилки,Вытерли, сдули пыльцу,                               и под лупойКорни крыла проступили, развилки,Плёнки, чешуйки рядами, уступом.Точно у листьев.Совсем не психея.Грубым казалось сращение жил.Кто же убил её, благоговея?Кто-кто? Неважно.Я и убил.Воспоминанья счастливого детства,Души и бабочки, ножницы, клей.Время лоскутное – всё по соседству.Что-то теперь вот почудилосьВ ней.Всюду мерещатся тайные знаки:Рожки, реснички, в испуге глаза,Шум белых крыльев, долгие взмахи.Ей бы взлететь, но не выйдет,            нельзя.Жажда понять посильнее стремленьяПонятым быть.С давних пор одномуМне довелось препарировать время,Души искал, но бездушным усну.

Пропустила мимо ушей,

Пропустила мимо ушей,Не слушала, повернулась вполоборота.Я мифы припоминалО Дедале, Икаре, про Крит.Не говорил об ощущении полёта,Обещал – буду рядом,Когда она не взлетит.

На склоне крутом, как на небосклоне,Лежала, откинувшись на спину,Не касалась ногами земли.На розоватой скале,На охристо-красном                     природы лонеЧем дольше, тем невесомей,Парила,           разглядывала облачные корабли.

Отдельные девушки                     мечтают о полётахВсей душой.От этого первая морщинка на челе.Но взмывают немногиеВ иные лета, при иных заботахИ преимущественно на метле.

Ты – будешь пеночкой,

Ты – будешь пеночкой,Ты – будешь коноплянкой.А ты – таджичкою, смуглянкой-молдаванкой,Ты штукатурить будешьИли двор мести.А я терзаться —                     как нас всех спасти.

Как увести прочь с нашего двора.Уж осень, стынь, туман,Безглазая пора.Где силы взять,Бессильный я дурак,Для отражения панических атак?

В ползучей немощи,Лишь силою привычкиДышу в лицоУпавшей птичке.

Хотелось плакать

Хотелось плакать                     неизвестно почему,Такая несуразная слезливость,                     невнятная ни сердцу, ни уму,Вдруг обозначилась,                              вдруг приключилась.Я скверно говорю,Неловкий сквернослов,Посредством слов развеял жизнь-идею.Был всякий раз рассеян,                               не готов.И даже плакать толком не умею.

Им нужен бог,

Им нужен бог,                     у них свои резоны,Встают чуть свет и пялятся в окно,Подсказки ищут,                     смысла по сезону.Бессмысленно, но так заведено.Погода портится.Минздрав предупреждает,Замалчивая суть,                     не говоря всего.Летальность птичьей стайкой налетаетИ принимает вас                     за своего.

Кривой забор красивее прямого

Кривой забор красивее прямого.Покраски давней облупилась шкурка.Он клонится замедленно, сурово,Как почерневший человек к окурку.Он клонится годами к почве, к смерти.Никто не слышит, как он долго стонет.И как-то летом пацанята, черти,Запрыгнув на него, совсем уронят.Там, за забором, бабка ПелагеяХранит в себе великую эпоху.Забор дощатый свалится скорее,Уляжется в канаву на осоку.

Каждая кухарка может управлять государством…

Каждая кухарка может управлять государством…Шесть кухарок отборных,            шесть ражих стряпухКолдовали по очереди надо мной.Воцарялись на кухне. Котлеты от мухОтделяли.Одна была краше другой.Сочиняли жаркое                               в чаду и дымуИз надорванных жил, и сердец, и пупков.Доводилось и мне лезть в котёл самому.И теперь я готов, совершенно готов.Вилка входит меж рёбер легко, глубоко.А казалось, вчера                               был ещё сыроват.Жизни долгой тягостное молокоПролилось поверх кружек и ртов невпопад.

Толпы иуд

Толпы иудВосстание масс порождает толпы иуд.Хосе Ортега-и-ГассетСтерпится,           не переполнится чаша терпения,Сотворена из того же рожна,Что и небес узловатые хитросплетения,И милой родины закрома.

Не ропщу.Претерпеваю по всякому поводу:Зиму счастливую, радостный снегЛепит в лицо.Прячу низко гудящую головуВ толпах иуд, перехожих калек.Вольною нивой шумят,                               расплодилось во множествеСемя иудино,                     в ширь площадей.Гневом, обидами воздух дрожит и корёжится,Выдохом самых несчастных людей.

Волей господней наследники и продолжателиТайного дела, торопит их страстьКрови искать,                     крови чёрной глубинной искатели.Отворена чернозёмная пасть.

Сколько их?Бродят, теснятся, измену предчувствуя,Деньги берут, им без денег не быть.Впрочем, всё зря,           тот, не здешний,                     не виден,                               отсутствует.Нету его,           и нельзя ничего изменить.

Пьеса

Суверенность, последние дни,                                                    времена победительной лжи.Когда врут повсеместно, азартно, со вкусом,                      смеясь и скорбя,Когда знаешь заранее, что ни замысли,                      о чем ни скажи,Твоё слово используют неукоснительно            против тебя.Сторожить тебя будут, испытывать, брать на испуг,                                на излом.До копейки оценят нутро, подноготную суть,                               нрав, кураж.Как легко переносишь ты камень на сердце,            смешки, в горле ком,И насколько комфортно тебе в бесконечности                      купли-продаж.Эпизод поучительный, только урока, увы,                      не извлечь.Место действия – юность, колодки на старте, вокруг —                                край земли.Двое – он и она, полюбив, расщепляли                      сращенную речь.Извлекали себя из таблиц, расписаний.Извлечь не смогли.Все закончилось как-то невнятно, ненужно,                      в толпе, в болтовне,Уходя от погони, зашли далеко,            да и спрыгнули ввысь.Он ушел на минутку, в тираж, а она                               прислонилась к стенеРазлучились, не веря,                     остались вдвоем,            одним словом спаслись.

Нина Агафонова